Вожак отпрыгнул, тяжело и хрипло дыша, и тогда Ород совершил молниеносный выпад, пронзая объемистое брюшко и накалывая печень. Выдернув меч, он небрежно обтер лезвие о грязноватый халат главаря, быстро отходившего к предкам. А сам даже не запыхался.

Молодчики молчали, переглядываясь и тужась понять, что же им делать теперь. Много времени на раздумья Ород им не дал. Указав мечом на повозку, он громко спросил:

– Так что же это такое?

Из толпы выступил толстяк в замызганном халате ханьского покроя – запахнутом на правую сторону.

– Я – Куджула, – сказал он, – а это, – толстяк всем телом повернулся к повозке, подле которой дрожали люди в странных одеждах, – кортеж одного царька с этих… как их… горы такие есть, шибко большие, говорят… А! Хималаи, во! И он там в царьках ходил, вон тот, что из кареты вывалился. А это свита его.

Ород замер, прокручивая в голове блестящую комбинацию.

– И он ехал к императору Поднебесной? – медленно уточнил он.

– Ну, да…

Косой зажмурился и покачал головой. На губах его заиграла слабая улыбочка.

– И что же вы хотите со всем этим сделать? – осведомился ацатан.

– Как что? – удивился Куджула. – Поделить на месте и свалить подальше! Тут вона, подарки императору имеются – бирюза кусками, нефрит…

Ород вздохнул.

– Нет, не зря я заколол этого кабана, – ткнул он сапогом тушу убитого вожака. – Дурак он был потому что, и вас за придурков держал. Слушайте все! – возвысил ацатан свой голос. – Если пойдете за мной и станете слушаться меня во всем, то уже в этом месяце вас оденут в шелка и накормят с золотых тарелок! Бирюза! – фыркнул он. – Надолго ли ее хватит, этой бирюзы? На три дня закатите ха-арошую гулянку, и все? А я вам предлагаю безбедную жизнь во дворце до самой весны, если не дольше!

Разбойнички взволнованно зашумели, мешая неверие с надеждами голодранцев.

– А чего делать-то? – спросил за всех Куджула.

– А ничего. Я поеду в этой повозке как горский царь, а вы последуете за мной как свита!

Разбойнички взревели. Теперь, когда им указали ясный путь, мнения раскололись – одни, самые безбашенные, восторженно вопили, вращая клинками, другие, кто побоязливей, хмурились и крякали, ожесточенно почесывая в затылках.

– Кто со мной? – воскликнул Ород. – Кто хочет целый год вкусно есть и сладко пить, спать с красавицами в теплых постелях и жить во дворце?!

– Мы! – взревело большинство. – Мы хотим!

– Одно условие! О нашей затее никто не должен знать, кроме нас, верных друг другу! Кто не с нами, тот враг нам, а врагам нельзя оставлять их жизни…

– Это мы мигом! – выкрикнул Куджула и всадил в своего соседа, выступавшего против нового вожака, кривой меч.

– Я за, я за! – в ужасе закричал длинный, как жердь, сомневающийся, но ставки были сделаны – копье вошло длинному в живот и вышло со спины.

Ород не успел сосчитать до пяти, а вокруг него столпились сплошь его сторонники. Противники бились в агонии.

– Переводчика, случаем, не сгубили? – вопросил ацатан.

– Живой он, – успокоил вожака Куджула. – Тиридат, волоки его сюда!

Названный Тиридатом притащил полузадохшегося старикана в тюрбане, обличьем – вылитый парфянин.

– Откуда родом? – поинтересовался Ород.

– Мардохмаг че аз Селохия шахр… – просипел старик-переводчик, прокашлялся и сказал на кушанском: – Из Селевкии мы. А звать меня Хоразом.

– Земляк, значит! Отлично… Так как звать этого князька с великих гор, Хораз?

– Он не князек, – ответил переводчик. – Он – гьялпо, то есть царь. А имя у него таково – Цзепе Сичун Зампо.

– Отныне будешь так величать меня, и обращаться будешь по имени… э-э… Цзепе Сичун… как там дальше? Зампо. Цзепе Сичун Зампо. Вот так. И мне надо привыкнуть, и свите моей. Всем ясно?

– Ага! – ответили разбойнички.

– Тогда так. Слуг этого гьялпо осторожненько передушить, чтоб одежку не попортить, – и переодевайтесь. Чего зря сидеть? Ехать пора! Император нас ждет не дождется!

Молодчики-разбойнички заревели в полном восторге и кинулись исполнять приказ вожака. Приказ гьялпо.

Полупустыня за Шачжоу полностью отвечала этому определению – она начиналась там, где вились сухие или высыхающие русла речек, шуршали заросли еще зеленых камышей, тянулись вверх рощи тополей. Обойдешь ту рощу – и видишь кусты, густо припорошенные пылью, а за ними уже стелятся щебневые поля, где камешки блестят черным и коричневым «лаком пустыни», и серые солончаки, по которым то реже, то гуще рассеяны бугры с кустами тамариска.

Иногда попадались давным-давно брошенные поля, плавно переходящие в голые блестящие глинистые поля, из плоскости которых прорастали руины – останки башен из сырцового кирпича, ограды, стены…

Один раз отряд наткнулся на целый лес мертвых деревьев – из твердой почвы с соленой коркой торчали пни или спиралью закрученные стволы с остатками толстых сучьев – корявые, растрескавшиеся и настолько пропитанные солью, что горели из рук вон плохо.

И все же дух Сергия был бодр, ибо его конь шагал не по дикой местности. Чтобы в этом убедиться, достаточно было повернуть голову к северу, к Ван ли Чан Чэн – «Великой стене в десять тысяч ли», которую ханьцы звали уменьшительно – Чанчэн.

Стена тянулась из-за горизонта и уходила за горизонт – высокий вал из утрамбованного грунта с редкой чередой башен. Большие сторожевые башни строили из кирпича и белили, окружали зубчатой стеной вовне, а с внутренней стороны вала к ним примыкал военный лагерь.

С дороги было видно, как по наружной стене башни, по зигзагу деревянных лестниц, бегают солдаты, тягая тяжелые дротики для катапульт наверху. Над башней торчал высокий шест, на котором трепался под ветром сигнальный флажок, а по валу бродил одинокий офицер, бдительно осматривающий песчаную насыпь с внешней стороны вала – песок специально выравнивали, чтобы сразу обнаружить следы проникновения врага. Империя стояла на страже завоеваний предков.

В тот же день «великолепная восьмерка» въехала в Северные ворота города Юймэнь. За Юймэнем, чье название переводилось как «Яшмовые ворота», открывался Хэсийский коридор – тысяча верст пути по цепочке оазисов, узкий проход между южными горами и пустыней Гоби, которую на века отгородила Чанчэн.

– Гляди-ка, – хмыкнул Эдик, – настоящие перекрестки!

– Да уж… – протянул Искандер. – Я и подзабыл уже, что, кроме синусоид, существуют еще и прямые углы…

Го Шу улыбнулся горделиво – улицы Юймэня отвергали привычную азиатскую кривизну и разбросанность, разделяя город на четкие квадраты, причем дома жались вплотную друг к другу, «подобно зубьям расчески». Цивилизация!

Главная улица привела от Северных ворот к южной стене, уже через пару кварталов разойдясь широкой рыночной площадью, забитой повозками. Лавки стояли рядами, вовсю шла торговля киноварью, лаком, патокой, зерном. Каретники гордо демонстрировали легкие двухколесные тележки, текстильщики до отказа набивали лавки грубыми изделиями из конопли, искусно выделанными коврами и войлочными покрышками для пола. А у входа на рынок важно восседал чиновник, побрякивая круглыми бронзовыми монетками с квадратными дырками посередине.

– Это у вас деньги такие? – полюбопытствовал Чанба.

– Они, – кивнул Лю Ху. – Называются «цянь».

Конфуцианец поежился, словно озяб – его одеяние, состоявшее из халата и шаровар, было уместно повсюду в Азии, в степях ее и горах, но Поднебесная диктовала иные моды.

Ханьцы мужского полу надевали на себя «ку»: нижнюю одежду, рубаху и штаны – широкие, с мотней, подпоясанные кушаком. Поверх «ку» натягивали «таоку», как бы чехол на штаны – две отдельные штанины, крепившиеся к поясу тесемками. Сей низ обертывался юбкой шан, крепившейся на талии поясом – матерчатым «ню» или кожаным «гэдай», а сбоку крепили «шоу» – цветные шнуры с нефритовыми украшениями, связанными в сетку. К поясу подвешивали нож, огниво, кольцо для стрельбы из лука, иглу…