Лодку, мотор, и ящики перенесли за три приёма. Вообще-то таскал младший по званию и возрасту, а Андрей Михайлович с карабином в руках обеспечивал безопасность. Денис не возражал, но взамен попросил избавить его от возни с походным примусом, которого откровенно побаивался.

— Обойдёмся сухим пайком, — разочаровал его Самарин. — Иначе на запах вся округа сбежится.

— Запах богатства, — кивнул Дионисий.

За те дни, что прожил в Любимовке, он привык к специям и пряностям, и вид поллитровой банки с перцем уже не заставлял открывать рот в удивлении, но сейчас… Боярин прав — не испорченный кухней будущего человек учует запах готовящейся еды за версту, если не больше. А ходят здесь разные люди, и не придёт ли кому в голову мысль продать новость за пару серебряных акче?

Кстати, тот факт, что сказочное Беловодье оказалось вовсе не Беловодьем, Дионисий понял почти сразу, но это его не огорчило. Скорее, даже, наоборот. Легенды и предания говорят, будто в сказочной стране живут идеальные люди, не знающие голода, войн и болезней. Там львы едят ромашки и пасут овечек, а полноводные молочные реки величаво текут между кисельных берегов. Истинный рай, только без херувимов и серафимов. В мире будущего всё иначе.

Но если человек из будущего берёт в руки оружие и встаёт плечом к плечу против общего врага… Такое будущее нравится больше любого Беловодья. А ещё там есть железо — основа государства и его крепкий скелет.

Андрей Михайлович разломил на половинки колечко пахнущей чесноком краковской колбасы и развернул на коленях нарисованную от руки карту Нижнего Новгорода и ближайших окрестностей. Подвинул поближе светодиодный фонарик.

— Это у нас что?

— Церковь архангела Михаила.

— С колокольней! А это?

— Княжеские покои.

— Угу, — Самарин погрузился в размышления, не переставая работать челюстями, потом посмотрел на наручные часы. — Во сколько, говоришь, сейчас темнеет?

В город вошли в темноте, как и полагается уважающим себя диверсантам. Поначалу была мысль прикинуться местными и затесаться в толпу желающих успеть до закрытия ворот, но тогда возникало сразу две проблемы. Точнее, одна, так как с одеждой решается довольно просто — ждёшь на дороге любой из рыскающих туда-сюда дозоров, а потом застирываешь кровь в холодной воде. Здесь многие носят пёстрые халаты, и никого не удивить дырками или рваниной.

Так бы и поступили, если бы не груз. Ладно пошлину за ввоз редкого товара заставят платить, тут без вопросов, но хан Мухаммед объявил об ограничении торговли с вероломной Москвой, так что вероятна временная конфискация до полного выяснения обстоятельств. Хорошее название для откровенного ограбления!

Ночью, как ни странно, проще. Караул у Ивановской башни отчаянно демпинговал, и за два «вознесения» тверской чеканки пропустил припозднившихся путников[992].

Город не спал. Он чутко дремал, готовый в любое мгновение очнуться от тревожного забытья и вспыхнуть заревом пожаров, взорвать угрюмую тишину лязгом железа, залить сбегающие к Волге улочки своей и чухой кровью. Город не смирился. Город не простил. Город чего-то ждал.

И потому горели костры, освещающие насторожённые лица, играя бликами на бронях и шлемах. Нет доверия злому городу, где жители железные, а сердца у них каменные.

Пришлые тоже не лучше — дружинники князей Шуйских поглядывают вокруг хозяйским взглядом, будто каждому из них дан ярлык на Великое Княжение. Отрыжки шайтана, камнями побиваемого! Набрали ублюдков по степи, не умеющих отличить копейное древко от собственного зебба…

Собаки не лают. Почему любые захватчики в первую очередь рубят собак? Но сейчас это на руку.

Самарин проскользнул мимо караула незамеченным. Те смотрели на огонь, заворожённые замысловатым танцем языков пламени, а постреливающие поленья вовсе заглушили почти неслышные шаги по мощёной дубовыми плахами улице. Крылечко с резными перилами, пахнущее свежим деревом. Оно и нужно.

Теперь ящик с плеча. В густой тени не видно, как Андрей Михайлович копает ножом ямку, что-то делает, и пятится назад, разматывая за собой… верёвку? Дионисию с колокольни и не разглядеть даже в бинокль.

Скрипят ступеньки лестницы, и ствол автомата поворачивается в сторону тёмного провала. Чуть дребезжащий старческий голос успокаивающе и едва слышно предупредил:

— Это я.

С отцом Евлогием столкнулись нос к носу когда ломали нехитрый замок на двери в колокольню. Местный поп страдал бессонницей и смог разглядеть две неясные тени, а чувство ответственности взяло верх над страхом перед возможными татями. Ведь даже татары церкви не трогают, а какие-то… А ежели убьют, так на всё воля Божья.

— Что, и правда не трогают? — удивился Самарин.

— Так есть, — подтвердил отец Евлогий. — Говорят, будто на землях кесаря сарацины с туркой лютуют, но у нас нет такого.

— И дорого обходится спокойствие?

— По всякому.

Теперь вот престарелый поп пришёл к Дионисию со странной просьбой:

— Сыне, хочу смерть принять мученическую.

— Это не ко мне.

— Как в Писании сказано — за други своя.

— Зачем?

— Старый я. Так хоть память останется.

Вернувшийся с вылазки к княжеским покоям Самарин услышал последнюю фразу, но поначалу промолчал. Сел в сторонке, вытер рукавом выступившую испарину, и только тогда спросил:

— И сколько же тебе лет, старый?

— Седьмой десяток пошёл в аккурат на Троицу.

— Мафусаил, одним словом. А мне вот восьмой идёт.

Андрей Михайлович слегка лукавил, так как переход в прошлое скинул минимум вдвое от прожитых лет, но мысль батюшки о самопожертвовании ему не понравилась категорически.

— Боярам да князьям Господь счёт иначе ведёт! — священник перекрестился.

— И что ты предлагаешь?

План был простой и незамысловатый. Батюшке уже приходилось видеть огнестрельное оружие в действии, и по его уверениям из такой крохотной ручницы попасть с высокой колокольни в хана Махмудку невозможно. Поэтому он предлагал не тратить попусту драгоценный порох, и использовать его иначе. В будущем это назовут поясом шахида, а сейчас…

— Огниво только своё мне отдашь, — костлявый палец указал на зажигалку, которую Самарин крутил в руке. — Это же огниво, верно?

Андрею Михайловичу очень хотелось курить, что ещё больше портило настроение:

— Подвига тебе захотелось, старый чёрт? И нехрен креститься, будет тебе подвиг.

Старая истина, что нет хуже, чем ждать и догонять, не всегда верна. Если со вторым при определённых условиях можно согласиться, то первое неверно в корне. Ожидание, это возможность собраться с мыслями, вспомнить кое-что, сделать правильные выводы и составить планы на будущее. Только человек не умеющий работать, в том числе и над собой, не умеет ждать. Ленивый считает предоставленное жизнью свободное время привычным бездельем и страшно устаёт от него. Устаёт тоже привычно.

Самарин использовал ожидание для изучения города. Ему много раз приходилось бывать здесь в двадцать первом веке, и он помнил Кремль, помнил башни под зелёными шатровыми крышами, выставку военной техники у кремлёвской стены, помнил удачно сделанную ночную подсветку и всегда многолюдную в любое время суток площадь Минина. Сейчас Нижний Новгород совсем другой — маленький, деревянный, застроенный роскошными теремами в верхней своей части, и вросшими в землю курными избушками в подгорной половине. Внизу селится самая голытьба и кожемяки, чьи мастерские прилепились к стене с внешней стороны.

Нижняя часть города уже проснулась, и с колокольни хорошо виден копошащийся человеческий муравейник. Тысяч шесть жителей в городе? И пять из них там, под горой. Но никого даже угрозами не заставишь перебраться в многочисленные слободы. Вопрос статуса. Последний голодранец, добывающий пропитание неизвестным способом, смотрит свысока на вполне процветающего кузнеца с Ильинской слободы или мастеров-лодейников с Красной. Он — местная аристократия. Он коренной. Он не понаехавший.