Мина сработала с коротким грохотом. Взрыв, породивший поток палящего огня, проплавил большое отверстие в броне.

Пупков подскочил первым. Не касаясь оплавленных, едко дымившихся краев, он резко ударил огромным гаечным ключом и подцепил им отошедший край двери. Та отворилась на хорошо смазанных петлях, и на пост, перекатом, ушел Наум.

Все было в дыму, прямо перед ним, на полу, валялся сильно обожженный труп. Трое живых надсадно кашляли в стороне, рядом с дальномером.

– Встать! Руки!

Один из кашлявших, с искаженным лицом, метнул пружинный матросский нож. Хлопнул выстрел.

Пуля не убила любителя ножиков – пробив грудь, она развернула и отбросила его. Двое других, плотных здоровяков с нашивками боцманматов, сразу, как по команде, подняли руки.

– Не стреляйте! – закричали они дуэтом. – Мы сдаемся!

– А я не беру пленных, – хладнокровно ответил Эйтингон.

И сделал два выстрела, слившихся в один. Здоровяки попадали, где стояли.

Подойдя к раненому, Наум глянул ему в глаза. Не лицо, а маска свирепости.

– Привет, Лайне, – сказал он.

– Сдохни!.. – прохрипел «Тигр».

– Обожду, – улыбнулся Эйтингон. – Если бы ты вышел на нас, как воин, один на всех или один на один, чтобы все по-честному, то я бы сохранил тебе жизнь. Но ты поступил подло, а я этого не люблю.

Подняв пистолет, Наум выстрелил обер-лейтенанту в лицо. Пуля оставила после себя маленькую дырочку, но удивительное дело – через это черное зияние словно вышла вся злоба, выедавшая изнутри Йозефа Лайне. Лицо разгладилось, принимая спокойное, несколько удивленное выражение, а слабая улыбка будто служила извинением.

– Шёнхерр, – утомленно сказал Эйтингон, – сообщи на мостик.

– Не нужно, – отозвался динамик голосом Топпа. – Мы все слышали. Лайне как раз угрожал спуститься в погреба и не выключил переговорное устройство… – Помолчав, будто замявшись, капитан добавил: – Спасибо… э-э… Том.

Из записок П. А. Судоплатова:

«В 1990 году М. Горбачев и А. Яковлев устроили широкую дискуссию по поводу советско-германского пакта о ненападении и секретных протоколов к нему. Поражает фарс организации слушаний по этому вопросу на съезде народных депутатов. В критические периоды мировой истории тайная дипломатия и секретные протоколы – неизбежные атрибуты внешней политики.

В отличие от рядовых парламентариев, и Горбачев, и Яковлев, и Шеварднадзе, в то время тайно договаривавшиеся с руководством США, Англии и Германии о кредитах, займах в обмен на уход СССР из Восточной Европы, прекрасно отдавали себе в этом отчет.

Вся возня вокруг секретных протоколов к советско-германскому пакту была затеяна весьма искушенными в делах тайной дипломатии людьми с целью отвлечь внимание общества от собственных провалов во внешней политике, от односторонних, ничем не оправданных стратегических уступок западным державам.

Ничем, кроме «искреннего» тупоумия и профессиональной некомпетентности, нельзя объяснить их расчеты на то, что страны Запада экономически помогут возрождению «демократии» в СССР в обмен на внешнеполитические уступки и одностороннее прекращение «холодной войны». За всем этим, по-моему, скрывалась наивная вера, что Запад поможет Горбачеву в условиях кризиса в Советском Союзе удержаться у власти».

Три из шоринских пушек дотащил грузовик, прямо по тротуару – проезжая часть была забита подбитыми танками. Четвертую артиллеристы докатили сами.

«Голованыч» подхватил снаряд и лично зарядил орудие. Выстрелили сразу, почти не прицеливаясь, – некогда было. Пушка бабахнула, и разрыв снаряда словно эхом отозвался, свалив фонарь, который объезжали два танка.

Второй бронебойный угодил под башню немецкой «четверке». Броню не пробил, но башню заклинило – танк так и продолжал двигаться, повернув пушку налево, пока не задел стволом тот самый столб. Столб был чугунный.

Выяснить, кто сильнее, не удалось – орудие Гильбурда подбило танк с первого же выстрела.

– Учись, студент! – заорал Гильбурд, весело скаля чумазое лицо.

Голованов лишь кулаком погрозил. На счет «три» его пушка подпрыгнула, выплевывая снаряд, и влепила его в борт «тройке».

На этом удачи кончились, начались неприятности – снаряд, выпущенный танком, разбил крайнее орудие, убив Джафарова.

– Разворачивай, разворачивай!

– П-прямой н-н-наводкой – огонь!

– Три осколочных беглым!

– По танкам – огонь!

– Правее ноль-ноль пять!

– Левее! Четыре снаряда – беглый огонь! Отсекайте пехоту!

– Ханафий! В укрытие!

– Л-лев-вее!

Щит пушки прикрыл от осколков Нафикова и Бурноса.

– Комбатр! Снарядов нет!

– Отходим!

Четыре немецких танка горели, наполняя чадом привокзальную площадь. Из окон вокзала неожиданно застрочил пулемет, но Кричевцов не стал терпеть подобную наглость – снаряд вынес полстены, вместе с пулеметчиком.

Судоплатов видел, как стремительно тают силы его отряда, но сдаваться пока не собирался. Если вместе собрать танки обеих колонн, выйдет полноценный танковый взвод.

– Медведев! Танки – к перрону! Выцеливайте цистерны и вагоны с боеприпасами!

– Есть!

Взревев, партизанские «четверки» выбрались к путям. На перроне суетились фрицы, паля из автоматов и винтовок, некоторые залегли, открывая огонь из пулеметов.

Группа Михаила Кравца закидала их гранатами. Немцы отступили, надеясь на защиту танков, еще не покинувших платформы. «Четверки» и вправду шевелили башнями, выцеливая врага, но не стреляли, явно не разумея, где же он, враг?

Да, были свидетельства, что партизаны используют немецкую форму, немецкую технику, но как прикажете издали рассмотреть, кто свой, а кто нет?

А вот у партизан такие сомнения отсутствовали. Несколько цистерн, затесавшихся между товарных вагонов, привлекли внимание танкистов. Одним снарядом удалось пробить цистерну, расколотив колесную пару и повредив пути, но топливо не загорелось, разливаясь лужей.

Ничего, второе попадание сработало как спичка – бензиновое озеро вспыхнуло, расходясь волной голубого пламени. Тонны бензина, сгорая под следующей цистерной, нагревали ее, словно котелок над костром. И снова потребовалось внешнее воздействие, чтобы навести «порядок» – кто-то из немцев, падая, выдал короткую очередь из пулемета, пробивая цистерну. Брызнула струйка.

В следующую секунду грохнуло так, что все поневоле присели – синтетический бензин разнес цистерну, восклубился тучей огня, а тут и вагон вспыхнул, пошел множественный треск – это рвались патроны. Такую неприятность немцы еще могли стерпеть, но вскоре дощатая обшивка вагона разлетелась в стороны, вышибленная взрывом снаряда.

Огненные клубы, огненные смерчи – полуразрушенный вагон буквально исходил пламенем и раскаленными кусочками колотого металла.

Лопнула вторая цистерна, поднимая к небу грибообразное облако. Танковый взвод выстроился вдоль перрона и начал расстрел немецких танков. Наводчики били в борт, паля как в тире, избегая попаданий в четыре танка, находившихся в голове состава, – их Кричевцов берег для своих «безлошадных».

– Копылов! Пагава! Хватайте своих, забирайте танки! Живо!

Было видно, как далеко за виадуком и за депо, в стороне завода им. 25 октября, собирается внушительная толпа гитлеровцев. За их спинами виднелись «Опели» и башни танков. Правда, в атаку толпа не спешила, хотя их там было не меньше батальона.

– Кричевцов! Отходим!

– Щас, командир! Последний танк остался! Жалко же бросать!

– Живее, живее, давай! Немцы вроде артиллерию подкатывают!

– Щас мы!

Рванул вагон с боеприпасами, вынося крышу и борта. Дробный, прерывистый грохот взрывов наполнил воздух массой осколков и огненных полотнищ, дымных облаков и кружащихся обломков.

И тогда, словно спохватившись, вступили в бой немцы – стали кучно падать мины. Они взрывались на путях, иногда попадая в уже подорванные вагоны, падали на перрон, усеивая стены вокзала ямками и бороздками.