«Смена слагаемых» прошла быстро и слаженно – «Гоша» помахал перед носильщиками грамотой императора, те разом грохнулись на колени, отбивая поклон перед запечатленным именем Сына Неба, и «Лёхе» осталось лишь дать отмашку.

– Залезаем!

– То «сидим», то «встаем»… попытался издать ворчание Эдик, но Гефестай его так пихнул, что хитроумный внук Могамчери сразу оказался в паланкине. Туда же забрались остальные «цветноглазые», как ханьцы прозывали пришельцев с запада. Философы поспешали рядом, изображая глашатаев.

– Трогай!

Го Шу, шепотом причитая: «О моя земля, о мое небо!», затрубил, и шестнадцать носильщиков зашагали по улице. Толпа почтительно расступалась, освобождая дорогу. Не возникло проблем и у ворот – стражи вытянулись, приветствуя незримого правителя, и мигом разогнали толпу входивших в город – тай-шоу имел несомненный приоритет.

– Ф-фу! – выдохнул Искандер. – Неужто вырвались?

– Чует моя душа, – сказал Чанба, – что ты не в последний раз испытываешь облегчение…

Сергий откинулся на подушки, пытаясь расслабиться. Вырвались… Чертова Азия! Пользуясь случаем, он осмотрел меч. Клинок как клинок… А вот рукоять интересная – на ней выступали три валика в виде поперечных дисков. Вроде неудобно, но диски покрывал толстый слой шелковой ваты, сверху их обматывала ткань, перевязанная шнуром. В руке лежит хорошо, как влитая…

Паланкин остановился и медленно опустился на землю. Лобанов напрягся, посмотрел за полог и увидел выглядывавшего из зарослей И Вана. За буддистом поднимали головы два коня.

– Свои!

Принцип выскочил наружу, раздавая приказания:

– Гоша, отправляй этих обратно! Гефестай, Искандер, Леха! По коням!

Растерянные носильщики потащились обратно, а «великолепная восьмерка» поспешила на восток. В последний перегон: цель их уже не была отдалена немыслимым расстоянием. Лоян был рядом, и где-то там, в подземельях императорского дворца ждал их помощи римский консул. «Дождался бы!» – подумал Сергий – и погнал коня быстрей.

«Великолепная восьмерка» следовала по дороге в Чанъань, недавнюю столицу Поднебесной, оставленную императором после того, как вспыхнуло восстание «краснобровых». В ту пору пожары и погромы почти разрушили великий город, сгорел и дворец Сына Неба, великолепный Вэйян. И пришлось императору перебираться в Лоян, «Восточную Столицу».

Лоян быстро превратился в блестящую столицу, однако Чанъань остался главным торговым центром Поднебесной. Именно отсюда начинался путь, который полторы тысячи лет спустя назовут Великим Шелковым, именно к Чанъаню сходились семь императорских трактов, таких же, как тот, по которому ехали преторианцы. Это была прямая дорога, шагов двадцати в поперечнике, обсаженная соснами, и движение по ней было довольно оживленным – и впереди, и позади топали кони и мулы, грохотали тяжелые повозки и легкие двуколки. Зашуганные земледельцы жались к обочине, толкая перед собою тележки, а быстрее всех носились курьеры, обгоняя купцов и служилых людей.

И вот вдали замаячила восточная стена Чанъаня. Она прямой четкой линией тянулась с севера на юг, обозначая территорию «Ян» и положение солнца в зените.

Движение замедлилось – десятки караванов, сотни повозок, тысячи конных и пеших скопились под плакучими ивами вдоль крепостного рва. Голоса, топот, ржание сливались в прерывистый гул, озвучивая прибытие.

Могучая наклонная стена, сложенная из кирпича и утрамбованной земли, приблизилась вплотную. Огромные ворота были открыты. В них имелись три отдельных прохода, и в каждый могли одновременно въехать четыре повозки в ряд.

Сергий ехал верхом, но, даже не покидая седла, он ощущал дрожь земли от бесчисленных колес и копыт. За полутемным сводом ворот ему открылась одна из восьми главных улиц, устроенная в ханьской манере – проезжая часть была разделена на три полосы, причем средней, отделенной с обеих сторон валами высотой до пояса, мог пользоваться только император.

Дома и слева, и справа были украшены по фасаду резными карнизами, колоннами и пилястрами. Одни выходили прямо на улицу, другие скрывались за воротами с двумя невысокими прямоугольными башенками. Дома не поражали высотой, но иногда поднимались на три, а то и на пять этажей. Этажи постепенно уменьшались кверху, венчаясь маленькой пирамидальной крышей. Знаменитых изогнутых концов у кровель Сергий не обнаружил – время не пришло. И он постоянно ловил себя на некоем снисхождении к ханьцам, ощущая в душе гордыню превосходства. То же чувство выразил и Эдик.

– Нет, это не Рим, – сказал он, перефразируя известную присказку.

– Эт-точно, – поддержал друга Гефестай, косясь на философов – не слышат? А то обидятся еще…

Действительно, преторианцам было с чем сравнивать. Рим, одетый в камень и мрамор, выигрывал в сравнении с Чанъанем, где даже императорская полоса была присыпана белым песком, дома строились из дерева, а крыши покрывались когда круглой черепицей, а когда и соломой.

И все же Чанъань был очень большой. Расчерченный, как шахматная доска, на прямоугольники кварталов, он в лучшие свои времена давал кров полумиллиону человек. Ныне в его стенах проживало куда меньше народу – весь город чернел пепелищами, а на месте императорского дворца раскинулся необъятный пустырь, заросший кустарником.

Но огромные базары продолжали работать, напоминая торговые городки с улочками-проходами между гигантскими складами, между бесконечными рядами лавок, между постоялыми дворами и пыльными площадками, на которых формировались караваны. Жизнь тут прямо-таки бурлила, бронза, серебро и золото многажды пересыпались из кошелей в сундуки и обратно, а торговые гости шатались по городу, давая работу трактирщикам и «поющим женщинам» – жрицам любви. Было еще слишком рано, чтобы останавливаться на постой, поэтому Лобанов решил не задерживаться в Чанъане – вряд ли ханьские власти простят им бегство из-под стражи. Да и за само нападение на охранников «при исполнении» полагалась соответствующая мера наказания.

Контубернию здорово повезло, что они успели добраться до Чанъаня – курьер из «Золотого города», посланный с приказом «держать и не пущать», прибыл в одно время с преторианцами. Местный градоначальник выслал стражу ловить преступников, но лишь для очистки совести – в любом ином городе иностранцев поймали бы, особо не затрудняясь, только не в Чанъане, где пришельцев было едва ли не больше, чем аборигенов.

Искандер, Эдик и Гефестай остались охранять лошадей, а Сергий, вместе с Тзаной и Лю Ху отправился за пропитанием.

– Кун Цю сказал: «Пища – это Небо людей», – провозгласил конфуцианец.

– Гефестай подпишется под этим изречением, – улыбнулся Сергий.

Выбрав заведение почище, они вошли, окунаясь в волны ароматов.

– Рис, если он не варварский, а ханьский, то есть шлифованный, – наставлял Лю Ху, – можно залить соленым кипятком, настоять несколько минут, потом кипяток слить и дать рису высохнуть на солнце. После этого он хранится недолго, зато его можно замочить на час-другой в холодной воде – и он уже мягкий и вкусный, как вареный!

– Так и сделаем, – согласился Лобанов.

Поторговавшись, набрали в дорогу ломтиков сушеного мяса и маньтоу – приготовленных на пару несоленых хлебцев. Купил он и чая – это были шарики вроде пилюль, скатанные из чайных листьев, размолотых в порошок.

Накупив провизии, Сергий рассчитался с торговцем – под бдительным присмотром Лю Ху, и сказал, обращаясь к Тзане:

– Представляешь, они чай не заваривают, а варят, как суп… Тзана!

Но Тзаны в харчевне не наблюдалось. Подхватив покупки, Лобанов поспешил на улицу, откуда донеслись крики ярости. Испытывая нехорошее предчувствие, он выскочил за порог.

Тзана была неподалеку. Прислонившись к стене, она держала на дистанции четверых купцов – бактрийцев или согдийцев, багровых от отрицательных эмоций. Пятый лежал в пыли со вспоротым животом.