Вечерело. По правилам наркомата, сотрудники могли уйти с работы лишь после того, как позвонит секретарь наркома и передаст разрешение шефа. Начальники отделов обычно уходили в восемь, отправляясь домой или на явочные квартиры для встреч с агентами, а затем возвращались к себе на работу в десять или в одиннадцать вечера, чтобы обобщить полученные от агентуры сообщения, которые тут же запирались в сейфы.

Но в этот день секретарь Берии позвонил рано, без пятнадцати семь. Судоплатов покинул здание, которое перестроечные писаки обозвали страшным и зловещим, и двинулся пешком. На работе все было тихо, никаких вестей о Серове не поступало. Павел шагал не торопясь – проездом Художественного театра вышел к Кузнецкому Мосту. Так и добрался потихоньку до улицы Горького. На «ЗИСе» доехать было бы куда быстрее, но он не спешил.

Там, на его старой квартире, ждала женщина, которую он уже однажды хоронил. Судоплатов не понимал, что такое «восковое лицо», пока не увидел Эмму в гробу. Личико у жены и без того было сухим, скуластым, а после смерти оно заострилось, приобретая неприятный желтоватый оттенок. И каково это – вновь увидеть ту, на могилу которой ты опускал алую розу?

Занятый мыслями, Павел и не заметил, как добрел до остановки. А тут и троллейбус подъехал. Отбросив сомнения, Судоплатов поднялся по ступенькам и сел, заплатив 50 копеек. Пешком добираться до дому, который дальше площади Маяковского, просто глупо. Да и о чем ему думать?

До той поры, когда Эмму похоронят на Донском кладбище, еще долгих сорок семь лет. То будущее пока не наступило, и есть надежда, что никогда не наступит. Все мы смертны, но к чему заранее скорбеть, если ты в самом расцвете сил? Не существует Эммы умершей, есть только Эмма живая! И она ждет тебя, старый ты дуралей.

Смирись уж с тем, что молод и здоров! Нельзя изменить судьбу, не ведая ее. Но если тебе известно, что сегодня утонешь, то ты запрешься дома и будешь читать допоздна. Или пить. И останешься жив. А ты, друг мой ситный, знаешь своих врагов наперечет. Врагов генерал-лейтенанта Судоплатова, врагов Сталина и Берии, врагов народа, врагов СССР. Твой долг – уничтожить их всех, даже если они захотят сдаться.

Нет, пощады не будет. Не дождутся!

Выйдя на остановке, Павел перешел улицу и приблизился к своему дому. Его еще называли «домом НКВД». Поднявшись, он так и застыл у своих дверей. Это было немыслимо, но это было – он вернулся к годам своей молодости.

Ну же, трус! Звони! Рука потянулась к кнопке и решительно вжала ее. И трель звонка такая знакомая…

За дверью не спрашивали: «Кто там?», не звякали цепочкой, а распахнули, быстро и настежь. На пороге стояла Эмма, слегка растрепанная, хорошенькая и улыбчивая.

– Привет! – сказала она. – А у нас гости!

Судоплатов не обратил никакого внимания на эту новость. Он смотрел на свою любимую женщину и ни о чем не думал, не переживал – все его сомнения и страхи исчезли, растаяли, перестали быть.

– Эмма…

Павел обнял самое дорогое ему существо и прижал к себе.

– Да что с тобой? – затрепыхалась женщина.

Судоплатов смотрел в расширенные серые глаза и улыбался.

– Ты не заболел? – поинтересовалась Эмма с оттенком кокетливости.

– Я выздоровел.

– Кто там, Эммочка? – послышался высокий звонкий голос Шурочки Кочергиной, подруги Наума. – Твой пришел?

– Мой! – засмеялась Эмма.

Павел разулся, продолжая поражаться совершенно обыденным вещам. Та самая «ложка» для обуви… Вешалка… Запах сдобы, ванили, молока… Годовалый Андрюшка пищит в детской… Бож-же мой…

Судоплатов, махнув рукой на гостей, прошел к сыну. Андрей Павлович был очень серьезен – складывал из деревянных раскрашенных кубиков шатучую башню.

– Какая высокая! – неумеренно восхитился Павел, вспоминая, как взрослый, уже порядком поседевший Андрей брил его, старую развалину.

Дитя улыбнулось.

– Пливет!

– Привет, чадышко…

Погладив ребенка по голове, потоптавшись, Судоплатов вернулся на кухню. Эмма нарезала сыр.

– Ты почему к гостям не идешь?

– Успею. Наума я уже видел, а Шура… По тебе я больше соскучился.

Жена обернулась. Лицо ее было серьезно, даже встревожено слегка.

– Что случилось, Паша?

– Потом как-нибудь расскажу. Все хорошо, товарищ Кагалова.

Эмма шутливо замахнулась на него и продолжила свой аппетитный труд.

Посмотришь на нее, подумал Павел, домохозяйка как домохозяйка. Человеку со стороны даже в голову не придет подозревать в ней оперативного работника, разведчика-нелегала. А ведь было, все было… И погони, и перестрелки, и та нечаянная встреча в Париже…

После родов Эмма ушла с оперативной работы, сейчас она старший преподаватель спецдисциплин в Высшей школе НКВД. Ей есть о чем рассказать своим слушателям, опыт имеется.

– Павлуша! – донесся голос Эйтингона. – Хватит приставать к жене, иди к нам, поприставай к Шурочке!

– Бесстыдник! – заклеймила его Александра.

Улыбаясь, Судоплатов прошел в гостиную.

– Привет китайцам!

– Привет! – рассмеялась Шурочка и подставила щечку.

Павел добросовестно поцеловал ее.

Щечка была упругой и бархатистой, как у дитенка.

Плюхнувшись на диван, Судоплатов привалился к спинке, разглядывая своих друзей.

Наум был диверсантом Божьей милостью. Это он еще в 28-м подорвал поезд, в котором ехал маньчжурский диктатор Чжан Цзолинь. Считается, что сей инцидент – дело рук японской разведки… Вывоз испанского золота в СССР – тоже на совести Эйтингона. А нынче он вернулся после важного задания – операции «Утка», попросту – ликвидации Троцкого. Сначала он действовал из Парижа, потом из Нью-Йорка, под конец переместился в Мехико. После ликвидации бежал на Кубу и вот, через США и Китай, вернулся-таки из своей долгой «загранкомандировки». Но главное заключается вовсе не в профессионализме. Просто Наум – это тот человек, с которым можно идти в разведку. В данных обстоятельствах звучит несколько двусмысленно, но верно.

Именно, что верно. Многие раскололись при Хрущеве, но Наум Исаакович даже словом не предал Павла Анатольевича…

Вернулась Эмма, и они с Шурочкой быстренько накрыли маленький столик. Павел напряг память, и она его не подвела – открыв заветную полочку, он достал непочатую бутылку «Хванчкары». Эйтингон жестом фокусника выудил пузатый сосудик с саке.

– Ну-с, приступим!

Себе Судоплатов плеснул вина, да еще и разбавил его фифти-фифти шипучкой «Лагидзе».

Повторил то же действо для Шурочки, а вот Наум с Эммой решили угоститься саке.

– Вообще-то, – авторитетно заявил Эйтингон, – саке следует подогревать, но мы внесем в процесс русское упрощение!

– Павел, – Шура повернулась к хозяину, – скажи тост!

Судоплатов поднял стакан с вином и выдал:

– Ну, поехали!

Нежно прозвенели бокалы, сойдясь.

– Замечательный тост! – хихикнула Эмма. – Краткий!

– Емкий! – поправила ее Кочергина.

Закусив как следует, Павел ощутил, что начинает расслабляться. Сейчас, когда ему, по сути, пошел девяностый, боялся он лишь одного – что эта сказка, в которую он угодил, вдруг закончится. А она все длилась и длилась…Час за часом…

Скоро уж сутки минут с того фантастического момента, когда прошлое снова стало для него настоящим.

– Паша, я все не решалась спросить… – неуверенно проговорила Эмма. – Вижу, что ты вернулся, значит, все хорошо… Что там «князь Шадиман»?

Судоплатов улыбнулся. «Князем Шадиманом» жена называла Берию. Уж что она нашла общего между персонажем из «Великого Моурави» и нар-комом, одной женской душе известно. Возможно, связь в том, что реальный Шадиман сам хотел стать царем царей, а не служить венценосцу? Опасная параллель, весьма опасная… Берия, возможно, и желал бы стать фигурой номер один в советском царстве-государстве, но только не при Сталине.

– «Князь Шадиман» удостоил меня беседы. Вернее, он задал мне вопрос, а я на него ответил.