— В коммунизм? — усмехнулся Сихали.

— А что? — не отступился пастор. — Хорошее слово. Его, правда, испаскудили, как только могли, но тут надо видеть суть, а она в том, что коммунизм — это высшая форма общества.

Браун вздохнул.

— Мир Справедливости… — проговорил он. — Знаете, пастор, я бы очень хотел пожить в таком мире, где вокруг одни только гордые, весёлые, красивые, хорошие люди. А ещё лучше родиться в нём… Но, Господи, когда ж это будет?.. И будет ли?

— А вы знаете, Тимофей, что самое удивительное? — оживился пастор. — Ведь мы можем устроить коммунизм хоть сейчас! Стоит только всем людям договориться — не лгать, не предавать, не причинять смерти, не делать друг другу больно, и всё! Но ведь не хотят… Мелкие страстишки, мелкие пакости дороже человекам, нежели любовь к ближнему и дальнему. А коммунизм — это моя мечта, Тимофей. Основной движущей силой при коммунизме будет стремление масс максимальным образом удовлетворить свои духовные потребности, и, когда возникнет противоречие между вечным недостатком материального потенциала общества и вечным избытком культурного потенциала, настанет эпоха всеобщего духовного благоденствия, эпоха активного добра! А пока мы вынуждены делать добро из зла…

Неожиданно Сихали почувствовал головокружение, бледные отсветы заиграли под потолком, а перед глазами — или в самой голове? — замелькали смутные образы: мрачные своды, сочащиеся влагой, мокрые улицы, скудно осиянные рядом фонарей, слепые окна домов. И неразличимая человеческая масса, тоскующая о счастье, взывающая о помощи. Вот человек с очень бледным лицом, в чёрной фуражке с высокой тульей, втолковывает ему что-то с силою, с прочувствованностью, но Тимофей почти не слышит голоса, заглушаемого хором: «Зиг хайль! Зиг хайль!..»

Так же внезапно, как началось, наваждение пропало. Сихали увидал неподвижно сидевшего Помаутука, мирно храпевших товарищей, свои руки, вцепившиеся в подлокотники, пышногрудую блондинку, неутомимо казавшую свои прелести.

— Это… — хрипло выговорил он. — То самое?..

Пастор кивнул.

— Да, — сказал он с вымученной улыбкой. — Очень слабый сигнал… Видимо, творению фон Штромберга сильно не хватает энергии. Ну, по крайней мере, нам с вами не потребуется медицинская помощь…

— И то хлеб, — проворчал Браун. Глянув на часы, он набрал воздуху побольше и грянул: — Подъём!

Прозвание «сити» в английском языке приложимо лишь к крупным городам. Нептьюн-Сити к ним не относился, это был маленький «одноуличный» посёлок — два ряда домишек, выстроившихся полукругом вдоль Мэйн-стрит, огибавшей куполовидный нунатак, напоминающий формой женскую грудь. Или шелом русского витязя — это уж кому как.

Караван фридомфайтеров вышли встречать человек двести, и отнюдь не с хлебом-солью — решительно настроенные мужики в каэшках тискали лучемёты или пульсаторы, а те, кому не достались орудия убийства, красноречиво сжимали и разжимали кулаки.

Пятиосники подъехали и остановились в ряд. Сихали, спрыгнув с капота, непринуждённо зашагал к «встречающим».

— Кто такие? — крикнул сухонький старикан с козлиной бородкой.

— Глаза разуй, — вежливо посоветовал ему Тимофей.

Старикан сперва вытаращился на него, потом прищурился, присмотрелся…

— Ребята! — заорал он. — Да это никак Сихали Браун, самый быстрый стрелок! Он самого Акулу Фогеля уделал!

— Он не только ганфайтер, — проворчал подоспевший Шалыт, — Сихали «по совместительству» генрук ТОЗО.

— А мы чё? — снова вылупился старик, неуклюже юля. — Мы ничё… Так, это… Добро пожаловать, генруки!

— Воздух! — разнёсся протяжный крик.

Тимофей резко обернулся и увидел вдали пунктирный инверсионный след стратолёта — словно кто нанизывал комочки ваты на незримую нить. Вот вспух последний клубочек, и ниточка словно оборвалась — гиперзвуковик снижался.

— Спокойно! — крикнул Сихали. — Это наши!

Когда стратоплан «Гамаюн» понёсся над самым куполом, да так низко, что плотный фирн[121] за его хвостом летел искристыми фонтанами, у Тимофея исчезли последние сомнения — так лихо вести аппарат мог только один человек — старый пилот и межпланетник Станислас Боровиц.

Двигатели-прямоточники взвыли на реверсе, стратолёт выпустил шасси. Коснулся льда и помчался, трясясь и вздрагивая, пока не угодил в рыхлую снежницу и весь не окутался белым облаком, словно под лавину попал.

Плавно опустилась хвостовая аппарель, и вниз сбежали океанцы-добровольцы. Загорелые, небритые, увешанные оружием, они блестели солнечными очками и сверкали белозубыми улыбками, а впереди вышагивал Станислас — пожилой, моложавый, седовласый и, как всегда, «под градусом».

— Тимка-а! — заорал он. — Здоров, амиго![122] Как жизнь половая?

— Хреново, Стан! И как тебя только тётя Хани отпустила?

— А то ты не знаешь, как! Сказала: «Убьют — домой можешь не возвращаться!»

Обняв старого секундо,[123] Сихали убедился, что Боровиц ещё крепок — таких дедов из железа делали и обшивали сыромятной кожей. Хрен сломаешь!

— Принимай пополнение! — сказал Стан, сияя. — Китопасы все — и точно знают, с какой стороны у бласта дуло!

Тут старичок-антаркт с козлиной бородкой выбрался вперёд и сказал ревниво:

— А наши сплочённые ряды, между прочим, тоже пополнились! Парни второй день слетаются — из Гросвенора, из Вестфолля, из Хал-Флада, из Эдсел-Форда, Йорга, Юсарпа, Такахе, Форрестола…

— Не хухры-мухры, — снисходительно сказал Боровиц и крикнул: — Чего прижухли? На разгрузку! Дед Мороз подарки привёз!

В загашнике у «Деда Мороза» нашлись тяжёлые плазменные излучатели «Доннер» и «Теплон», шестиствольные системы лазерного огня «Сикс-шутер лайтинг» и прочие «игрушки», которым бородатые дяди-фридомфайтеры радовались как дети малые.

— Сан Саныч! — приобнял Боровиц шеф-пилота. — Будь другом, отгони «птичку»! А то больше некому!

— Да я не знаю даже… — Толстяк неуверенно глянул на генрука.

— Отгони, Сан Саныч, — кивнул Тимофей, — а то ведь всё равно не отстанет.

— А куда? — взбодрился пилот, куда уверенней себя чувствовавший за штурвалом.

— До дому! — рекомендовал сегундо. — Куда ж ещё.

— Не выйдет, — покачал головой Сихали. — Тебя, Стан, уже засекли, и обратно «Гамаюн» не выпустят — собьют. Сан Саныч, дуй в «Мак-Мердо»!

— Ага! — согласно кивнул пилот.

— И я с вами! — крикнул Помаутук. Помедлив, он сказал Брауну: — Соберу свою группу, а то грех стоять в стороне.

— Успеха, пастор.

Вскоре гиперзвуковик снова поднял вой, развернулся, разметал снег, испаряя и сдувая пар. Разогнался, стелясь стремительной тенью, и взлетел, набирая высоту под своим же следом — цепочкой расплывшихся белёсых облачков инверсии.

Проводив глазами сверкавший «Гамаюн», Сихали оглядел фридомфайтеров и улыбнулся.

— Ну что же, — сказал он, — мы теперь зубастее стали, можем и покусать. «Интеры» устроили базу в Пенсаколе. Окружим их, нападём и…

— …Порвём! — договорил Боровиц.

— А это уж как получится. По машинам!

16 декабря, 14 часов 20 минут.

АЗО, база МККР «Пенсакола».

Международные войска не зря выбрали именно Пенсаколу — эти горы лежали на краю матёрого берега, довольно близко от моря Уэдделла. Сам посёлок занимал плоскую вершину скалистой возвышенности, что дыбилась как раз посередине меж двух хребтов, доминируя надо всей долиной. Эта высота была известна под не слишком благозвучным топонимом Титановый Горб, и неспроста — прямо под нею хоронились богатейшие залежи рутила, тёмно-вишнёвого минерала, на две трети состоявшего из титана.

Шахта, прикрытая куполом кессона, находилась прямо посередине посёлка, вернее сказать, это посёлок располагался вокруг шахты — она тут была первична.