И что теперь? Или тем дедам так это надо было – на фронт идти?

Призвали того же Павла Иваныча, он и пошел. На войну.

Повезло старому, жив остался. А миллионы давно уж сгнили.

Поправка: сгниют.

Случись война в его времени, разве не отправились бы многие на фронт? Ну, его бы папочка уберег… Хотя…

Кто его знает? Вон у самого Сталина оба сына в армии. Один – летчик, другой – артиллерист, кажется. Воюют.

Просто не подгнила еще «элита», ее только-только тронуло тление. После войны развезет всех этих высокопоставленных начальничков.

Это у Сталина, когда его похоронили, ничего не осталось в наследство – ни дач, ни счетов в швейцарском банке, одна лишь старая шинель. Вот только другие «микровожди» не согласны жить без корысти, а лишь идеи ради.

Скоро эти «люди в черном», с пузатыми портфелями и в непременных шляпах, заполонят все министерства, заселят высотки, займут «ЗИСы» и станут жить-поживать да добра наживать. Много добра, девать некуда.

Потому и «перестройку» затеют, что нахапают больше, чем смогут унести, надеть или съесть. Возжелают обратить свое добро, «нажитое непосильным трудом», в капитал…

Виктор резко пошевелился. Хватит размышлизмов! Спать пора.

А не спалось.

Поморгав на видимую звезду, Тимофеев сомкнул веки.

Как же ему быть-то? Нет, до портала он доберется обязательно и уйдет отсюда. А потом-то что?

Разве забудешь все, что здесь с ним случилось? А что случится с Марленом? Может, он и убережет Мишку, и в 44-м того не похоронят, так ведь война! Вон как та бомба – хлопнулась рядом и не взорвалась. Абанин говорит, это взрыватель не сработал, слишком низко «Юнкерс» пролетел. А вот взял бы сотней метров выше – некому было бы в стогу ховаться…

Но даже если Марлен выживет… Он же обязательно вернется, и Мишку притащит, хоть тот и упираться станет. И что будет тогда?

Как Краюхин предлагал – уехать подальше, чтоб не встречаться? А толку? Он-то будет знать, всегда будет, что вот – двое остались, а один ушел. Бросил…

Тимофеев поворочался и незаметно задремал.

Разбудил его сильный шум – грохот, лязг, взревывавший гул моторов. Подскочив с громко бившимся сердцем, Виктор огляделся, потом торопливо разрыл сено.

По шоссе шла немецкая колонна. Врубив фары, катили грузовики, тащившие на прицепах пушки, дробно скрежетали танки и бронетранспортеры, стрекотали мотоциклы.

Проехали. Шум утих, но, вспугнутый, сон не шел.

Вздохнув, Тимофеев вылез из стога, отряхнулся, собрал свое барахло и потащился вдоль шоссе.

Было, наверное, начало пятого – восток светлел, да и небо над головой было не черным, а синим. Темно-синим, как сапфир.

Витька вспомнил, как в Таиланде долго выбирал подарок матери на 8-е Марта. Сапфиры ей всегда нравились, вот он и искал подходящий камушек…

– Хальт! Хенде хох, Иван!

Еще девятнадцатого июля 10-я танковая дивизия вермахта, шедшая в авангарде 46-го мотокорпуса 2-й танковой группы Гудериана, заняла Ельню и попыталась развить наступление на Спас-Деменск, однако Красная Армия остановила сей порыв.

Противник перешел к обороне – и образовался так называемый ельнинский выступ, глубоко вдававшийся в советскую оборону.

Это было опасно – Ельнинский выступ мог стать опорным пунктом для дальнейших атак немцев в вяземском направлении.

Решено было выступ «срыть» и выровнять фронт.

После очередной безуспешной попытки ликвидировать ельнинский плацдарм фрицев генерал армии Жуков, командующий Резервным фронтом, подтянул артиллерию и тридцатого августа начал наступательную операцию.

Замысел Ельнинской операции предусматривал прорыв немецкой обороны встречными ударами войск 24-й армии с севера, а 28-й – с юга под основание выступа с целью окружения войск противника, рассечения немецкой группировки ударом с востока и уничтожения ее по частям.

Южнее 28-й должна была наступать 43-я армия – в направлении Рославля[247].

В последний день лета в 7.30 утра начался артналет – восемь сотен орудий, минометов и «катюш» обрушили огонь на немецкую оборону. Ровно в 8.00 началось наступление.

– Марьин! Макеев! Сулимов! Исаев! Краюхин! Якушев!

Абанин оглядел вышедших из строя и сказал:

– Пойдете со мной в разведку.

– Есть!

Лейтенант каждому торжественно вручил по новенькому автомату «ППШ». Марлен тоже получил такой.

Насупился, вспомнив Тимофеева, и сразу же разозлился – он в няньки не нанимался!

Ваня Якушев повесил автомат на шею и, как заправский бармен, взял в каждую руку по две бутылки с «коктейлем Молотова».

– Приберег для особых случаев! – ухмыльнулся он.

Но Абанин был серьезен. Видать, в первый раз вел людей за собой.

– За мной! – скомандовал он.

В этот момент грохот близкого боя резко усилился – вражеский снаряд упал совсем недалеко.

– Бегом!

Марлен кинулся бежать улицей села, оставшегося для него безымянным – все дома горели, а от крайних изб простиралось гладкое поле, укрытое пеленой тумана. Из белесой мги выползали немецкие танки, за ними густой цепью наступала пехота.

Наших было мало, они медленно откатывались назад.

Впереди маячил Марьин, мешая Абанину наблюдать за противником, и лейтенант крикнул:

– Возьми левее! Отсекаем пехоту!

Хорошее дело – автомат…

Исаев, сильно пригибаясь, чуть не падая, перебежал, бросился в траву, под ненадежную защиту оплывшей огородной грядки, и длинными очередями стал отсекать пехоту от танков. Цепь гитлеровцев сломалась, пошла рваться и распадаться.

Кто-то из панфиловцев бросился навстречу танку, нырнул в черную воронку и оттуда перебил гусеницу гранатой. «Тройка» повернулась бортом к разведчикам, будто хвалясь, выпячивая жирно намалеванный крест. В ту же секунду где-то слева хлопнула «сорокапятка», вгоняя снаряд точно в крест![248]

Танк вспыхнул, словно его бензином облили.

Замершие было бойцы взбодрились, снова ринулись вперед. Еще раз хлопнула «сорокапятка», и второй по счету танк, клюнув носом, остановился и зачадил. Немецкие танкисты живо полезли из горящей машины, но далеко не уползли, мешками падая под очередями разведки.

Прочуяв ситуацию, гитлеровские танки замедлили ход, а пехота залегла, ожидая огня противотанкового орудия. Но пушка молчала.

Теперь вдохновились немцы – танки резко прибавили скорости.

Одна из «троек» вырвалась вперед. Качаясь на ухабах, танк шел прямо на разведчиков.

– Товарищ лейтенант, прикройте меня, – вскочил Якушев, торопливо поджигая «коктейли». – Особый случай!

И бросился навстречу бронированной махине.

– Ты куда? Назад! – крикнул Абанин, но куда там…

Ванька мчался, увертываясь от очередей – петляя по полю, бросаясь то влево, то вправо, то вдруг замирая на месте.

– По смотровым щелям!

Марлен хищно улыбнулся – в десанте хорошо учили стрелять! Он стал садить короткими очередями, целясь в смотровые щели, – это был единственный способ прикрыть Якушева.

Пули, высекая искры из брони, с визгом рикошетили, и вдруг танковый пулемет умолк, и Ваня швырнул на лобовую броню бутылку с «коктейлем Молотова». Тут же забежал сбоку и разбил другую бутылку на моторной части.

– Ну, ты молодец! – крикнул Абанин. – Вперед!

Минуты не прошло, а разведчики уже были у подбитых танков.

Укрывшись за ними, Марлен с Мишкой хлестали очередями по пехоте, не давая фашистам поднять головы.

Когда чей-то взвод, поддержанный разведчиками, добил последнего фрица, Марлен с товарищами повалились на землю и долго не могли отдышаться. Трое были ранены, правда, легко.

«Целые» помогли им с перевязкой.

– Ну что ж, мужики, имеете право уйти в санроту… – сказал Абанин.

– Обижаете, товарищ лейтенант! – прогудел Макеев.