А партизаны, освобождая свой ППД – пункт постоянной дислокации, – занимали крестьянские избы, оборудовали огневые точки по всем правилам военного искусства.

Планируя будущую операцию вместе с партизанскими «генералами», Медведевым и Прокопюком, Судоплатов поставил одно непременное условие: немцы не должны уйти. Отступив, фашисты отдышатся, соберут подкрепление и ударят снова.

«Не выйдет, – сказал Павел на военном совете, – все они должны остаться тут, в этих снегах! Бой с немцами – это событие очередное, будничное даже. Надо устроить гитлеровцам полный разгром!»

Надо ли говорить, что его условие было с энтузиазмом принято? «Союзники» решили пропустить в район боевых действий все силы СС, а их набиралось больше полка, при нескольких артдивизионах и паре десятков легких двухосных броневиков «Хорьх» и тяжелых трехосных «Магирусов».

В штабе думали-думали и придумали. Два трофейных танка спрятали в засаде у дороги. Их задача была простой – всех впускать, никого не выпускать. Остальные танки и броневики поджидали неприятеля ближе к деревне. Делать саму Рудню-Бобровскую местом сражения не стали – крестьяне и без того в убытках. Деревня превратилась в своего рода укрепрайон, затыкающий дорогу, как пробкой. С одной стороны Рудня-Бобровская, с другой – танки. Куда немцам деваться? В лес? А там их поджидали «Панары» – это с одной стороны. С другой готовились к бою минометчики Прокопюка. И именно тогда, когда Судоплатов проехал по всей дороге, чтобы убедиться в боеготовности, и утер лоб, по радио передали: эсэсовцы выдвигаются!

– К бо-ою!

Множественное движение за стволами деревьев – и тишина. Павел прислушался: в чистом морозном воздухе разнеслись посторонние шумы – сдержанный рев двигателей.

– Идут, сволочи!

Первым показался шестиколесный – то ли «Магирус», то ли «Бюссинг» – с высоко задранной кормой. Наверху ворочалась башенка с 20-миллиметровой пушечкой. Взревывая, броневик повернул к деревне, и Судоплатов резко опустил красный флажок. Командир «Т-IV» тут же ссыпался в башню, и орудие сдвинулось. Грохот выстрела показался чудовищным, зато эффект был что надо – снаряд пробил борт «Магируса» или «Бюссинга», толщиной в палец, и разорвался внутри, вышибая люки, поднимая башенку на яростном факеле. Тут же, почти дуплетом, ударила вторая «четверка», поджигая верткий «Хорьх». Из-за леса донеслись выстрелы «засадных» танков, заработали пулеметы, шерстя тентованные «Опели» и «Мерседесы».

Немцы залаяли, выкрикивая команды, эсэсовцы выскакивали из кузовов, стреляя, занимая позиции, и тогда начался второй акт – заработали минометы. Мины посыпались градом, фонтаны снега и мерзлой земли вставали так часто, что за один удар сердца рвались сразу три-четыре «подарка». А затем, перекрывая зловещий посвист мин, издал скрежещущий стон «Небельверфер», красноармейцами прозванный «Ванюшей» – этот реактивный миномет имел шесть стволов и посылал снаряды весом в тридцать пять кило каждый. Каждое попадание такого «чемоданчика» в грузовик разносило машину на куски. Короче говоря, на дороге творился ад, и единственное спасение немцы видели только в лесу, куда и ломанулись.

Вот только все тропы, что шли от трассы, находились под прицелом винтовок и пулеметов – прячась за стволами сосен, за поваленными деревьями, партизаны уничтожали живую силу противника, как в тире. Эсэсовцы настолько одурели, что даже не отстреливались. Дай им время, они бы пришли в себя, собрались бы и пошли на прорыв, вот только никто им не собирался давать передышку. Ты пришел на нашу землю убивать и грабить? Ну так сдохни!

Только на одном участке, ближе к деревне, где минометный огонь оказался слабее, эсэсовцы нашли в себе силы сгруппироваться и дать отпор. Не считая патронов и снарядов, на десятке «Хорьхов» они рванули к Рудне-Бобровской. Вслед за ними поспешало три или четыре грузовика. Первые два «Хорьха» почти одновременно взлетели на воздух – противотанковые мины подняли их, раскалывая, и обрушили вниз. В снег упали порядком обгоревшие, раскуроченные «консервные банки», тошнотворно смердевшие горелым мясом. Остальные броневики резко затормозили, стали объезжать неудачливых камрадов, и вот еще один «Хорьх» вздыбился на гейзере пламени и дыма.

Засевшие в избах открыли огонь, «Панары», что до поры до времени скрывались на заснеженных улочках, выехали на околицу – замолотили пушечки с пулеметиками. Потом и танк отметился – один из «Опелей» подпрыгнул разваливаясь в грохоте фугаса. Но с десяток немцев проявили стойкость и самообладание – мигом развернув 37-миллиметровые противотанковые пушчонки, они открыли беглый огонь по деревне и лесу, подбив один из «Панаров». Следующие снаряды разворотили угол избы, где прятались пулеметчики из партизан. Потребовалось танку бить прямой наводкой, чтобы покончить с шустрыми артиллеристами. Обезумевшие фашисты заметались, одни помчались к деревне, другие засели за броневиками. Досталось всем поровну. Десятки немцев сдавались, задирая руки вверх, но эсэсовцев в плен не брали.

Где-то через час огонь утих, звучали лишь отдельные выстрелы, иногда очереди раздавались. Партизаны короткими перебежками выходили к дороге, забитой горевшей техникой и усеянной скорчившимися фигурами в фельдграу или в белом камуфляже. Снег был изрыт, истерзан взрывами и осколками, тут он отливал розовым от крови, там – черным от сажи. Десятки деревьев, что росли ближе к дороге, были срублены под корень минами, или расщеплены во всю длину ствола. Множество сучьев и веток, сшибленных пулями, укрывали, будто венками, мертвые тела.

– Да-а… – протянул Медведев. – Вот это мы дали…

Судоплатов хмыкнул и, оглядевшись, скомандовал:

– Товарищи! Будьте бдительны! Это СС, многие могли затаиться. Делаем контроль!

Товарищи разошлись, посматривая по сторонам. С виду нетронутые трупы немцев никто не пихал ногой, проверяя на живость – сразу делали контрольный выстрел. Иногда тела вздрагивали. Рокоча, подтянулись «засадные» танки. Лязгнул люк, и наружу выглянул Фролов.

– Товарищ старший майор! Всех уделали!

Судоплатов не успел ответить – из леса донесся выстрел. Танкист вздрогнул и свесился из люка тряпичной куклой.

– Прочесать лес! – бешено заорал Павел. – Никто не должен уйти!

– Не уйдет… – проворчал Демидов, боец из сибиряков. – Мы-то на лыжах, а снег в лесу рыхлый… Догоним!

Партизаны-лыжники цепями вошли в лес, словно гоня дикого зверя. Хотя почему – словно? Так оно и было. Вскоре из лесной чащобы донеслись редкие выстрелы. Догнали.

– Митя! Надо осмотреть машины. Там я видел почти целые «Бюссинги», у них только шины порвало.

– Заменим, – кивнул Медведев. – Товарищи! Собираем оружие! Водители, проверяем грузо-вики!

«Опели» и прочие «Мерседесы» были здорово посечены осколками и пулями, но их было больше сотни – у одной машины уцелели шины, у другой – радиатор, у третьей – бензобак. Так из десятка битых можно было собрать целый грузовик. В тот же день партизаны вышли в путь – колонна танков, броневиков и грузовых машин растянулась на пару километров. Ночью к дороге, где состоялось побоище, вышли, крадучись, волки…

К Цуманским лесам отправились десятки трофейных грузовиков, и у каждого на прицепе катилась пушка – артиллерии у отряда накопилось на дивизион, даже больше. По дороге к новому месту жительства батарею решили использовать по назначению – обстреливали воинские эшелоны на маршруте Ковель – Луцк – Киев.

Десятки составов, отправленных партизанами «в кувырок», вынудили немцев принимать контрмеры – снижать скорость движения. Теперь, после подрыва, поезда не летели под откос, и диверсантам добавилось работы – приходилось расстреливать вагоны, сжигать их, ну и заимствовать то, что пригодилось бы в хозяйстве.

…На этот раз взрыв фугаса искорежил рельсы под платформой, скинув с нее груз. Паровоз пыхтел, целый и невредимый, но сдвинуть состав с места не мог – исковерканные рельсы намертво заякорили подорванную платформу. Артиллеристы вывели орудия на позицию и расстреляли поезд в упор, начав с паровоза. Мало того что груз привели в негодность, так еще и затор устроили на дороге.