Выворачивая на шоссе, Подало притормозил, пропуская генеральский «Хорьх». По шоссе двигалась колонна грузовиков и бронетранспортеров, там тоже образовался разрыв, и лимузин живенько пересек дорогу, бибикнув в знак благодарности.

– Остап!

Подало и сам понял, что ему надо делать, – газуя, он быстро занял «пробел» в колонне, пристраиваясь за таким же «Опелем», тянущим орудие.

Быстро двигаться в колонне не получалось, зато грузовик будто растворился, пропал, стал незаметен среди десятков таких же, прущих в сторону фронта. Никто не останавливал колонну, никто не обращал внимания на один из следовавших в ней грузовиков – машины сливались в одну металлическую ленту, размотанную вдоль дороги на несколько километров.

Невысокая скорость, мерное гудение мотора укачивали, наводя дремоту. Колонна шла по Варшавскому шоссе, оставив позади Рославль. Солнце село, начало темнеть.

– Когда совсем стемнеет, – сказал Тимофеев, – ищи съезд направо, чтоб поудобнее, и сворачивай.

– А, ну да, – кивнул Подало.

Не сразу, но дорогу, отходившую от шоссе, Остап приметил – и аккуратно съехал, подметая фарами грунтовку. Тимофеев оглянулся. Нет, зря он себя пугал – колонна как шла, так и продолжала следовать в заданном направлении, затягивая разрыв. Никто не рванул за ними, не пустил очередь. Свои же…

Грунтовая дорога вела на восток, потом повернула на север.

– Бензин кончается, – доложил Остап.

Виктор даже облегчение почувствовал – не надо думать, решать…

Все решится само собой. Опустеет бензобак, заглохнет мотор – все на выход. И – ножками…

Так оно и случилось минут через пятнадцать – двигатель стал давать перебои.

– Загоняй машину в лес!

– Ага!

«Опель» свернул на обочину, грузно перевалил канаву и покатил по лесу, огибая большие деревья, с треском ломясь через подлесок.

И вдруг – тишина.

Машина прокатилась пару метров по инерции и остановилась.

– Всё, кина не будет! – громко сказал Виктор. – Електричество кончилось!

Направо чернело поле, зараставшее бурьяном, налево все было исчеркано стволиками и ветвями лесной чащи, темным по желтому – листья слетели еще не все.

Между лесом и полем тянулась дорога – две колеи из продолговатых луж цвета кофе с молоком. Огибая поле, дорога снова заворачивала у небольшой возвышенности, облюбованной крепкими дубами в обхват.

Здесь-то и устроился взвод лейтенанта Абанина. Марлен удобно устроился – между двух дубов, на могучих корнях, которые сплелись в твердокаменный узел. Он поправил ватник, и от движения качнулась медаль «За отвагу».

Исаев очень ею гордился. В наградной лист он попал еще в августе, когда в одном из боев прикрыл майора Елина.

Ситуация и впрямь была опасная, а где на фронте иная? Однако военный совет Резервного фронта счел поступок Марлена подвигом – спас командира! И вот, в предпоследний день сентября, наградные документы из Москвы вместе с Указом Президиума Верховного Совета пришли в штаб фронта. Тогда командующий Резервным фронтом Буденный лично прибыл в часть и вручил медали «героям».

Исаев именно так воспринимал свой подвиг – в кавычках. Да и что он такого героического совершил? Командира прикрыл? А как же иначе?

Но все равно приятно было. Медали достались двоим из всего взвода – Исаеву и Макееву. Вот Макеев – другое дело!

Так на танки бросаться с гранатой или с бутылкой КС мог только Макеев – сжимая все свои страхи в кулак, в котором была стиснута рукоятка связки гранат, красноармеец бежал к лязгающему чудищу, как былинный богатырь на Змея Горыныча, и поражал вражину.

Марлен вздохнул. Октябрь уже, а насчет их тетрадки – ни слуху ни духу. Нет, Панфилов обмануть не мог, не тот это человек. Просто, вот так, запросто прибыть на фронт из Москвы было непросто, особенно если ты какой-нибудь там заслуженный академик. Остается одно – ждать. Ждать, ждать, жда-а-ать…

А немец озверел совсем. Прет, как бешеный.

Танки идут, пехота топает, бомбовозы летят.

Рвутся, гады, к Вязьме. К Москве.

28-я армия держится, Качалов никому не отдавал приказа «Стоять насмерть!».

Закрепятся на рубеже, отобьют атаку, другую, третью… Десятую.

И отходят на новый рубеж. И снова окапываются, громоздят линию обороны, подтягивают пушки и минометы. Иногда танки помогут, а раза два даже самолеты появлялись с красными звездами на крыльях. Весь взвод тогда «ура!» кричал, а когда пара «Яков» спровадила с небес «Юнкерс» и тот красиво рванул за лесом, восторгу было…

Марлен отвинтил крышку фляжки, глотнул, а потом немного плеснул на ладонь, отер лицо. Свежий ветерок сразу охладил воспаленные веки. Спать охота, мочи нет. Вторые сутки ни сна, ни отдыха измученной душе. И телу. А куда деваться?

– Вроде отходит, товарищ лейтенант!

Из-за леса доносился неумолчный грохот канонады: «Бу-бу-бу-бу!»

У опушки леса стоял «КВ», изредка гвоздивший неприятеля: «Банг! Банг!»

И вот танк стал сдавать задним ходом, освобождая дорогу. Ему удалось добраться до поворота, взрыкивая, отъехать к дубраве, и в это время на дороге появился немецкий «Т-IV».

Развернув башню, он выстрелил по «КВ», перебивая гусеницу. Обездвиженный тяжелый танк не мог больше покинуть занятую позицию, но снаряды еще оставались. Вот один такой и усвистал в направлении «четверки», втесываясь той в борт.

«КВ» был укрыт надежной броней, немцам ее проколупать было сложно – «Тигров» еще не было, хотя зенитные 88-миллиметровые пушки, прозванные «ахт-ахт», стреляли исправно[258].

Орудие «КВ» не вполне соответствовало толщине брони – это была пушка Ф-34, та же самая, что ставилась на «тридцатьчетверку». Это 76-миллиметровое орудие с полукилометра пробивало броню толщиной в свой калибр, если так можно выразиться. Короче, «четверку» им долбать можно было, даже лобовую броню (в 80 миллиметров) вынесет метров с двухсот, а столько и было до поворота.

«Т-IV» замер, задымил, а потом, будто из последних сил, развернул башню, пальнул осколочным. Снаряд ушел в лес, взрывом снесло дерево. «КВ» выстрелил бронебойным, попадая в башню, и та вдруг подпрыгнула, вырываясь из погона, как пробка из горлышка, только не брызги шампанского били, а пламя.

Докатился тяжкий грохот.

– Боекомплект рванул! – крикнул Якушев. – Так их, гадов!

И тут из подлеска на дорогу вынырнули сразу две «тройки». Еще три немецких танка выворачивали из-за опушки, за ними цепями шла пехота.

Марлен усмехнулся, поглаживая «ППШ». Насмотришься всяких «киношек» и представляешь себе войну не какой она была, а такой, какой ее «видит» режиссер. А тот ради эффектной «картинки» легко жертвует реальностью.

Сколько их было на экране, немецких автоматчиков! А в жизни «шмайссеры» встречались не часто, всего два автомата на роту – один у ротного, другой у командира первого взвода.

Единый пулемет MG-34 и винтовка – вот и всё…

– К бою!

Первая пара «панцеров» выстрелила на ходу, дуплетом, но не попала, только землю вздыбила на поле, вырыв воронки, в которых курился ядовитый дым.

«КВ» ударил, однако, не по ним, а по дальней троице, с разных сторон огибавшей подбитый «Т-IV». Первый снаряд ударил рикошетом, выбивая сноп синих искр, а второй – болванка – вышиб пару катков и разорвал гусеницу «тройке». Танк остановился, превращаясь в удобную мишень, и наводчик «КВ» тут же этим воспользовался – бронебойный ушел под башню.

Та не подлетела, как в первый раз, только все люки повышибало огненными фонтанами, после чего закоптил двигатель. Две «тройки», первыми показавшиеся из леса, так и шли бок о бок по дороге.

Первый снаряд «КВ» угодил точно между ними, когда расстояние от борта до борта не превышало одного шага. Гусеницу перебило тому, что катился левее, и она распустилась по дороге, оголяя катки.

Танк тут же выстрелил, словно решив отомстить за свою искалеченность, но не попал, опять какое-то дерево загнулось в лесу. Правый «Т-III» оказался более метким, его снаряд угодил в «КВ», вот только болванка застряла в броне.