— Кто это может быть, Дениска? — спросил Самарин.

— Москва или Тверь, больше некому. Удельные князья три сотни не соберут, а эти могут.

— А с Тверью у нас…

— Никак у нас с Тверью. Князь Борис Александрович не любит Шемяку, но против него не пойдёт. Ему любая смута на Москве только на пользу.

— Но из Твери по Волге удобнее.

— Удобнее, кто же спорит? Только он Казимиру Литовскому в рот заглядывает, и по его приказу вполне может показать Шемяке, что тот на Москве не совсем хозяин. Опять же, если Казимир Можайск воевал, то верного пса с собой брал.

— Весело вы тут живёте.

— Всегда так было, — не поддержал веселье Дионисий. — То московские тверских режут, то наоборот. Ядами травят ещё… Мы привыкли.

— Хреновая привычка, — Андрей Михайлович покачал головой и устроился поудобнее, приготовившись к длительному ожиданию.

А примерно через час заявился самозваный староста деревни со странным вопросом:

— Будешь ли посоху собирать, боярин?

— Это что такое?

Всё в Андрее Михайловиче указывало на человека богатого, родовитого, но иноземного происхождения, поэтому староста терпеливо пояснил:

— Стало быть, осьмнадцать нас душ мужеска полу. Оружие дашь, так и воевать за тебя станем. Своего нету.

Самарин заподозрил подвох, но никак не мог понять, в чём он заключается. Мужику наверняка уже доложили о численности плывущего сюда войска, и желание повоевать выглядит по меньшей мере странно. Рассчитывает разжиться дорогим оружием и свинтить в более спокойные места?

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Филином кличут, боярин.

— Филин, значит, — кивнул Андрей Михайлович. — А вот скажи мне, Филин, зачем тебе в чужую драку лезть? Ни оружия, ни брони. Побьют же сразу.

— Побьют, — согласился староста. — Но лучше уж так, чем с голодухи. Нам без тебя всё равно зиму не пережить.

— А со мной, значит…

— Мы же не милостыню просим, боярин! Мы отработаем! Вот у тебя сарацины острожек ладить начали, но разве сарацин что толковое сделает? Курям на смех, а не работа. Ежели бы нас… за харчи, али ещё как…

Мысль использовать на строительстве местную рабочую силу приходила к Самарину и раньше, но что-то останавливало. Скорее всего, подсознательно не хотелось нарушать режим секретности. Хотя, какой сейчас к чертям режим? Что видят проплывающие по Клязьме купцы и селяне из деревни? Стоят, значит, в чистом поле распахнутые настежь ворота, а из них то сарацины с носилками выскочат, то боярыня в парче да жемчугах появится, то ещё какое диво. А перед закатом ворота закрываются и исчезают. И слухи о чудесах разлетаются во все стороны со скоростью ветра. В самом деле, что может быть чудеснее слухов о кучах дорогого железа, безжалостно закапываемого в землю? Не успеешь опомниться, как заявятся желающие отщипнуть кусочек от вкусного пирога. Не они ли, кстати, сейчас плывут?

— Ладно, Филин, с харчами позже разберёмся, — принял решение Самарин. — Сколько вас всего народу?

— Так осьмнадцать душ же.

— А бабы с детишками?

— Разве они…

— Не воевать, дубина! Загоняй их за ворота, и пусть сидят там тихо и ничего не трогают. Потом свою посоху гони в помощь боярину Кутузову.

— Тоже боярин? — удивился Филин.

— Ещё какой! Прямой потомок Александра Македонского по мужской линии, — пошутил Андрей Михайлович. — И пошевеливайтесь!

— Мы мигом, боярин, — поклонился староста и побежал в сторону деревеньки.

В самом деле, почему бы не испытать добровольцев в бою? С дрекольем против копий и сабель посылать не стоит, но Дениске посильную помощь окажут. Глядишь, вместо двух выстрелов успеет сделать четыре, и не придётся бросать пушки. По результатам и выяснится, простые ли это работяги за куль муки и плошку каши, или уже отцы-основатели нового города.

Интересно, Полина Дмитриевна накормит ораву баб и детишек сразу, или сначала загонит на прополку огорода, заросшего бурьяном в человеческий рост? У бабушки Поли не забалуешь и не растолстеешь от безделья.

Лодьи медленно выплывали из-за поворота извилистой Клязьмы. Вполне возможно, это были насады или расшивы, но Самарин не разбирался в типах старинных речных судов, и делил их на две категории — если большая и длинная, то ушкуй, а если большая и пузатая, то конечно же лодья. Здесь восемь штук как раз пузатых, забитых людьми под завязку. Но не похоже, чтобы там готовились к бою — почти все без шлемов и кольчуг, теснятся у бортов, мешая неторопливо ворочающим вёслами гребцам, и с любопытством пялятся на берег. Прямо сюжет для картины Рериха с варяжскими гостями.

Но при взгляде через бинокль всё не так красиво — у нескольких человек видны повязки с бурыми пятнами, в бортах торчат обломки стрел, и на носу каждой лодьи по несколько стрелков со снаряженными луками.

Если откуда-то прорывались с боем, стало быть, свои? Или нет? И Дениска сидит молча в своём фанерном блиндаже, ждёт, когда посудины вползут под верный выстрел.

Вёсла затабанили, притормаживая лодьи, семь из них повернули к берегу, намереваясь пристать чуть выше по течению, головная же прошла дальше и ткнулась носом в песок напротив фундамента будущего острога. Не дожидаясь сходней, через борт спрыгнул довольно богато одетый и вооружённый человек средних лет. Но тоже без шлема, и саблю их ножен он не вытаскивал. Что это, приглашение на переговоры?

Почему бы не поговорить, если приглашают? Подраться всегда успеется. Самарин поднялся с травы, положил карабин на сгиб левой руки, и пошёл навстречу. Выглядел он, пожалуй, в сравнении с незнакомцем с лодьи сущим нищебродом. Чёрные сапоги, потёртый камуфляж, зелёный бронежилет… Если бы не каска-сфера со стеклянным щитком, приняли бы за оголодавшего и выбравшегося к людям лешего.

Андрей Михайлович остановился и посмотрел с вопросом. По правилам приличия первым представляется гость, если, конечно, он не выше званием и родом. Только не та ситуация, чтобы играть в местничество.

Этот гость считал иначе и долго молчал. Потом спросил, стараясь избегать урона достоинству:

— Здесь ли можно увидеть Великого Князя Московского Иоанна Васильевича?

— Здесь, — коротко ответил Самарин.

Опять долгая пауза. Гость держит фасон, не желая признавать себя нижестоящим:

— Как мне его увидеть?

— А ты кто? — Андрею Михайловичу не нужна была ссора, но точки в нужных местах расставить необходимо.

И снова молчание. Затем неохотное:

— Окольничий Великого Князя Василия Васильевича Иван Евстафьевич Еропка, князь Изборский.

Ого, никак родовитую птицу сюда попутным ветром занесло? Рюрикович, небось в пятидесятом с половиной колене? Что же, нужно соответствовать, всё равно никто не сможет проверить и не предъявит претензии.

— Думный боярин Великого Князя Московского Иоанна Васильевича и его опекун, князь Самарии и Антальи, старший воевода Андрей Михайлович Самарин!

Сзади, со стороны артиллерийской позиции, донеслось сдавленное хрюканье Дионисия и восторженное оханье деревенских ополченцев. Плевать, в самозванстве есть определённая привлекательность.

— Где такие земли? — удивился Изборский.

— В Палестине. Ныне под сарацинами.

— Так ты из латинян, что Гроб Господень воевали? — подозрительно прищурился Иван Евграфович.

Пришлось импровизировать, решительно отвергая приверженность к католической вере:

— Задолго до них! Я из исконных самаритян, что в Писании помянуты.

— Понятно, как у меня, значит… Княжеское достоинство вроде как есть, а само княжество в нетях числится. Да со мной все такие, — Иван Евграфович показал на приставшие выше по течению лодьи. — Третьи-четвёртые сыновьи в поисках лучшей доли, сироты дружинных воев. Как грамотку получили, так и…

— Это вы правильно сделали, — кивнул Андрей Михайлович, и крикнул через плечо. — Боярин Дионисий, вели нам с князем зелена вина принести!

Упали срезанные ветки, открывая направленные в лицо жерла пушек, и послышался топот босых ног посланного за ворота гонца.