С грохотом откидывались борта, и кузова стали наполняться мешками с мукой, с крупами, с картошкой, ящиками с консервированной ветчиной, колбасой, фасолью, португальскими сардинами, тушенкой, со сливочным маслом, кофе натуральным и суррогатным (ячменным), печеньем, плавленым сыром, джемом, чаем, макаронами, вермутом, шнапсом, соевым шоколадом…

– Добро пожаловать в наше сельпо! – провопил Муха. – По две штуки в одни руки, ха-ха-ха!

Стрельба в отдалении стихла. Видать, уделали бронепоезд. И тут же, лишь бы испортить настроение, в небе закружилась любопытная «рама».

– Сапаров! Слышишь меня?

– Слышу, товарищ майор! – отозвался зенитчик, оставленный на разъезде.

– «Раму» наблюдаешь?

– Где? А-а… Наблюдаю! А немцам станцию не видать, тут везде деревья и масксети!

– Зато они видят нас здесь! Сбивай!

– Есть!

Вдалеке тотчас же забахали зенитки. Совсем рядом с «Фокке-Вульфом» распушились клубки разрывов. Самолет-разведчик прянул влево, пытаясь выйти из зоны обстрела, потянул вверх, набирая высоту, да только 52-К[196] доставала и до десяти тысяч метров, куда «раме» не забраться.

– Есть! Попал!

«Фоккер» задымил и потянул к западу, но еще пара снарядов добили его – самолет посыпался вниз.

– Готов!

– Парни, работаем поживее! Немцы наверняка истребители на нас навели да бомбовозы!

– Мы по-стахановски, товарищ майор!

Шесть тяжело нагруженных грузовиков «ЗИС» скрылись в лесу, когда с запада подлетели «Мессершмитты». Пройдясь над двумя расстрелянными поездами, истребители не сделали ни одного выстрела – непонятно было. Оба состава принадлежат Вермахту, и груз из вагонов перетаскивается на немецкие грузовики. Правда, параллельно железной дороге пылили советские танки… Ну, наверное, трофейные… Покрутившись, «мессеры» улетели. А «ЗИСы» успели сделать еще одну ходку.

Военинженер 3-го ранга П. Палий:

«Перейдя мост, мы вскоре наткнулись на одну из машин беженцев, что прорвались на переправу без очереди. Около перевернутого грузовика на земле среди разбросанных вещей, узлов и корзин лежали трое убитых, с края у тропинки лежала женщина с торчащими из-под задравшейся юбки ногами.

Я нагнулся, чтобы одернуть юбку, и вдруг увидел, что за ее телом, полуприкрытый упавшим узлом, лежал еще живой ребенок, мальчик лет четырех. Вся нижняя часть его тела была разорвана, одна ножка была полностью разворочена и торчала сломанная кость.

На полузакрытых глазах малыша чуть-чуть вздрагивали веки, а пальчики на обеих раскинутых в стороны руках сжимались и разжимались.

«Доходит пацанок, и тронуть его нельзя… кровью изошел, – сказал пожилой старший сержант, «бездомный», приставший к нашей группе. – Помрет он сейчас. А может, и промучается еще час или больше… Ишь ты, беленький какой… – Он посмотрел на небо, потом на нас и вынул из кобуры «Наган». – Идите вперед, ребята… негоже на такое смотреть… идите. Все равно ничего сделать нельзя, а оно, малое дитятко, может, и страдает еще…»

Мы все рванулись вперед по тропинке.

Я видел, как сержант, не снимая пилотки с головы, перекрестился. Когда после выстрела я повернул голову, то увидел, как он прямо через луг уходит в сторону от нас. Встречаться с нами опять не захотел…»

В начале июля Судоплатов задумал навестить Барановичи – туда должен был пожаловать некий проверяющий из самого Берлина. Цель была не ахти какая, но Павел планировал совершить налет на склады горючего и боеприпасов за городом, пока основные силы полиции, жандармерии и СС будут стянуты к аэродрому.

Замысел был прост, как столовая ложка: когда мобильные группы уберут часовых, а Муха подготовит склады к взрыву, небольшой отряд Репнина обстреляет аэродром из пары минометов. Мин, правда, имелось всего пятнадцать штук, но этого хватит, чтобы испортить фашистам праздник…

…Глухими окольными тропами двигалась пара «Ганомагов», волокущих на прицепах по 45-миллиметровой противотанковой пушке – сделанные в СССР, они тоже достались как трофеи, немцы эти орудия уважали. Лишь пару раз бронетранспортеры выбирались на дорогу, чтобы разогнаться, проехать пару километров и снова углубиться в лес.

Подъезжая к дому лесника, где бойцы «Олимпа» обычно встречались с подпольщиками из Барановичей, Судоплатов заметил усердно махавшего им старичка, весьма бодрого Беню, прозванного Раввином за глубокие познания в Пятикнижии Моисеевом. Это был хитрый, но честный человек, промышлявший шитьем. Лучший портной Барановичей, он обшивал до войны все местное начальство, хотя разбогател не слишком. Комсомольцы и коммунисты, ушедшие в подполье, спасли дочь Бени от расстрела, и тот проникся к ним горячей благодарностью.

– Что случилось? – спросил Судоплатов.

– Ах, и не спрашивайте! – запричитал Раввин. – Гоняют старого, больного еврея, как последнего… Минай Филиппович просил вам передать, что в Барановичи вот-вот наведается сам Эрих фон дем Бах, наиглавнейший эсэсовец во всей Белоруссии! И он таки прибудет дотемна. С ним грузовик охраны и броневик. Изя дежурит у Двух деревьев, Минай Филиппович велел ему вас дожидаться, сам таки не поспевает.

– Ага… Спасибо. Медведев! Трошкин! Выдвигаемся.

Прямая дорога из Минска в Барановичи в одном месте делала полупетлю, огибая берег реки, в этом-то месте и росла пара огромных сосен, высившихся по разные стороны шоссе. От двух деревьев хорошо было наблюдать за дорогой в обе стороны – удобное место для засады. Поимка такого гада, как фон дем Бах, повинного в массовых казнях, была сама по себе удачей, но в голове у Судоплатова уже зароились мысли, складываясь в замысел, куда более губительный для немцев.

«Ганомаг» съехал с дороги, и Павел, подняв бронещиток, громко крикнул:

– Изя! Свои! Я от Раввина Бени!

Из кустов робко выглянул худой парень, из тех, кого дразнят в школе за отличную учебу и умение играть на скрипке.

– Так я вас знаю! – обрадовался он. – Вы оружие Батьке Минаю передавали!

– Было дело. Ну, проезжал фон дем Бах?

– Таки нет.

Ладно, подождем. Больше ждали.

– Трошкин! Медведев! Дозорных выставить. Как покажется кортеж, выводим «Ганомаги». На виду чтоб торчали только в немецкой форме. Пушки на позицию. И запомните: стрелять по машине Эриха фон дем Баха запрещаю! Пригодится в хозяйстве…

– Есть! – расплылся в улыбке Трошкин.

Сам Павел щеголял в мундире оберштурмбаннфюрера СС, перешитом на него все тем же Раввином Беней. Повернувшись к Изе, он спросил:

– Как там Батька Минай?[197]

– Так он сейчас в Пудоти, это под Суражем. Отряд собирает из тех, кто на картонной фабрике работал. Да что там – собирает! Собрал уже немножечко. На колонну немецкую напал, мост через Усвячу сжег…

– Молодец! А детей он с собой увел?

– Нет еще. Говорит, в лесу жить трудно.

Судоплатов досадливо поморщился. «В той жизни» Батька Минай пережил страшную трагедию – фашисты захватили четырех его малых детей в заложники и расстреляли.

– Вернешься, Изя, передашь через связного мой приказ Батьке Минаю – немедленно увести детей! Иначе немцы их пустят в расход.

– От же ж звери…

– Люди, Изя, люди. Звери не способны на подлость.

Больше часа прошло в ожидании.

– Еду-ут! – разнесся крик дозорного.

– По местам! К бою!

Из кузова «Ганомага» Павел глянул в бинокль на приближавшиеся машины. Впереди ехал восьмиколесный «горбатый» бронетранспортер «Бюссинг» с орудийной башней наверху, позади – «Шихау», схожий с «Ганомагом», только побольше размерами, а посередке грузно покачивался роскошный черный лимузин – бронированный «Майбах». «Бюссинг» поначалу снизил скорость, пушка его шевельнулась, но затем водитель узнал «своих» и газанул.

– Володя, готовься!

– Всегда готов!