– Нет, – покачал головой Павел. – Думаю, и не стоит. Зачем зря травмировать женщину?

– Мужчину, значит, травмировать можно! – ухмыльнулся Наум.

– Переживешь, – буркнул Судоплатов.

Две недели спустя Демьянов вышел в эфир и передал немцам первое сообщение:

«Rzd. Сбросили вместо Пушкино в районе Рыбинск, оттуда с трудом добрался 30. Ваши указания о работе переданы руководству. Никого сейчас не присылайте, ибо контроль всюду усилен. Слушайте меня между 15 и 20 этого месяца. And»[218]

Из воспоминаний П. А. Судоплатова:

«Следует отметить, что операция «Монастырь» с участием «Гейне» – «Макса» была задумана как чисто контрразведывательная. Действительно, когда он вернулся в Москву в 1942 году в качестве резидента немецкой разведки, мы при его помощи захватили более 50 агентов противника. Однако позднее операция приняла характер стратегической дезинформационной радиоигры.

Помимо операции «Монастырь», наша служба во время войны вела примерно восемьдесят радиоигр дезинформационного характера с абвером и гестапо.

В 1942–1943 годах нам окончательно удалось захватить инициативу в радиоиграх с немецкой разведкой. Обусловлено это было тем, что мы внедрили надежных агентов в абверовские школы диверсантов-разведчиков, которые находились под Смоленском, на Украине и в Белоруссии. Наша удачная операция по перехвату диверсантов зафиксирована в литерном деле «Школа». Перевербовав начальника паспортного бюро учебного центра в Катыни, мы получили установки более чем на 200 немецких агентов, заброшенных в наши тылы. Все они были либо обезврежены, либо их принудили к сотрудничеству. По этим материалам был поставлен большой многосерийный фильм «Сатурн» почти не виден».

Веяло теплом, хотя по ночам бывало, что подмораживало. Мокро, зябко, уныло.

Когда времена года сравнивают с человеческой жизнью, то весну почему-то причисляют к юности. Нет, весна – это детство, сопливое, зареванное и обкаканное. Весна грязна, она только обещает урожай, готовится к цветению и росту, а порой любви становится по нужде, чтобы те же птахи успели поставить птенцов на крыло до осени.

Надо быть молодым и незатейливым, чтобы у тебя кружилась голова от терпкого запаха набухающих почек, первых клейких листочков, от испарений подтаявшей земли. А тем, которым девяносто лет, видится лишь то, что есть на самом деле – сырость да слякоть.

Весенняя палитра безрадостна и скучна – голая черная земля, нагие деревья, переплетающиеся влажные ветви, бурая полеглая трава, запакощенные сугробы в тени. Долбит капель, плещут лужи, рассекаемые колесами авто, плюхают и чавкают сапоги да боты, выдираясь из липкой грязи.

Судоплатов усмехнулся своим мыслям – точно, как дед. Хотя почему – как? Дед и есть. Это организму его еще и сорока нет, а душа скоро век разменяет. Ну, не скоро еще…

Павел незаметно вздохнул, глядя в окно на здание кремлевского Арсенала. Поскребышев за его спиной еле слышно переговаривался с полковником Логвиновым, всегда ходившим в штатском. В простенке между окнами стоял стол генерала Власика, ныне пустовавший, – начальник охраны отбыл по делам.

Оперевшись о подоконник, Судоплатов едва сдержался, чтобы не подышать на стекло. Так сколько ему?..

– Проходите, товарищ Судоплатов.

По-прежнему улыбаясь, Павел кивнул и вошел в комнату офицера охраны. Полковники Пономарев, Горбачев и Харитонов находились тут, напоминая добродушного с виду трехглавого Змея Горыныча. Именно что с виду – любому супостату дадут укорот.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Судоплатов и сдал трофейный «Вальтер».

Три головы разом кивнули: проходите.

Толкнув створку, Павел переступил порог сталинского кабинета.

Стены, обшитые высокими дубовыми панелями, длинный стол для заседаний, на стенах – портреты Ленина и Маркса, Суворова и Кутузова. В кабинете стояла тишина, перебиваемая отчетливым стуком маятника, отсчитывавшего секунды бытия.

Сталин сидел за столом, погруженный в чтение. Павел лишь мельком заметил листы серой бумаги, клейменные орлом, закогтившим свастику. Бросалась в глаза готическая вязь заголовков. Судоплатов ощутил легкий холодок, опознав творения Хмыря.

Он не испытывал страха, поскольку вранья в документах не имелось, да и Хмырь был настоящим мастером. Морозило чувство ответственности, но ему ли привыкать?

Приход визитера не остался незамеченным – закрыв папку, Иосиф Виссарионович поднялся из-за стола и вышел навстречу.

– Здравствуйте, товарищ Судоплатов.

– Здравия желаю, товарищ Верховный главнокомандующий.

– Эк вы, по-военному! – усмехнулся вождь.

– Вживаюсь в роль, товарищ Сталин, – наметил улыбку Павел.

Сталин кивнул и, усадив за стол Судоплатова, стал прохаживаться по кабинету – засиделся.

– Мы ознакомились с предоставленными вами документами, – неторопливо проговорил вождь, – и уже сделали выводы. Тут до вас было людно, целый взвод генералов и маршалов пожаловал. Мы постарались донести до них мнение противника, и многих проняло. Товарищи Тимошенко и Малиновский, на бездействие которых рассчитывали господа фон Бок, Паулюс и Клейст, поклялись, что не позволят врагу вести перегруппировку войск, готовясь к контрудару, а Юго-Западный фронт не будет наступать изолированно от Южного. Там много что говорилось, но это, полагаю, самое важное.

Судоплатов кивнул.

– Да, товарищ Сталин. Я не стратег, мне просто за державу обидно. Я не хочу, чтобы те ошибки, которые допускались нашими полководцами в прошлом году, повторились и в этом. Ныне ставки очень высоки, а хорошее взаимодействие отдельных подразделений и армий – это, по сути, единственное преимущество вермахта перед Красной Армией. Так не пора ли его лишить этого преимущества?

– Мы согласны с вами, товарищ Судоплатов, – кивнул Сталин. – Пора. Давно пора. Правда, товарищ Тимошенко поспорил с немцами, так сказать. Он утверждал, что действия противника будут исключительно оборонительными. Следовательно, боевые порядки дивизий эшелонировать не нужно, ни вторые эшелоны, ни резервы не потребуются.

– А что товарищ Тимошенко станет делать, когда немцы прорвут фронт и повалят к Волге? – немного резче, чем следовало, сказал Павел. – Глубина тактической обороны не превышает трех-четырех километров, на фронт протяженностью почти в двести верст построено всего одиннадцать километров проволочных заграждений! А немецкая операция «Фредерикус» как раз и предполагает нанесение контрудара! И что будет делать товарищ Тимошенко, когда танки Клейста ударят нам в тыл, отрежут пути отступления, окружат наши части? Застрелится? Так нам от того легче не станет!

Вождь весело хмыкнул.

– А вы не такой уж холодный, каким хотите казаться, товарищ Судоплатов, – сказал он. – Не волнуйтесь, мы внушили товарищу Тимошенко необходимость создания глубоко эшелонированной обороны. Оборонительные сооружения и инженерные заграждения создаются ударными темпами. Спасибо еще раз, товарищ Судоплатов, за хорошую работу, но я хотел бы поговорить с вами не о тех ценных документах, с которыми уже ознакомился, а о вашей записке, где вы обращаете внимание на «преступную пассивность» адмирала Октябрьского…

Судоплатов пренебрежительно пожал плечами.

– Какой из него комфлота, товарищ Сталин, если корабли отстаиваются в гаванях? Почему их главный калибр не обстреливал захваченные немцами Николаев и Одессу? Приморская армия специально оставила Одессу, чтобы преградить немцам путь в Крым, и красноармейцы до сих пор держатся[219], но чем занимался флот? Ставил мины! От кого, спрашивается? Во всем Черном море нет ни единого немецкого корабля, разве что румынская канонерка болтается в устье Дуная, опасаясь удаляться от берега. Пока что на минах подорвалась пара наших собственных судов! Не знаю, о чем думает нарком Кузнецов, я его уважаю, но остаюсь при своем мнении – дальнобойная корабельная артиллерия, в отсутствие судов неприятеля, должна поддерживать с моря сухопутные силы, а не болтаться в портах приписки!