Косой засопел.

– Ты тут еще будешь, – проворчал он.

Бородин, зыркая по сторонам, пришатнулся к Плющу поближе и сказал тихонько:

– Вроде, не местные они…

– Похоже, хотят на ярла напасть, отнять и поделить. Они все вроде как люди какого-то конунга… Сэконунга.

– Знаю, – чуток обрадовался Валера, – это морской конунг. Корабли у него есть и дружина, а земель с подданными – нету.

– Понятненько… Может, это тот самый Гунульф?

В следующий момент древко копья пребольно ткнулось бывшему своему хозяину в спину.

Костя чуть кубарем не полетел с седла.

– Чего там шепчетесь? – прикрикнул Ракни. – Молчать!

Плющ стиснул зубы, прокручивая в воображении, что бы он сделал с этим наглым викингом, будь он покруче.

Картинки всплывали яркие…

– Слушайте, – пересилил он себя, – чего вы нас-то сцапали? Мы ж не из дружины ярловой, не знаем ничего!

– Все так говорят, – сказал Хёгни через плечо. – А как начнешь ремешки со спины вырезать, сразу и память возвращается, и говорливыми все становятся – страсть!

– А помнишь того тощего монашка? – оживился Торстейн. – Мы его с Бьёрном из рясы-то вынули – ну, цыпленок-цыпленком, да еще и ощипанный. Уложили возле муравейника, колышки вбили в землю, ручки-ножки к ним привязали, порезали монашка синюшного – чуток совсем, лишь бы кровь покапала, а мураши и полезли! Как стали его жрать! Облепили всего, а тот воет, корчится…

– Долго выл? – поинтересовался Ракни.

– Не знаю, конунг нас в другое место послал.

Костя похолодел. Пытки – это серьезно.

Если герои мужественно молчат на допросе с пристрастием, значит, гнать надо палачей-непрофессионалов.

У заплечных дел мастеров даже статуя заговорит!

А хуже всего то, что, ломая своим жертвам кости, палачи самого человека ломают, лишают его воли к сопротивлению, превращают в забитое животное.

– Пытать обещают, – шепнул Валера.

– Так мы ж не знаем ничего!

– А им по фигу…

Плющ даже не пытался себя обманывать, изображая готовность к подвигу.

Как выяснилось, он оказался совершенно ни к чему не готовым. Страшно было Косте, страшно и гадостно. И злая досада пробивалась.

Регулятор… Какой он, к троллям, Регулятор? Сейчас самого так отрегулируют, что ни ножек, ни рожек не останется…

Ехали споро, без задержек.

Вскоре вся кавалькада миновала соседний фьорд, Вегейрфьорд, и дорога пошла вниз, углубляясь в утесы, кое-где осененные кронами живучих сосен, закогтивших корнями замшелые скалы, прораставших на голых камнях.

Спустившись по ту сторону хребта, отгораживавшего Вегейрфьорд от северных ветров, викинги вышли к двум белым скалам, словно сторожившим вход в мрачное ущелье, промозглое и лишенное солнечного света.

– Тролльботн[792], – буркнул Хёгни, ежась поневоле.

Костя криво усмехнулся – проняло рыжего! Боится нечисти, чучело с мышцами.

По дну ущелья, усеянному галькой, тек ручеек, впадавший в укромный залив. Сразу по выходу из Тролльботна, по обе стороны тянулся неширокий бережок.

Протягиваясь налево, пляж упирался в высокую, ступенчатую скалу, а правее ровное место расширялось, когда-то давно позволив выстроить капище – простую избу, рубленную из бревен, с маленькими окошками и большой дверью.

Неподалеку стояла кузня и так называемый длинный дом, больше похожий на продолговатый холм, поросший травой и цветочками, а у самого берега находился крепкий вымол – два ряда кольев вбили в дно, промежуток же между ними заполнили камни.

У причала были пришвартованы два роскошных корабля: один поменьше – снека[793], черная с белым, другой побольше, настоящий драккар – черный с красным.

У обоих на носах задирались кверху головы страшилищ, вырезанные из дерева, а вдоль бортов были развешаны разноцветные круглые щиты.

И был еще третий корабль, еще один снеккар – он укрывался в маленькой бухточке за мысом, поросшим ельником.

На берегу было полно народа, почти все – в полном боевом. Человек сто или больше.

Сразу было видно, что суперблокбастеры про викингов страдали недостоверностью – в кольчугах щеголял разве что каждый пятый, потому как дороги были хауберки да бирни, в наследство передавались, от дедов еще.

Основным доспехом служила куртка из толстой кожи, с нашитыми на неё металлическими бляхами, а то и вовсе роговыми пластинами – скажем, из разрезанных лошадиных копыт.

Шлемы на молодых воинах тоже были кожаными, в несколько слоев.

И не меч вовсе был основным оружием, а секира да копье.

Только теперь Костя приметил дозорных, выставленных охранять подходы к Тролльвику – заливу Троллей. Вооруженные луками и дротиками, они хоронились на вершинах скал, по обе стороны ущелья.

Сверху часовые могли спокойно выцелить любого, явившегося без приглашения, сами оставаясь в недосягаемости.

– Ну мы попали… – пробормотал Валера.

– Прорвемся, – выцедил Костя.

– Да куда мы денемся…

Большая часть викингов отнеслась к их появлению совершенно безучастно, продолжая заниматься своим делом.

Воины ставили палатки – укрепляли каркасы, украшенные кониками, и обтягивали их парусиной. Расставляли треноги, разводили костры, кашеварили.

Наверное, половина бойцов, да как бы не большая часть, занималась тем же, что и древнеримские легионеры на стоянке, – строили укрепленный лагерь.

Викинги споро рыли ямы, прикапывали остреные столбы – ладили частокол в промежутках между капищем и длинным домом, доводя укрепления до самого берега, не ленясь огораживать даже мелководье, а подходы с залива защищали кольями, вбитыми в дно, – направит вероятный противник корабли свои к берегу, да и напорется.

Трое молодых бойцов занимались тем, что срывали бугры и засыпали ямы – если уж враг пойдет на приступ, то ничего не должно отвлекать и мешать обороне, тем более нужно исключить возможность споткнуться и загреметь.

И лишь один седоусый хольд в длинном, сроду не стиранном поддоспешнике приблизился к Хёгни.

– Поймали? – осведомился он, разглядывая Бородина и Плюща из-под насупленных бровей, седых и лохматых.

– Поймали, Геллир, – кивнул рыжий. – Говорят, не из хирда ярлова! И что хотят чего-то сообщить самому конунгу.

Геллир хмыкнул.

– Говорить они будут позже, – измолвил он, – когда конунг с охоты вернется.

– И куда их?

– А вон, пущай с кузнецом посидят, посудачат о своей горькой судьбе!

Рокни с Торстейном рассмеялись и повели пленных к капищу. Хёгни догнал их и отворил дверь.

Плющ вошел в заброшенный храм, Бородин шагнул следом.

– Руки хоть развяжите, – попросил Костя. – Или боитесь, что убежим?

Косой фыркнул только, топая к выходу, а Рокни пожал плечами, задержался и приказал:

– Спиной!

Валера с Плющом повернулись кругом. Острый нож викинга распорол кожаные ремешки. Стало получше, хотя чувствительность к рукам вернулась не сразу.

Когда Костя обернулся, дверь уже захлопнулась, отсекая свет. Теперь только солнечные лучи, бившие из маленьких окошек под самым потолком, вырывали помещение из полумрака. Сияющими конусами упирались они в пол, материализуя кружившиеся пылинки.

– Привет, внучек, – послышался голос из полутьмы.

Бородин вытаращил глаза, походя в этот момент на сову.

– Дед?! Ты?!

Когда Шимон вернулся в Стьернсванфьорд, солнце уже село. В лесу было сумрачно, меж черных стволов шевелились неясные тени.

Однажды из чащи глянули чьи-то красные зрачки. Зловеще так глянули, словно пара индикаторов на полицейской рации.

Медведь? Волк? Или еще какая тварь? Кто его знает, это Средневековье…

В селении никто и не заметил пропажи бойца.

Гражданские в дела ярла не лезли, а хирдманы вовсю готовились к вечерней трапезе, плавно переходящей в разнузданное пиршество «с элементами эротики».