— Нет, просто всё это время он кормился в Гельсингфорсе написанием газетных статей про то, как Российская Империя угнетала маленький, но гордый финский народ. А тут поступил заказ на книгу об агрессии СССР против Финляндии в девятнадцатом году. Вот и приехал материал собирать.

— Вот ведь пи…, - Борис Михайлович кашлянул и поправился. — Вот ведь содомская порода. И зачем вы его сюда притащили?

— Ну не бросать же труп прямо там. А так — пропал, и с концами.

— Так труп, говорите?

— С десяти часов вечера.

— Ещё без четверти….

— Честно говоря, это уже его проблемы, — невозмутимо заметил Каменев. — За пятнадцать минут можно даже родиться успеть, а не то что помереть.

Каменев отбросил в сторону второй за вечер исхлёстанный веник и недовольно поморщился:

— Жестковат. Видимо после Троицы заготавливали.

— А что, есть разница? — Шапошников, завернувшийся в простыню наподобие римского патриция, уже сидел у самовара.

— Конечно. Лист крупноват и не такой мягкий. Разве не почувствовали?

— А по мне, так никакой. Что после Троицы, что после Духова дня… И вообще, вам не кажется странным, Сергей Сергеевич, что сидим вот мы, коммунисты и красные генералы, и рассуждаем о религиозных праздниках?

— О чём же ещё? О превосходстве марксистско-ленинской теории в бане говорить как-то не принято.

— Я вообще. Вопрос немного шире. Представьте себе такое год назад.

— Ну вы и вспомнили. Тогда даже воскресений не было. Вот за что уважаю нашего Патриарха, так это за отмену пятидневки.

— В его обязанности и входит искоренение и борьба с богохульственными вредительствами Троцкого и Ягоды.

Нарком обороны опустил полотенце, которым вытирал насухо пышные усы, и озабоченно посмотрел на Шапошникова:

— С вами всё в порядке, Борис Михайлович? Что-то вы передовицами из "Правды" разговаривать начали.

— Спасибо, Сергей Сергеевич, я здоров. Просто передовицу и читал, вот она на столе постелена.

— Извините.

— Ничего страшного, это всё газеты. Знаете, порой кажется, что скоро сам начну им верить. Всё же это мощнейшее оружие.

Каменев налил себе чаю в стакан в мельхиоровом подстаканнике с эмблемой наркомата путей сообщения, взял горсть ржаных сухариков и вздохнул:

— Разве вот нам корреспондентов на врага сбрасывать?

— Что, приходите к тем же выводам, что и я?

— Угу, — нарком наблюдал за танцующими чаинками. — Нереальная задача. Там сначала бомбить неделю нужно, а потом… Да не знаю я, что потом! Танки не пройдут, а оставшиеся в живых пулемётчики выкосят всю пехоту. Она у нас и так воевать не умеет, а если ещё под огнём… То, что новым уставом разрешено применять матерные слова при командовании на поле боя, конечно существенно подняло боеготовность, но в остальном… Прорвать оборону мы, конечно, прорвём, но с какими потерями… Честно скажу — не хотелось бы дожить до такой войны.

— Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится.

— Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться.

— Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода.

— И чего?

— Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу?

Тёплая осень 34-го. Нью-Йорк.

Чуть покачивающейся походкой, ставшей привычной за последние полтора месяца, Арманд Хаммер вышел из лифта и молчаливым кивком поприветствовав секретаря, открыл дверь своего кабинета. Говорить не хотелось. Хотелось кричать, петь, и плясать от радости. Свершилось долго ожидаемое чудо — сегодня Александр Фёдорович Беляков сел на пароход, следующий в Ленинград. Всё, можно было забыть про кошмар ежевечерних возлияний и сладкий ужас утренних опохмелов. Можно многое, и в первую очередь это нужно обмыть.

За время долгого отсутствия, вкусы хозяина кабинета слегка изменились, и поэтому некогда любимый виски был проигнорирован. Также как и лёд, содовая, и обычай наливать в стакан на два пальца. Достаточно на один, но поставленный вертикально. И только коньяк, потому что от всего другого может быть печень. Так говорил уехавший председатель колхоза, и сомневаться в его правоте не приходилось. До выпивания виски печени действительно не было, но зато после она появлялась и болела.

Американец налил, резко выдохнул, и выпил двумя большими глотками. Эх, хорошо пошла! Хаммер вздрогнул, осознав, что эту фразу он только что произнёс вслух и по-русски. Чёрт возьми, неужели заразился? Арманд прислушался к внутренним ощущениям. Нет, играть на балалайке сидя на печи пока не хотелось, зато опять неудержимо потянуло к бутылке. Да, всё в порядке. Это только русские не могут употреблять в одиночестве.

Странный всё-таки народ — у себя дома способны не пить месяцами, но стоит только попасть в гости, как тут же стараются споить хозяина, считая за единственно правильный способ оказать уважение и поблагодарить за гостеприимство. И мешать в проявлении естественной доброты чрезвычайно опасно. Именно из-за участившихся инцидентов с участием советских граждан, правительству США пришлось отменить сухой закон сначала в портовых городах, а потом и по всей стране. Оставили только в некоторых захолустных штатах, куда рука Москвы не дотягивалась исключительно ввиду отсутствия интереса. Нет, моряки не буянили, не дрались, и не громили полицейские участки. Напротив, были предельно вежливы и корректны. Но мало кому из губернаторов понравится, если к нему в спальню вваливается толпа с одним единственным вопросом: — "Слышь, мужик, где тут можно догнаться?"

Хаммер усугубил и без того приподнятое настроение и решил перейти к насущным проблемам. Он прошёл к столу и нажал кнопку звонка. Секретарь появился ровно через тридцать секунд.

— Какие у нас дела на сегодня, Эрни?

— Из срочных, или вообще?

— А что, много и тех и других?

— Да как сказать…, - две пухлых папки сами на всё намекали.

— Понял, не говорите ничего. А что нового?

— Звонили от мистера Смита, — секретарь многозначительно понизил голос. — Того самого мистера Смита.

— О Господи, — простонал Хаммер, у которого сразу же заболела голова. — Что этому старому зануде ещё надо?

— Не знаю, но он просил передать, что приедет в шесть часов вечера.

— Я, между прочим, это у Господа спрашивал. Вы не слишком на него похожи, Эрни.

— Простите… Только время уже половина шестого.

Арманд на русском языке поинтересовался здоровьем мамы своего секретаря, его бабушки, домашних любимцев преимущественно сельскохозяйственного происхождения, и их отношением к теории Дарвина. Но потом махнул рукой:

— Ладно, как появится, проводите в кабинет.

Оставшись один, Хаммер выпил ещё, на этот раз для успокоения нервов. Вот ведь козёл! Сейчас придёт, и опять начнёт жаловаться на бедность и безвыходное положение. И если насчёт первого просто врёт, то по второму вопросу скорее всего лишь заблуждается. Выход есть, и он прописан в договоре. И никто не виноват, что сумма неустойки вчетверо превышает стоимость самого контракта. Заплати — и спи спокойно, дорогой товарищ. Всё честно — рубль вход, червонец выход.

Мистер Смит был на десять секунд пунктуальнее швейцарского брегета. Но вопреки ожиданиям, начал разговор не с финансовых проблем, а с прогноза погоды. Метеорологи обещали приход в район Великих Озёр мощнейшего циклона со стороны Канады, несущего с собой сильный ветер, ливневые дожди, и резкое похолодание. Несведущему человеку такая радость от предстоящей непогоды показалась бы странной, но фабрикант надеялся, что одна разбушевавшаяся стихия поможет победить другую, гораздо более страшную.