– Подполковник?

– Именно! С вас и ваших товарищей судимость снята, вы кровью искупили вину. Вам возвращены и звания, и награды.

– Это хорошо, – рассудил Репнин. – А когда в строй?

– А это уже не я решаю, это медиков надо спрашивать! Недельку вам еще полежать придется, это как пить дать, а дальше… Хм. Есть у меня еще одна новость для вас, но придержу пока. Ну, выздоравливайте!

Рогов ушел, а Репнин, лениво обдумывая, какую такую новость придержал комбат, уснул.

И потянулись томительные дни.

В ноябре 1-я гвардейская танковая бригада в составе 1-й танковой армии была выведена в резерв Ставки Верховного главнокомандования. В октябре 3-му мехкорпусу повысили статус, переименовав в 8-й гвардейский, а 1-ю танковую армию передали 1-му Украинскому фронту для участия в Житомирско-Бердичевской операции. С декабря 1-й гвардейской предстоят бои за освобождение Житомирской и Винницкой областей, а пока бригаду пополняли матчастью и личным составом. Вон, целый 3-й танковый батальон ввели – будет кому и чем фрицев приветить…

Дней через пять врачи разрешили Репнину немного погулять – это было тяжко, уж больно ослаб организм, но и здорово – належался Геша от и до. Пройтись с палочкой было и трудно, и приятно. Заодно товарищей проведал, побалакали о том о сем.

Каждый день прибавлял сил. Репнин берег раненую ногу, но боль постепенно таяла. Вот уже и повязки сняли. Еще легче стало.

Двадцать восьмого ноября Гешу стали готовить на выписку. Врачи, дай им волю, еще бы подержали танкиста, пока он полностью не придет в норму, но нетерпение уже зашкаливало.

Репнин понимал прекрасно, что в бой бригаду раньше декабря не пошлют, ну так соскучился же! Свои, считай. Однополчане. Гвардейцы.

29 ноября Репнина выписали. Там же, в госпитале, его встретил Рогов.

– Здоров? – спросил он.

– Так точно.

– Тогда вот, Дмитрий Федорович, отложенная новость: тебя вызывают в Москву.

– Куда-куда?

– На Кудыкину гору! В Москву, в столицу нашей Родины. Первого декабря тебя ждут в Кремле. Понял?

– Понял, – вздохнул Репнин. – А я уже к своим намылился.

– Чудак-человек! Тебя САМ вызвал! Успеешь еще на своих насмотреться. Так что двигай в штаб, получишь все документы. Заодно переоденешься, сапоги новые тоже не помешают. Гвардеец все-таки!

«…Ночью реку Орс плотный туман покрыл. Фрицы наверняка дремали, успокоившись, на своем берегу. А мы нет.

Наши разведчики осмотрели побережье, саперы проделали проходы к реке. После чего нашу бригаду сосредоточили возле населенного пункта Бессоновский. И только забрезжил рассвет, мы начали атаку, мою самую первую атаку. Форсировали Орс, и вот уже наши машины входят в прибрежную деревню. Там немцы еще полураздетые, в панике выскакивают из хат, беспорядочно стреляют. Но так продолжается недолго. Вскоре фрицам удалось организовать оборону.

Что тут началось… Рядом с нами взрывались снаряды, аж комья земли в воздух взлетали! По нашей броне, как горох, стучали пулеметные, автоматные, винтовочные пули. Ух, как мы старались заводить танки за любые укрытия, использовать малейшие овраги, неровности местности! Но потом, гляжу, уже несколько немецких танков горит. На душе сразу как-то легче стало. Я понял, что мы с ними можем справиться.

А тут и другие наши танки переправились. Но фрицы, как всегда в подобных случаях, авиацию подняли. Стали нас еще с неба бомбить. Артиллерия и минометы фашистские по нам лупят, пытаются наших автоматчиков от танков отрезать. Но поздно уже было. Мы шли вперед. Наша пехота в немецких окопах вступила врукопашную.

А фрицы ой как не любили подобных боев. Отступать начали.

Но, отступая, они, конечно, всячески нам пакостили. Поджигали хаты, постройки разные, поля, на которых пшеница уже колосилась. Там все горело. Воздух был дымным, едким. Даже у нас в танке от дыма першило в горле, слезились глаза. Кроме того, от частых выстрелов пороховые газы скапливались. Их танковый вентилятор не успевал выбрасывать наружу. (По правде сказать, наши вентиляторы никогда не справлялись, если начиналась стрельба без перерыва.) И жарко было так, пот просто заливал глаза. Но все-таки врага мы отбросили…»

Москва, Кремль.

1 декабря 1943 года

Ранения все-таки давали о себе знать – Геша еле доплелся до самолета. Зато весь полет проспал, лежа на тюках с почтой.

Так что, подлетая к Москве, Репнин чувствовал себя отдохнувшим. Да и в самой столице не пришлось особо таскаться – на Центральном аэродроме им. Фрунзе его ожидала машина.

Не «ЗИС», правда, но «Опель-Капитан» – тот самый, который позже станет «Победой». Приличная машинешка.

За рулем сидел очень молодой и очень строгий сержант НКВД, изредка косившийся на своего пассажира. Сдержался, однако, ни разу не пристал с расспросами.

Шел третий час, и «Опель» нигде не стал задерживаться, покатил прямо в Кремль. Миновал ворота Спасской башни, получил напутствие часовых и подъехал к зданию Совнаркома.

Здесь Репнин вышел, не забыв прихватить свою трость. Не любил он с ней таскаться, но порой так и тянуло укрепиться на третьей точке опоры, дать роздых ноге – рана хоть и зажила, ныла порой. Да и бочину стоило поберечь.

На входе Геша сдал свой «вальтер» – сувенир, так сказать, на память о рейде, – и потихоньку побрел дальше.

Летчики его заверили, что прибудут «тика в тику». Так оно и вышло – до встречи «на высшем уровне» оставалось чуть меньше получаса.

Поднявшись на второй этаж, Репнин не спеша добрался до заветной двери и вошел. Поскребышев уже вставал навстречу, ласково ему кивая.

– Товарищ Лавриненко, проходите.

– Вроде рано еще…

– Да, но все собрались уже. Иосиф Виссарионович подойдет минут через десять.

Минуя комнату охраны, Геша прошел в сталинский кабинет.

Народу тут было не то чтобы много, но человек десять присутствовало точно. Репнин узнал Панфилова с его «гитлеровскими» усиками, Горбатова, Катукова, Рыбалко, Красовского – командующего 2-й воздушной армией, Берию, наркома танкостроения Малышева.

– О-о! – воскликнул Панфилов, завидя Геннадия. – Кто к нам пришел! Рад, рад вас видеть, Дмитрий Федорович!

Панфилов, которого Репнин спас под Москвой, по-настоящему радовался, да и Катуков тоже.

– Ну наконец-то! – бушевал командарм. – А мы следили за вашими подвигами. То летуны передадут весточку, то из штрафбата что сообщат, то из 3-го танкового.

– Как там мои? – спросил Геша, улыбаясь.

– Да что им сделается? Воюют! Воевали, вернее, а сейчас отъедаются да отсыпаются. Впрок!

Тут некоторые притихли, и вскоре Репнин расслышал знакомый голос:

– Здравствуйте, товарищи.

Сталин неторопливо прошелся и остановился перед Геннадием.

– Здравствуйте, товарищ Лавриненко. Как самочувствие?

– Спасибо, товарищ Сталин, хреновато. Но могло быть и хуже.

Все вежливо рассмеялись.

– Ви не очень обижаетесь на наши бдительные органы?

– Товарищ Сталин, – улыбнулся Репнин, – в той ситуации, которая сложилась, я поступил единственно верным способом – отвел танки. Вывел их из окружения. С другой стороны, это было прямым нарушением вашего приказа. Приказ был верным – трусов и дезертиров хватало, вон, немцы целые легионы собирают из предателей. Ну нарушил, за что и получил. На что ж тут обижаться? На судьбу? Так я неверующий.

Вождь покивал, улыбаясь.

– А мы вас не зря вызвали, товарищ Лавриненко. И дело даже не в том, что вы скоро справите достойный юбилей – двести пятьдесят подбитых танков противника! – а в ином. Ваша бригада, товарищ Лавриненко, всегда находилась на направлении главного удара, и кому, как не вам, знать все достоинства и недостатки бронетехники. Победа – это сумма слагаемых. Во-первых, хорошая матчасть. Во-вторых, умелое владение техникой. В-третьих, правильные тактика и стратегия. Послушаем сначала вас, товарищ Лавриненко. Как вам наши танки?