Сейчас что делать?

— Лаврентий Павлович, а ты чего всё молчишь?

Берия отвлёкся от своего ноутбука:

— Чего говорить? Спроси лучше, какая погода нынче на Земле Санникова.

— Я тебе дело…. А ты сказками….

— Ты спроси, Изяслав Родионович.

Мне осталось только пожать плечами и повторить вопрос. Лаврентий подошёл, протянул руку, и щёлкнул тумблером встроенного в приёмник динамика. Молчание, лишь изредка прерываемое судорожным иканием, было нам ответом.

— Ну, так что, Миша?

Сквозь шипение и свист донёсся ответ.

— Вы ничего не докажете.

Я удивлённо посмотрел на Берию.

— Это он про что?

Будущий святой с учёной степенью придвинулся ближе к микрофону, и, подавая мне руками непонятные знаки, принялся объяснять:

— Да не будем мы ничего доказывать, Изяслав Родионович. На самом деле — оно нам надо? Была Земля Санникова или не была, хрен бы с ней. Островом больше, островом меньше. А барон Толль все врёт.

— Чего врёт? — Голос Михаила сразу оживился.

— А про всё врёт. И про то, как ты туда атомную бомбу бросил….

— Какая ещё атомная? — Динамик задребезжал от возмущения. — Он и слова-то такого не знает. Обычные плановые испытания. Божий гнев, три тысячи сорок восьмая модификация, усовершенствованная.

— Вот видишь? А под удар совершенно невинные люди попали.

— Я их эвакуировал, — буркнул в ответ архистратиг.

— Живьём на небо? — Уточнил Лаврентий Павлович. — Можешь не отвечать, я лично снимал показания со всех участников экспедиции.

— Как ты их нашёл?

— Работа у меня такая. Так мне что с твоим досье делать? Могу поменять на небольшую услугу.

В эфире слышалось недовольное сопение главного архангела. И чего думает? Я бы согласился. Тут не только превышением полномочий пахнет, а как бы и не служебным несоответствием. Додумался — простых людей, как заслуженных праведников…. Да и за срыв экспедиции перья выдергают, и на крыльях тоже.

То, что предлагаем мы — так мелкое хулиганство. Михаил, видно, понял это, и с тяжёлым вздохом произнёс:

— Ладно, сделаю. Диктуйте текст.

Минут через пятнадцать, передав инструкции, я отключил радиостанцию, закурил устало, и спросил у Лаврентия:

— Как ты думаешь, не сорвётся с крючка?

— С моего? — Палыч соизволил тонко улыбнуться. — Это вряд ли. Госбезопасность дело знает. А у нас, как ни крути, Царство Божие, — государство, значит. Вот только я не понимаю, Изяслав Родионович, зачем мы Михаила к операции подключили? Неужели сами не справимся?

— Почему не справимся? Да без проблем. Можно даже сказать — вполне. Просто, знаешь, сидим мы тут во льдах, как челюскинцы…

— Так мы и есть — они, — невежливо перебил меня Берия.

— Что? А, ну да, конечно. Как-то из головы вылетело. Ну так вот… Сидим мы, и вдруг появляется начальственная рожа. Вся из себя такая сытая и довольная, что даже хочется в пятак въехать. Помнишь, как он с нами разговаривал до твоего шантажа?

— Какой же это шантаж, товарищ Раевский? Так, мелочь. Вот если бы тебя или Гаврилу Родионыча….

— Лаврентий испуганно замолчал, потому что я ухватил его за портупею и притянул к себе.

— Значит, у тебя и на нас есть досье? — от моего злого взгляда линзы в пенсне пошли мелкой сеточкой трещин. — Смотри, опричник, в царстве Божием демократия не в чести. Судиться не буду. Просто удавлю, и ни один адвокат до страшного суда не отмажет.

— Я же чего…, - Берия осознал свою ошибку и поспешно пошёл на попятную. — Я же образно говорю. Теоретически.

М-да, ладно, отпускаю жалобно скрипнувшие ремни. Вот, опять мысль потерял.

— Так о чём мы говорили?

— Про сытую рожу, — напомнил Лаврентий, копаясь в карманах в поисках нового пенсне, — только её по радио не видно было.

— Это ничего, воображение у нас богатое и нездоровое. Ну так вот…. Появился он тут со своим мелким чудом…

Берия захихикал и отвернулся. Гад, я же совсем другое подразумевал. Невозможно разговаривать.

— Что ты ржёшь?

— Все-всё, уже не смеюсь. Только я опять не пойму — чудо, конечно, дело хорошее, но как Михаил в Вильно попадёт, если в наш мир извне проникнуть невозможно?

— И не нужно самому. Зачем? Поставит литровину в техническом отделе, там за десять минут состряпают ему астрального двойника. А потом подселит его к какой-нибудь статуе. Лишь бы не напутал чего, как в прошлый раз с големом.

— Так это Миша был? То-то мне портрет того раввина показался странно знакомым. А почему за границей работал? Утечка мозгов?

— Ну, не в Москве же ему опасные эксперименты проводить? А Прагу не жалко.

— Прямо фентези какое-то, — недоверчиво хмыкнул Лаврентий.

— Выражения выбирай, — я погрозил строго пальцем. — Фентези — это когда гномы любят магов эльфийской любовью в позе дракона, а гоблины с орками им свечку держат. У нас — наука. Не путай.

Польша Вильно

Старый служитель, обметавший паутину в запущенной часовне Михаила-архангела, что пристроена к Виленскому кафедральному собору Святого Станислава, подслеповато прищурился, вглядываясь в тёмный угол, в котором почудилось подозрительное шевеление. Деревянная статуя, мирно стоящая в своей нише больше ста лет, вдруг сделала шаг вперёд.

Служка перекрестился, а скульптура, тем временем, превратилась в рослого воина в старинных доспехах и сверкающем шлеме, из-под которых кокетливо выбивались русые пейсы. Архангел повёл плечами, прислушиваясь к ощущениям от нового тела. Дубовата в суставах, конечно, но что ещё ожидать от старой древесины?

— Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! — Громкий вопль заставил Михаила недовольно поморщится.

— Чего орёшь, придурок?

— Не губи, владыка Иудейский, я обязательно отдам долг Ицхаку! Чем хочешь поклянусь.

— Почему крестишься неправильно? Католик? Лях непотребный?

— Из литвинов буду…еси, — служитель постарался придать своему ответу старомодность и бухнулся на колени, — Ремигиюс Дирвялис зовут. По прозвищу Шимтас Бибис.

— Клички не интересуют, — архистратиг уже отвернулся, прощупывая оштукатуренную стену. В некоторых местах он простукивал кладку рукоятью неизвестно откуда взявшегося меча. И тихо бормотал себе под нос. — Здесь должно быть. И шестисот лет не прошло. Где этот кирпич? Ты, старый, когда часовню в последний раз перестраивали?

— Это пан меня спрашивает? — Дирвялис не спешил подниматься с колен. Кто их знает, этих древних иудеев, вдруг рассердится, и голову с плеч долой.

Михаил в досаде плюнул через плечо. И попал.

— Кому же ещё? Ну что за народ — название страны стащили, название национальности стащили, столицу ляхам отдали. Заначку в стене на чёрный день оставил — и ту попёрли. И вообще, вы что с собором сотворили? Почему он стал похож на театр оперы и балета?

Ремигиюс в страхе поклонился как можно ниже, ударившись лбом в пол. Одновременно с этим он вспоминал, написано ли где о нелюбви царя Давида к классическому искусству.

— Это не я, Ваше Величество. Может быть Ицхак?

— И колокольню непотребного вида тоже он поставил?

— Нет, это итальянец был. Архитектор Аннус.

— Да? Интересная фамилия. Тогда понятно, почему она на член похожа — комплексы, всё по Фрейду. — Михаил бросил свои попытки отыскать спрятанный клад. — А с тобой то, что делать будем? Мне же режим секретности соблюдать нужно.

— Так я пойду? — литовец резво вскочил на ноги.

— Погоди, — остановил его архистратиг, — чем-то ты мне понравился. Может быть, у тебя лицо такое располагающее? Или родной перегар ностальгию навевает? Может, мы ещё подружимся?

— Я… со мной… согласен! — служка сделал попытку поцеловать архангелу руку.