У костра раздались испуганные крики, но буквально в следующую секунду ополоумевший от ужаса скот, круша все на своем пути, пронесся там, где только что горел огонь.

Не успокаиваясь, стадо ринулось из оврага в неширокую долину. Неслышно защелкали луки, добивая тех из скотокрадов, кому посчастливилось избежать рогов и копыт.

— За мной! — крикнул Лобанов и поспешил за стадом.

На месте лагеря он застал полдесятка трупов, втоптанных в сырую землю. Еще столько же лежало на склоне, проткнутые стрелами. Из леса выехал Верзон.

— Пятеро или чуть больше сбежали! — доложил он возбужденно.

— К воронам их, — махнул рукой Сергий. — Догоняем стадо!

— Только давайте не кричать, пусть рогатые успокоятся!

Стадо пробежало примерно милю и перешло на шаг — трава на рогах догорела, вопли смолкли. Бояться стало нечего. До самого утра погонщики собирали отбившихся животных, а на заре двинулись дальше, вверх по течению Тизии.

Гай Антоний Скавр еще никогда так далеко не уходил от благ цивилизации. За спиной остались дикие темные леса, ограничивавшие горизонт всего несколькими шагами полудороги-полутропы, раскинулась степь — края не видно, и легат будто превратился в исчезающе малую величину, зверюшку вроде суслика, затерянную на необозримых просторах Дикого Поля.

Все, что было его жизнью: неторопливые беседы с философами, разгульные оргии, чинные посиделки в комициях, шум и гам большого города, — все это давно отхлынуло, пропало вдали, почти напрочь забылось. Осталось то, что есть. Скрип тележных колес. Фырканье лошадей. Ленивая перебранка Публия и пленного наместника. И еще огромное небо, опрокинутое сверху котлом, полным серой хмари и пронзительно ясных клочков вышней сини.

И полный покой. Это было странно, но Гай не задумывался даже, отчего тревоги покинули его. Он более не опасался, что возмездие закона настигнет его и похищение презида зачтется страшной карой. Все это пустяки, ветерок, как говорят эллины.

Да, из степи исходила угроза, прямая и явная. В любой момент из неприметной балки могли показаться конники и осыпать их стрелами. Ну и что? Боги охранят их. И дарованная Публию стрела, обмотанная зелеными лоскутьями, поможет. А все остальное — судьба.

— Кто-то едет, — подал голос эксептор.

Гай встрепенулся и поглядел вперед. Там, над полегшей травою, вырисовывались силуэты троих всадников. Они быстро приближались.

— Это язиги? — поинтересовался Гай.

— Больше некому, — пожал плечами Публий. — Где стрела?

Неторопливо подняв над собою пруток, обтянутый зеленым, эксептор помахал им. Подъехавшие всадники закружились вокруг повозки, щеря рты и гортанно переговариваясь. Трое язигов (Гай Антоний видел их впервые в жизни) щеголяли в выцветшей одежде того же бурого оттенка, что и земля, — головы обмотаны лоскутами красной тряпки, на ногах, кривых то ли от рождения, то ли от долгого сидения в седлах, — мягкие заплатанные сапоги без каблуков. Чуть раскосые глаза смотрели с прищуром, не мигая. Скуластые лица покрыты темным загаром, кожа потрескалась от ветра. В правых руках язиги держали клювастые топорики-чеканы, приспособленные для метания, в левых стискивали поводья. Широкие ножи с костяными рукоятями были заткнуты за длинные сыромятные ремни, несколько раз обмотанные вокруг поясов.

Привстав на козлах, Публий громко заговорил, показывая то на драный полог фургона, то на степь. Язиги ответили все разом, яростно крича и перебивая друг друга.

Гай уже было подумал, что это предвещает гибель, но Публий перекричал-таки степняков. Всадники неожиданно успокоились, развернулись и поскакали на север.

Эксептор-консулар, отдуваясь, присел на облучок.

— Сейчас, — сказал он устало, — привезут нам Сирма.

— Я думал, — подал голос Гай, — что мы доедем до самого… этого… зимника.

— Доехать — доехали бы, а вот обратно… Не уверен. В становище нас никто бы и пальцем не тронул, но кто мешает порубать нас в степи?

— А отсюда, значит, мы уедем спокойно? — ухмыльнулся Луций.

— Я их предупредил, чтобы привезли Сирма и с десяток хороших лошадей. Мы сядем и умотаем.

— А если они явятся всей толпой? — с интересом спросил гладиатор.

— Тогда мы зарежем презида, — спокойно ответил Публий.

— Но мы же договаривались… — встрепенулся Гай.

— Если они нарушат слово и явятся всей толпой, — жестко сказал Публий, — тебе и самому придется зарезаться! Язиги — ба-альшие мастера по пыткам! Бицепсы тебе срежут, кожу ремешками спустят — сто раз пожалеешь, что мечом себя не заколол.

Но страхи оказались напрасными — скептух Сусаг не нарушил слова. Видать, возможность заполучить в плен самого наместника перевесила позывы алчности и кровожадности.

Из степи выехала троица конных — два язига вели между собой третьего всадника, седого и сгорбленного, привязанного к седлу. Рядышком трусил небольшой табун всхрапывавших лошадей.

— Вытаскиваем товар! — засуетился Публий. Луций соскочил с коня и расшвырял шкуры.

— Выходи, презид! — вскричал он глумливо. — Приехали!

Связанный наместник едва не упал, очутившись на земле, но устоял, задрал голову, вызывающе глядя на язигов. Те залопотали, удовлетворенно кивая: будем меняться!

Сирма стащили с седла и усадили в него наместника. Гикнули, свистнули — и умчались в степь. Конский топот становился всё тише и тише, пока не смешался с хоровым шорохом сухих трав.

— Как жизнь, Сирм? — бодро спросил Публий, привязывая первосвященника уже к другому седлу.

— Ты римлянин? — проскрипел жрец, покорно складывая руки.

— Я тот, кто хочет золота! — четко выговорил Публий.

— Мы все хотим, — мягко поправил его Луций Эльвий.

— Золото? — отрешенно молвил Сирм. — Великий Замолксис, какая глупая блажь. И вы туда же.

— Поехали, поехали! — вскричал Публий, вскакивая на коня. — Луций, ремень крепок?

— Вполне. Гай, снимай маску, хватит уже!

Легат с радостью сорвал кожаную личину и отбросил ее в траву.

— Ты проводишь нас до святилища на горе Когайнон, — ласково объяснил эксептор, оборотясь к жрецу, — мы достанем золото — и можешь быть свободен!

— Вы хотя бы убейте меня в андреоне, — криво усмехнулся Сирм, — не скормите птицам.

— А зачем мне… нам тебя убивать? Какой от этого прок? Отдашь золото — и гуляй!

Сирм покачал головой.

— Этой ночью пойдет снег, — сказал он. — Пока мы доедем до гор, дороги станут непроходимыми.

— Ничего, дождемся теплых дней. Перезимуем в царстве Тарба.

— Это где? — насупился Гай.

— В Пустыне гетов. Там, на востоке, между Тирасом и Пиретом. Как задует буран — насквозь метет, зацепиться ветру не за что! Ну, хватит болтать. Вперед! Рысью, рысью!

Четверо всадников поскакали на запад, к долине Кризии, северного притока Тизии. Рядом с ними бодро рысили сменные лошади, напруживая мускулы под атласной кожей. Ветер играл длинными гривами коней, взметывая их как языки черного пламени.

Ближе к вечеру небосвод замутился, просыпая снег. Его падало все больше и больше, снежинки закручивались в плотные клубы и раскручивались колючими вихорьками, пока не завалили всю землю. Десяток сарматских конников пометался по степи, но всякие следы троих римлян и одного дака замело белым и чистым. Язиги покрутились — и повернули обратно.

Под вечер устроили привал. Костер разожгли под защитой двух деревьев в обхват, рухнувших друг на друга в бурю. Хватило места и коням, и всадникам. Эдик, изголодавшийся по чаю, заварил его таежную разновидность — из бурых листочков земляники, смородины, сухих ягод малины. Нарубил каких-то веточек, добавил для крепости. Сергий попробовал — ничего вроде. Душисто. Не «черный байховый», но пить можно.