Передовым частям было тяжело, а тут еще тылы отстали – бензин кончился. Ничего, справились – военный инженер Жугумалиев пересадил хозяйственников на гужевой транспорт.
Ух, как радовались мотострелки, приветствуя обозников!
– Эй, включи свет! Да не с хвоста!
– Горит подфарник!
– Почисть «свечу»!
– Эй! Товарищ Жугумалиев! Почему твои сыновья азиатских степей забыли продуть карбюратор?
– Смейтесь, смейтесь, – ворчал инженер. – Что бы вы сейчас делали без конной тяги?
К вечеру Гольденштейн пригнал целую колонну «наливняков».
А утром 2 октября[941] мотострелки и артиллеристы получили приказ сосредоточиться на Никольской Слободке, чтобы на рассвете двинуться на Труханов остров.
Днепр рядом, а за рекой виднелись черные стены города – когда заходило солнце, над Киевом полыхало огромное черно-красное зарево. Фашисты весь день били по острову из минометов и орудий со стороны Печерской лавры, откуда Левобережье просматривалось чуть ли не на двадцать километров.
А бойцы 2-й мотострелковой бригады медленно вели машины по понтонному мосту. Чтобы его не увидели с самолетов, мост немного притопили. Для шоферов такая «дорога» – мокрый ад, и ориентироваться им помогал солдат с флажком.
Противотанковая батарея гвардии старшего лейтенанта Михайлова три дня и три ночи удерживала позиции, подбивая «Тигры», поджигая «Фердинанды», прикрывая пехотинцев, форсировавших Днепр. Горели танки и самоходки, десятки трупов гитлеровцев лежали на песке и в лозняке.
Машины 2-й мотострелковой надсадно ревели, продираясь по лесу за рекой Ирпень, одолевая тамошние пески, лужи и буераки всего в трех километрах от Днепра.
Этот пятачок насквозь с трех сторон простреливался вражеской артиллерией и минометами – могучее эхо разносилось между деревьев, а немцы стреляли залпами, так что пальба сливалась в сплошной рев и грохот, срезались верхушки, трещали и падали столетние сосны, весь лес будто стонал.
Особенно надоедали «косяки» – итальянские пикировщики. «Мессершмитты» тоже обнаглели – или осатанели?
Часто шли дожди. Сырой, холодный ветер свистел между деревьев и гнал серые днепровские волны.
Боеснабженцы переправляли снаряды, оружейное масло, патроны на правый берег даже в деревянных корытах, в кадках, на плетнях и бревнах, связанных в плоты и покрытых соломенными матами.
15 октября 3-й танковый корпус был снят с передовой и отправлен в Тулу. А Отдельный штрафной танковый батальон одним из первых покинул Букринский плацдарм – местность там была резко пересеченная, и это мешало маневрировать большими массами танков. Противнику же это было удобно, да и позиции немцы занимали возвышенные. Кроме того, вермахт подтянул прорву дивизий, пехотных и танковых, лишь бы удержать Киев.
А вот Лютежский плацдарм, что располагался к северу от столицы Украины, хотя и был меньше Букринского, зато отличался равнинностью – именно отсюда и решено было наступать на Киев. К тому же немцы не ожидали наступления от Лютежа.
Войска 1-го Украинского фронта к этому времени потеряли темп, и место Ватутина занял Черняховский – самый молодой командующий [942].
Тогда же советские танки из 3-й гвардейской армии Рыбалко были скрытно, ночью, выведены с Букринского плацдарма на Лютежский, пока части 40-й армии продолжали изображать наступление от Великого Букрина. Для большей убедительности ломанные или исчерпавшие моторесурс танки были оставлены, на позициях оборудовали макеты «тридцатьчетверок» из фанеры и артиллерийских орудий из бревен.
И это помогло. По крайней мере, Манштейн перебросил танковую дивизию СС «Рейх» именно к Букрину.
Черняховский только и ждал этого. 20 октября [943] мощные залпы «катюш» оповестили о начале артподготовки. Она была хитрой – огневой налет по переднему краю и ближайшей глубине обороны противника был коротким, всего лишь трехминутным, а затем по тем же целям ударили все части полевой и реактивной артиллерии, а также орудия, стрелявшие прямой наводкой.
Долгие сорок минут пушки и авиабомбы долбили оборону противника и раздолбали. Когда советские танки в сопровождении пехоты стремительно двинулись вперед, то на протяжении двух километров вообще не встретили хоть какого-то сопротивления.
Все вражеские доты и дзоты были разрушены, а проволочные заграждения изорваны, землю покрывали воронки и трупы, трупы, трупы…
На второй день Красная Армия освободила Горенку, Пущу-Водицу, Вышгород, а утром 22 октября танки ОШТБ и 5-го гвардейского корпуса вышли к трамвайной линии Киев – Пуща-Водица.
Из воспоминаний подполковника И. Цыбизова:
«Числа я уже не помню, запомнилось лишь, что стоял прекрасный солнечный день. Мы наступали, как вдруг немцы неожиданно перешли в контратаку. Но наша пехота открыла плотный огонь, и немцы залегли. Лишь одна их «четверка» – «Т-IV» – быстро приближалась к нашим позициям.
А наш танк стоял замаскированный в кустах и оказался незамеченным во фланге у немца. Причем довольно близко. И у меня мгновенно мысль – нужно таранить! Только успел спросить командира: «Делаем таран?» – «Делай!»
Рассчитал и сбоку ударил своей серединой в его ведущее колесо. Оно сразу в дугу, фактически вывернул его – он встал. А у немцев принцип – если только танк встал, они сразу из него выскакивают. Берегут экипажи. Меня поначалу даже удивило, насколько легко они бросали свои танки. Но они только стали выскакивать, а у нас же четыре десантника на броне! И ребята их сразу расстреляли…
Без танка их контратака сразу захлебнулась, и немцы отступили. А у нас и машина в порядке, и сами целые. Только легкие ушибы получили…»
Глава 12
Майдан
Киев.
22 октября 1943 года
Репнину было как-то спокойно. В его реальности правый берег Днепра давался большой кровью – водица в великой реке красной была и соленой на вкус.
Оно, конечно, и теперь тяжко приходилось, но хоть нормальные понтонные мосты соединяли два берега. Немцы неистовствовали, так и наши не сдавали.
А потом, уже после переправы, Геше еще и приятно стало – Рыбалко приказал старые «тридцатьчетверки» штрафников оставить на Букринском плацдарме, а их всех пересадил на «Т-43».
Не новые, конечно, порядком изъезженные, но разница-то есть!
Так что трамвайную линию к Пуща-Водице Репнин переехал на «сороктройке»…
– Сто-ой!
Геша выглянул из люка. Молоденький солдатик неистово махал красным флажком.
– Что еще не слава богу?
– Какому еще богу?! – оскорбился солдатик. – Минное поле дальше! Немцы все подступы к городу заминировали! Сейчас, погодите, танки-тральщики пройдут сперва!
– Поняли, ждем.
– Тральщики? – удивился Федотов. – Как это?
– А сейчас увидишь…
И вот они показались, надежда саперов, подойдя от прибрежных высот – обычные «Т-43», только с подвешенными тралами, придуманными военинженером Мугалевым.
«Сороктройки» шли на обычной скорости, а под секциями тралов с глухими раскатами рвались мины.
Немецких пушкарей и пехоту охватил ужас – танки русских должны были давно уже подорваться на минном поле первой полосы! Так было всегда – танки наезжали на мину, та взрывалась, и артиллерия открывала огонь по застывшей машине. А эти перли и перли сквозь огонь! Только впереди гусениц вращались то ли колеса, то ли диски.
Достигнув минного поля второй полосы, тральщики не остановились, а за ними в безопасные проходы устремились линейные танки и пехота. Донеслось могучее «Ур-ра-а!».
– Иваныч! Вперед!
– Есть, командир!
Штрафники догнали и перегнали танкистов из 3-й гвардейской, первыми выйдя на подступы к Святошино.
Зашуганные немцы не показывались из окопов, но и Геша не спешил вести взвод без прикрытия пехоты.
