Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Михаилу Афанасьевичу сейчас некогда.

— Новый роман?

— Нет, "Мастера и Маргариту" к экранизации готовит. Сценарий почти закончен.

— Интересно…. А кто будет снимать?

— Догадайся с одного раза.

Сталин засмеялся:

— Если я угадал, то в главной роли непременно Любовь Орлова? Любопытно будет на нее посмотреть в голом виде.

— И не надейся. Специально для фильма сюжет немного изменили. Теперь действие происходит зимой, и Маргариту оденут в шубу.

— А как же сцена купания в реке?

— Поменяли на бассейн.

— Опять не понял…. А откуда в бассейне русалки возьмутся?

— А их не будет. Вместо русалок — работницы суконно-камвольного комбината номер пять, сдающие нормы ГТО.

— Бред полный получается, Алексей Львович.

— Это ещё что. Там и название другое стало — "Мастер литейного цеха и буфетчица Маргарита".

— А ты куда смотрел?

— А чего я могу сделать, Иосиф Виссарионович? Это же твои любимцы.

— Кто такое сказал? — возмутился Сталин.

— Они сами и сказали. А Орлова ещё и язык показывала.

— Вот как? — вождь и лучший друг советских кинематографистов усмехнулся в усы, нажал кнопку звонка на столе, и попросил вошедшую секретаршу: — Танечка, запишите распоряжение, пока не позабыл. Готовы? Товарищу Булгакову объявить строгий выговор за искажение шедевров мировой литературы. Точка. Режиссёра Александрова направить на укрепление культурных связей города и села…. Куда бы его? Ага, пишите…. Направить на должность художественного руководителя театра в город Конотоп. Точка. Записали?

— Да, товарищ Сталин, записала. Только в Конотопе нет театра…..

— Вы в каком звании, Танечка?

— Старший сержант, — мило покраснела секретарша.

— Совсем вас Поскрёбышев распустил. Вот когда дослужитесь до генерала, тогда и будете мне советы давать. А театр там есть — кукольный.

— А Любочку куда? — поинтересовался Алексей Львович.

— И её туда же. С окладом согласно штатного расписания.

— И с кем останемся? Кто в кино сниматься будет?

— Да вот хотя бы она, — Иосиф Виссарионович показал мундштуком трубки. — Таня, Вы хотите играть главные роли в кинофильмах?

Танечка ахнула, схватилась за сердце, уронив папку с приказами, а потом, не в силах сдержать радостный порыв, бросилась к вождю на шею.

— Товарищ Сталин, да я для Вас…. Да всё что угодно…. Только попросите….

— А вот этого не нужно. Пока не нужно, — лучший друг советских кинематографисток и физкультурниц попытался отстраниться. Но не успел.

Дверь в кабинет открылась именно в момент горячего комсомольского поцелуя, оставившего на сталинской щеке чёткий след губной помады.

— Опаньки! Я тоже так хочу! — Каменев, нагружённый многочисленными свёртками и пакетами, появился не в самый подходящий момент.

Будущая звезда экрана ойкнула, ещё раз покраснела, и убежала, не забыв при этом поднять с пола распоряжение о переводе конкурентки в Конотоп. Эмоции эмоциями, но свои обязанности подчинённые Поскрёбышева знали хорошо.

Сталин с лёгким недовольством посмотрел на наркома обороны, сгружающего свою ношу на стол.

— Мало ли что Вы хотите, Сергей Сергеевич. Только целоваться с Вами я не намерен. Лучше Климента Ефремовича дождитесь.

Кажущаяся холодность приёма не смутила Каменева и не испортила настроение. Легкомысленно насвистывая "Лунную сонату", он принялся распаковывать принесённые кульки.

— Я прямо с самолёта. С утра успел в Нижний слетать. Представляете — в колхозе имени товарища Столыпина начали в теплицах ананасы выращивать.

— Буржуйские замашки.

— Ну не скажите. Постоянный источник дохода в твёрдой валюте. Консервируют их в шампанском, и во Францию…. Выгодное дело, между нами говоря. Почти так же, как генералу Франко списанные танкетки продавать.

— Кстати об Испании, — оживился Сталин. — Этот каудильо ещё полгода сможет продержаться?

— Это вряд ли, — покачал головой Сергей Сергеевич. — Но, думаю, что от своей рухляди мы успеем избавиться. Англичане им ещё один кредит обещали.

— Надо же, какая филантропия, — удивился Алексей Львович. — Не ожидал такого от британцев. Поддерживать заведомо слабую сторону — не в их стиле.

— Так они под залог африканских территорий. И плюс стокилометровая зона вокруг Гибралтара.

— Сволочи они. Прости, Господи, меня — грешного. Лимонников прощать не обязательно, — высказал своё мнение Патриарх. — Ох, чувствую, хлебнём мы ещё с ними горюшка.

— Что ещё нового в Нижнем Новгороде? — спросил Иосиф Виссарионович. — К Алексею Максимовичу заезжали?

— Конечно. Привет Вам передаёт.

— Как он там, не переживает, что городу вернули старое название?

— Не заметил. Вот только когда по радио про Сталинград упоминают — хмурится.

— Да, Сергей Сергеевич, тут товарищ Горький прав. Нужно бороться за чистоту русского языка. А то, понимаете, устроили какой-то культ личности. Нескромно, — Сталин глубоко затянулся, выпустил дым. — И в конце-то концов, что мы всё о делах и проблемах? Сегодня праздник, вот и давайте веселиться.

— А хотите, хохму одну расскажу? — поддержал Каменев.

— Похабную, как обычно?

— Могу и такую. Но эту видел собственными глазами.

— Ну?

— В Нижнем Новгороде летающая собака появилась. Маленькая такая, длинная и ушастая. Серьёзно, чтоб мне провалиться на этом месте.

Иосиф Виссарионович и Алексей Львович переглянулись, и одновременно высказали свою версию:

— Такс!

Глава 1

Пропадаю я как Митька без ухи.

А ведь страдаю за чужие за грехи.

Тимур Шаов

За два года до описываемых событий. Прохладное лето 34-го.

Часовой, охраняющий аэродром в маленьком городке Невежье, не так давно именовавшийся Паневежисом, остановился, привлечённый странным синим светом, исходившим из амбразуры полуразвалившегося ДОТа. Он выставил перед собой винтовку, и, тщательно выговаривая трудные русские слова, спросил:

— Стой, кто идёт?

Солдат бы очень исполнительный и старательный. Из нового, уже местного, призыва, а потому Устав караульной службы знал наизусть, правда не всегда понимая значение русских слов. И с достоинством переносил все тяготы и лишения воинской службы, которые, в основном, состояли из лёгких подначек и тяжёлых побоев, принимаемых от сослуживцев.

Над фамилией смеются, придурки. Чего в ней смешного? Зато теперь никто не упрекнёт сына бывшего начальника политической полиции Литвы в национализме. Ведь и вправду хорошо звучит — Аарон Ибрагимович Галушкян-заде? От прежнего имени, как и от одиозного папочки, пришлось публично отказаться, осудив и проклянув. Оно и правильно, вдруг помешает военной карьере?

Ещё Арик сожалел, что в Великом Княжестве Литовском нет коммунистической партии, вступив в которую, можно было бы стремительно взлетать по карьерной лестнице, прыгая через несколько ступенек. Но и тут нашёлся великолепный выход — было отправлено письмо самому товарищу Сталину, с просьбой принять в заочные члены ВКП(б). Ответ из секретариата пришёл на удивление быстро, часа через два. В нём почерком командира полка, войскового старшины Хванского, было написано, что с такого-то числа товарищ Галушкян-заде может считать себя членом, так как именно им он и записан.

После этого служебное рвение Арика возросло, что он сейчас и доказывал:

— В восьмой раз спрашиваю — стой, кто идёт?

Подозрительная тишина была ответом. Часовой судорожно сжал винтовку, потом потрогал пальцем остриё штыка и, обливаясь холодным потом от грубого нарушения Устава, предупредил:

— Стой, колоть буду! — патроны пообещали выдать только по окончании третьего года службы. Все две штуки.

Доблестный служака вспомнил уроки, вдалбливаемые крепкими кулаками подпоручика Букваренко, произвёл предупреждающий укол в воздух, и сунул штык в светящуюся амбразуру. Там что-то недовольно заворчало, и трёхлинейку резко выдернуло из рук растерявшегося часового. А потом появилось страшное чудовище, на ходу пережёвывающее оружие громадными зубами.

1428
{"b":"860628","o":1}