Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава 19

На бульваре Сен-Пьер зацветает каштан

И в Булонском лесу заблудился мистраль,

И бургундским вином багровеет стакан,

Словно вновь обретённый священный Грааль.

Сергей Трофимов.

Житие от Гавриила.

Мы стояли на горе Шомон, на обрывистой стороне её, и Израил показал рукой на лежащий перед нами громадный город:

— Боже мой, Гаврила, как это символично.

— И мой, — поправил я напарника.

— Чего?

— С том смысле, что папа у нас общий.

— Ага, ну да, — согласился генерал Раевский. — Но посмотри, неужели не узнаёшь знакомые места? Сколько лет прошло, сто двадцать?

— Чуть побольше. Тогда весна была, а сейчас уже лето давно.

— А будто вчера всё случилось…

Лаврентий Павлович, участия в разговоре не принимавший, заинтересовался давними событиями, и я рассказал ему, как в тысяча восемьсот четырнадцатом году наблюдал с этого места за штурмующими Париж войсками. Мне, как генералу, пришлось находиться в свите императора Александра, коротая время за игрой в шахматы на щелбаны с Барклаем де Толли. А вот Изя, в те поры задержавшийся в чинах по причине буйного и ехидного нрава, лично возглавил полк, взявший Монмартр, что и решило участь Наполеона.

Примчавшись с докладом о славной виктории, Изяслав Родионович прямо здесь, где сейчас выстроен дом с магазинчиком в начале улицы, сбил с ног вместе с конём французского генерала Коленкура. Посланец наполеонов, приехавший к Александру с предложением о перемирии, упал лицом в конские яблоки и не пожелал пойти к государю в столь прискорбном виде. Вместо того придумал историю, что русский император отказал в аудиенции, в чём до сих пор уверена вся Европа, восхваляя царя в твёрдом следовании союзническому долгу.

— Гиви, Лаврентий, а может нам опять его того, на шпагу? — предложил Израил, привычно опуская руку. Но когда она вместо тяжёлого палаша схватила пустоту, мрачно насупился и плюнул в тележку проходившего мимо зеленщика.

Да, вид у генерал-майора Раевского нынче был несколько не воинственный. Чтобы не смущать добропорядочных парижан своей формой и особенно погонами, мы решили замаскироваться, и Изя предпочёл одеться художником, утверждая, что их в Париже, как собак нерезаных. Теперь он щеголял в вельветовой куртке, широченных брюках и бархатном берете, закрывающим правое ухо. На замечание о том, что французы уже лет шестьдесят не носят ничего подобного, Раевский только усмехался в срочно отпущенную бороду и поглаживал этюдный ящик, подозрительно напоминающий ноутбук Лаврентия Павловича.

Сам товарищ Берия стоял в задумчивости, и в стёклах пенсне отражался окрашенный закатными лучами город. ОН беззвучно шевелил губами, видимо молился или читал стихи. Скорее всего последнее — прекрасное зрелище располагало к поэзии.

— Любуетесь?

— Нет, Гавриил Родионович, — улыбнулся Лаврентий Павлович. — Прикидываю, какие заводы отсюда нужно эвакуировать в Советский Союз в первую очередь, а какие могут и подождать.

— Эвакуировать? — вмешался в разговор Изя. — Ты чего, Палыч… Корсиканский король наш союзник, неужели у него из-под носа всё уведёшь?

— Ну и что? — пожал плечами Берия. — Не от него же спасаем, от англичан.

— Откуда они здесь возьмутся?

— Представления не имею. Но спасти всё равно надо. И не спорь.

— И не спорю. Оно мне нужно? — Изя кивнул в мою сторону. — Особенно если товарищ Архангельский даст три дня на разграбление…, э-э-э…, спасение самого ценного. По обычаю.

— И что ты, Изяслав Родионович, понимаете под самым ценным? Как обычно — вино и женщин? — уточнил я у облизывающегося напарника.

— Как можно такое подумать? — возмутился он.

— А что, не так?

— Нет, конечно. Только вино. Откуда здесь женщины?

— Хм… как бы тебе сказать…

— Я не в том смысле, — отмахнулся Израил. — Женщины — это в России. А тут… тьфу.

— Погоди, а на Украине?

— И в Грузии? — обиделся Лаврентий Павлович.

— А я про что? — Раевский удивлённо округлил глаза. — Разве это другие страны?

Да, уел, что называется. Остаётся только посыпать пеплом голову свою, а по возвращении в Райские Кущи заречься смотреть новости и торжественно разбить телевизор об голову его изобретателя. Он, кажется, у нас в техническом отделе работает. Гляжу, и товарищ Берия смутился, нужно срочно исправлять ситуацию. Понятно чем.

— Слушай, а может по коньячку?

— Хм, — Изя покосился на порядком отощавший баул у ног и ответил категорическим отказом. — Не дам.

— Тогда по стаканчику хорошего вина? Не помнишь, какое любил д`Артаньян?

Раевский фыркнул, отчего зеленщик, в третий раз провозивший мимо нас свою тележку, вздрогнул и прибавил шагу, прикрывая товар всем телом.

— Чего он мог пить, этот голодранец? Кислятину?

— Ну почему же…

— А потому! Жрать не на что было, всей толпой на обеды напрашивались. А вы мне — вино, вино, по стаканчику. Нафиг, ибо нефиг! Я сегодня художник, и буду пить абсент.

Мама родная, которой никогда не было, началось. В своё время Израил так проникся творчеством Хемингуэя, что с тех пор искренне верил, будто во всём Париже не существует питейных заведений, достойных внимания истинного ценителя, за исключением "Клозери де Лила". А вот Вам там случалось бывать? Нет, не позавчера и даже не пару лет назад, а именно в тридцать четвёртом году? И если в своём мире не понравилось это сборище спившихся проституток, либеральных газетиров несколько голубоватой окраски, и американских туристов, старающихся выглядеть богемой…

Не думаю, что здесь оно выглядит лучше. Боюсь как бы ещё не усугубилось войной, пусть странной и вялотекущей, но всё же войной. Корсиканские подводные лодки, неведомым французам образом появившиеся у самопровозглашённого королевства, блокировали порты и перекрыли сообщение с колониями, сделав исключение лишь для военных кораблей на северном побережье, ведущих "сырную войну" с Англией. Обеспокоенное быстро возрастающим дефицитом продовольствия, правительство Французской Республики запретило рекламировать мясо, свиное сало, сливочное, а с потерей Тулузы и Прованса и оливковое масло. Белый хлеб стал такой редкостью, что теперь выйдя после представления из "Гэте Монпарнас", можно было доехать до Фонтенбло расплатившись сдобной булкой.

В изобилии имелось одно только вино, и самая весёлая в мире нация беззаботно кутила, встречая любые новости с полнейшим равнодушием. Единственный восторг вызвало известие о снятии запрета на производство и продажу того самого абсента. Восторг понятный — редко какому напитку удавалось довести человека до свинского состояния столь быстрым и экономным способом. Одной полулитровой бутылки хватало на трёхдневный запой двум среднестатистическим французам, или на утренний опохмел одному не слишком крупному русскому из эмигрантов.

Но, что удивительно, рабочие кварталы Парижа да и других промышленных городов находились в более выгодном положении, чем вся страна. Практически все владельцы кафе, ресторанов и магазинов были предупреждены о недопустимости продажи адского пойла. Предупреждение исходило от улыбчивых молодых людей с военной выправкой, говоривших на французском языке с чудовищным нижегородским акцентом, но постоянно упоминавших таинственных господ Udavlju Gnidu и Past Porvu. Отсылка к авторитетным людям действовала безотказно.

Также действовали многочисленные представительства советского Красного Креста, где сдав несложные экзамены на принадлежность к рабочей профессии, список которых вывешивали на дверях, можно было посмотреть несколько документальных фильмов о жизни в СССР и выпить чашечку кофе с одним бутербродом. Рядом, в соседнем кабинете, желающие получали вид на жительство в Советском Союзе, рюмку водки, подъёмные в зависимости от квалификации, и недельный срок на сборы и раздачу накопившихся долгов. Учитывая привычку французов к тёплому климату, предпочтение отдавалось специалистам металлургической промышленности и кузнечного производства. Другим профессиям тоже не отказывали, но под расписку предупреждали о суровости русских зим. Стала знаменитой фраза, которую произнёс известный учёный Фредерик Жолио-Кюри, подписав требуемые документы и выпив водку: — "Pokhuju moroz!" С ним согласились многие, и количество пассажирских пароходов на линиях "Марсель-Одесса" и "Гавр-Ленинград", не прекращавших работу даже из-за войны, пришлось увеличить впятеро.

1473
{"b":"860628","o":1}