— Пойдём, Иван Евграфович, за жизнь потолкуем.

— А я? — подал голос Дионисий.

— Молод ещё с князьями пить! — сурово отрезал Самарин и подмигнул Изборскому. — Остаёшься за главного.

Вечером, когда прибывшие сотни разместили у костров и озаботили приготовлением позднего ужина, князь Изборский рассказал свою историю, больше похожую на приключенческий роман, чем на реальную жизнь. Там были погони, перестрелки, штурмы крепостей, грандиозные битвы, попадание в литовский плен при опущенных подробностях, побег, и, как кульминация, торжественное прибытие в Дмитров, где и была получена грамотка от нижегородских бояр. Известие о скоропостижной кончине Василия Васильевича крайне огорчило князя Ивана Евграфовича, ведь со смертью Великого Князя он терял высокую должность и надежды на будущее. Тем более припомнят литовское пленение и с удовольствием отодвинут от кормушки. Кто припомнит? Да мало ли у юного Великого Князя родственников?

Но это же огорчение заставило думать в нужном направлении. Раз уж волей судьбы попал в Дмитров, то удачу следовало использовать в полной мере. Дело в том, что город традиционно становился вотчиной старшего сына Великого Князя Московского до самого вступления на отеческий престол, и здравый смысл велит хранить ему верность. Ведь княжич рано или поздно повзрослеет, а самые лучшие детские воспоминания сохранятся. А это и подати меньше, и мыто на волоках, и… и прочее. Быть верным — выгодно!

Однако, близость Москвы сыграла свою роль. Пойти на прямой конфликт с Шемякой себе дороже, поэтому приняли компромиссное решение — под начало князя Еропки отдали безусых юнцов, одели в прадедовские кольчуги, помнившие Куликово поле, и благословили на дорожку. Правда, приличное оружие для кровиночек не пожалели.

— Раненые откуда? — спросил Самарин.

— У Владимира пытались перехватить, псы безродные, — поморщился Иван Евграфович. — Но то дело прошлое, а сейчас скажи мне, князь Андрей Михайлович, когда я Иоанна Васильевича смогу увидеть?

— Утром и увидишь. Я разве не говорил? Может быть, за ночь ещё кто подтянется.

— Может, — согласился Изборский. — Вроде Звенигород поднимается, и в Стародубе, когда мимо проходили, набат звонил.

— Вот видишь, князь, а ты торопишься.

За ворота посторонних решили не пускать, даже самых родовитых вроде Изборского, который действительно оказался рюриковичем в каком-то там колене. Стол накрыли прямо на берегу с видом на Клязьму, подсветили его светодиодными фонариками, и спокойно коротали время за разговором, одновременно присматривая за вооружённым молодняком. Юный Великий Князь остался в доме с Полиной Дмитриевной готовиться к завтрашнему торжественному выходу, благо давно заказанная посылка с Али-экспресса пришла удивительно вовремя.

Сидели вчетвером — два князя, Изборский-Еропка и Самарин, боярин Дионисий Кутузов, и будущий митрополит Московский и личный духовник Иоанна Васильевича отец Евлогий. Дениску Андрей Михайлович решил произвести в бояре своей властью, справедливо полагая, что к ближнику Великого Князя ни у кого вопросов не возникнет. И с боярским званием сейчас удобнее разговаривать с любым спесивым болваном, ведущим происхождения от любимого мерина какого-нибудь древнего повелителя трёх болот и шести моховых кочек.

Прислуживал за столом староста Филин, гордый оказанной честью, и наряженный по такому случаю в алую рубаху из искусственного шёлка и заправленные в берцы полосатые штаны из плотного матрасного тика. Он же и передал шёпотом просьбу Полины Дмитриевны вернуться в дом и разобраться с припёршимися среди ночи сарацинами.

— С кем? — громко удивился Самарин.

— Ну эти… — пояснил староста. — Которые давеча тут копошились. Все грязные, напуганные, и шайтана поминают.

— Хрень какая-то. Ладно, передай, что сейчас приду.

— Вы как хотите, Андрей Михайлович, но я отказываюсь работать в такой обстановке! — у бригадира строителей нервно дёргался правый глаз, заплывающий багровой опухолью. — Как в девяностые, если не хуже!

— Да что случилось, Виктор Петрович? Ты можешь не орать, а объяснить нормально?

— Могу. Я, Андрей Михайлович, даже аванс могу вернуть, чтобы здесь больше не появляться. Тем более меня об этом убедительно попросили.

— Кто?

— Не назвались, но сказали напомнить про должок.

— Нахер загадки, Петрович, как есть, так и рассказывай.

— Я и рассказываю, — огрызнулся бригадир. — Всё по порядку.

А дело было так… Пазик с рабочими весело гремел подвеской по лесной дороге и как всегда ничего не предвещало неприятностей, но на одной из живописных полянок автобус провалился по самые двери в выкопанную и замаскированную канаву с жидкой грязью. В принципе, для преодоления такой преграды четырёх десятков работящих таджиков вполне достаточно, но попытки поднять Пазик на руки и перетащить его потерпели поражение. То есть, через одну ловушку перенесли, но через пятьдесят метров угодили в следующую. Им бы подумать и вернуться, но трудолюбие взяло верх над здравым смыслом. Так и корячились до темноты.

— После третьей канавы нас начали бить, — бригадира передёрнуло от неприятных воспоминаний. — Толпа в полсотни рыл с палками, велосипедными цепями и обрезками арматуры. Точно вам говорю, Андрей Михайлович, я такого и в девяностые годы не видел. Гороховец маленький и тихий, беспредела по минимуму. Эти отметелили моих работяг, автобус раскурочили, и попросили передать…

— Прилизанный мужичок в дорогом костюме и лаковых ботинках? — уточнил Самарин, заранее зная ответ.

— Ага, интеллигентный такой и вежливый до тошноты. Представляете, Андрей Михайлович, в лесу ковёр постелен, на ковре кресло чуть ли не музейное, а в кресле этот тип с сигарой и бокалом в руке. Сказал, что будет ждать до утра, но включает счётчик на две тысячи евро в час. Утром обещал перейти к радикальным мерам.

Полина Дмитриевна, присутствующая при разговоре, сняла со стены двустволку:

— Не знаю как ты, Андрюша, но за такие деньги я их сама в лесу закопаю и никто даже с собаками не найдёт, если вообще искать будут.

— Ты с какого дуба рухнула? — возмущённо удивился Самарин. — Если забыла, то у нас за воротами три сотни… хм… реконструкторов.

Уточнение было сделано в целях конспирации, но бабушка Поля поняла правильно. Поняла, но не одобрила:

— Видела я их. Один более-менее нормальный, а другие сопляки и птенцы желторотые.

— Вот и проверим в деле.

— Хочешь пацанов против отморозков послать?

— Тут ещё вопрос, кто кого отморозит. И не забывай, именно они поедут с тобой в Нижний Новгород. Как доверять непроверенным людям?

— Чёрт с вами, — Полина Дмитриевна вернула ружьё на стену. — Сам решай.

— И решу, — оставил за собой последнее слово Андрей Михайлович, и пошёл искать князя Еропку.

Впрочем, Иван Евграфович так и сидел за столом, коротая время за неторопливой беседой под хорошую закуску. А кто бы ушёл? По местным меркам подаваемые блюда достойны трапезы ромейских кесарей. Вроде бы всё просто, но… но вместо жёсткой как подошва давно ношеного сапога кабанятины — свиные отбивные с гарниром из жареной картошки, вместо провонявших сосновой смолой глухарей — печёные в духовке бройлерные куры, белый хлеб из электрической хлебопечки вообще выше всяких похвал.

(Примечание автора: Мне доводилось едать кабанятину, лосятину, медвежатину, оленятину, зайчатину и глухарятину, утятину и гусятину. Диких, разумеется, и добытых охотой. Вывод однозначный — ну его нафиг! Но это чисто моё мнение, не претендующее на истину в последней инстанции.)

Ещё князю Изборскому очень понравился коньяк. Поначалу он с недоверием отнёсся к заморскому напитку, но после объяснений, что это сделано из того самого винограда, что после потопа посадил Ной на склонах Арарата, с удовольствием приобщился к благодати. Так что был Иван Евграфович красен лицом, добродушен и весел.

— Богато вы тут живёте, княже! — он указал на вместительную солонку, наполненную до краёв, и стеклянную банку со смесью перцев. — Дорого ли брал?