В час дня поступил приказ: вылететь на прикрытие двумя группами по двенадцать самолетов – новенькие бомбардировщики «Ту-2» направлялись бомбить Орел…

…Целый год шла война.

Были поражения, но были и успехи. Красная Армия, избежавшая котлов и разгромов под Ржевом, Вязьмой, Киевом, Харьковом, сберегла массу техники и живой силы.

Из сводок пропали имена никудышных генералов и маршалов, зато громко заявили о себе Черняховский, Конев, Жуков, Василевский, Рокоссовский, Толбухин, Горбатов, Малиновский, Лелюшенко, Рыбалко, Ватутин, Катуков, Плиев, Ротмистров…

Вера в победу не пропадала, крепла только, но и тревогу не прекращавшиеся баталии вызывали немалую – враг по-прежнему был очень силен и опасен. Немецкие полчища, хоть и битые, снова готовились к наступлению.

В этом им помогали «союзнички» – Америка с Англией выжидали, не торопясь открывать второй фронт, и гитлеровское командование в начале лета[393] перебросило из Германии, Франции, Румынии, Венгрии и Югославии на Восточный фронт до сорока свежих дивизий. Если это не предательство, то какое еще слово можно подобрать?

Размышляя об этих и прочих вещах, комдив Жилин слушал вполуха доклад Жукова, водившего указкой по большой карте, испещренной стрелками и прочими значками, и следил за Сталиным, медленно прохаживавшимся за спинами генералов.

Те старательно выворачивали головы, сверкая непривычными еще погонами[394].

Кивая докладчику, вождь остановился и уточнил:

– Так ви полагаете, товарищ Жюков, что немцы готовят прорыв к Волге?

– Да, товарищ Сталин, – твердо ответил заместитель Верховного главнокомандующего.

– А группа армий «Центр»?

– Немцы продолжают выполнять задачи, поставленные перед ними Гитлером: на юге – захват Крыма и Донбасса, нарушение подвоза нефти с Кавказа; на севере – захват Ленинграда и соединение с финнами. Группа армий «Центр» перейдет в наступление лишь тогда, когда наши войска на юге и севере будут уничтожены. Наша цель – не допустить этого.

Иосиф Виссарионович покивал.

– Мы должны разорвать кольцо окружения вокруг Ленинграда, – сказал он, – и ни в коем случае не допустить выхода немцев к Волге и Кавказу. А что скажет флот?

Адмирал Кузнецов поднялся и неспешно заговорил:

– Благодаря поддержке авиации Балтийский флот успешно сражается на море, обстреливая немецкие порты, потопляя военные корабли противника и транспорты из Швеции, груженные железной рудой или подшипниками. Что это за нейтралы, которые помогают крепить обороноспособность Третьего рейха? Хочу отметить успехи контр-адмирала Горшкова, прошлой осенью назначенного командующим Черноморским флотом. Благодаря его активным действиям немцы были вынуждены снимать с фронта от двадцати до тридцати дивизий, чтобы защитить побережье от наших десантов…

Слушая наркома флота, Жилин вспоминал то прошлое, которое тоже было, и тихо радовался переменам. Положение менялось к лучшему не только на суше и на море, но и на небе – в конце зимы военно-воздушные силы фронтов были реорганизованы в воздушные армии…

Тут спокойное течение мыслей было перебито голосом Сталина, обратившегося к нему:

– А теперь объясним цель вашего вызова, товарищ Рычагов. Мы считаем необходимым, чтобы в резерве Ставки находились три авиационных корпуса: бомбардировочный, штурмовой и истребительный. Вам, товарищ Рычагов, предстоит сформировать 1-й истребительный корпус. Для усиления 3-й воздушной армии, обеспечивающей предстоящее наступление войск Калининского фронта, авиакорпус будет передан в ее оперативное подчинение. В состав корпуса войдут 210-я и 274-я авиадивизии, а также ваша 11-я смешанная. Срок окончания формирования корпуса – 30 июля. Справитесь?

– Так точно, товарищ Сталин, – отчеканил Жилин.

Вождь кивнул.

– После того как вы приняли командование авиадивизией, 11-я САД резко улучшила положение на своем участке фронта. Тут присутствуют многие командующие воздушными корпусами и армиями, и нам бы хотелось услышать от вас, каковы были причины неудач и в чем секрет успеха.

– Основной причиной наших потерь, товарищ Сталин, было то, что противник, имея хорошо обученные кадры летчиков, опытных, обстрелянных, вечно перехватывал инициативу, то есть вел наступательные воздушные бои. Наши же летчики в основном уходили в оборону, сражаясь, как правило, в горизонтальной плоскости. Также к временным неудачам приводила слабая групповая слетанность пар и звеньев, из-за чего после первой же атаки группы разделялись и пилотам приходилось вести бой в одиночку без взаимной поддержки и выручки. Огонь по противнику нередко открывался с больших расстояний, будучи бесприцельным. Бывало, что отказывало вооружение, поскольку готовили его плохо, а использовали неграмотно. Часто ведущими назначались малоопытные летчики. Командиры полков, а зачастую и комэски в воздухе бывали редко. И как тогда контролировать подчиненных в воздушном бою? Как их учить?

– Ну, про вас такого не скажешь, товарищ Рычагов, – усмехнулся Сталин. – Вас можно поздравить с сотым немецким самолетом, сбитым лично? Так, товарищ Громов?

Командующий 3-й воздушной армией встал и отчеканил:

– Сто четвертым, товарищ Сталин!

По кабинету прошелся одобрительный шумок.

– Что ж, – улыбнулся вождь, – дадим вам самолет подлиннее, товарищ Рычагов, чтобы на нем все звездочки уместились!

Генералы старательно посмеялись.

– Еще штук пятьдесят собьете?

– Да, товарищ Сталин!

– Идите и воюйте.

С осени прошлого года Жилин стал весьма популярным человеком – его фото красовалось на первой странице в «Красной Звезде», и сам Симонов накатал статью о первом советском пилоте, сбившем сто фашистских самолетов. Материал стал сенсацией для американской прессы – Советы доказали, что могут бить гитлеровцев, причем разрекламированных асов Люфтваффе.

Чтобы приобрести подобное «паблисити» в Америке, иные наизнанку выворачивались, а тут сбил сотенку «Мессеров» да прочих «Фоккеров» – и попал на передовицу…

Слава шагала в ногу с новым возвышением: весной 1943-го комкора Рычагова назначили командующим 8-й воздушной армией.

Но и к высоким должностям и к тому, что стал «мегазвездой», Иван относился спокойно, даже с легкой иронией. Дескать, ишь, как взлетел, орел!

По-настоящему его радовало другое: те мысли о будущем устройстве мира, в котором СССР не распадется, а станет доминировать, пусть даже и на пару с США, те выкладки и наброски контуров грядущего, которыми он осторожно делился со Сталиным, находили у вождя горячее одобрение.

Правда, Иосиф Виссарионович сам-то не слишком любил делиться своими планами, однако и судить Жилин брался не по словам, а по делам.

А дела затевались крутые. Вращаясь в высших сферах, Иван жадно ловил намеки и случайные слова, выпытывал у верных людей, уточнял с оглядкой или находил кое-что в открытом доступе. Все шло именно так, как должно было.

Еще до войны в СССР были заложены четыре линкора – «Советский Союз» в Ленинграде, «Советская Украина» в Николаеве, «Советская Россия» и «Советская Белоруссия» в Молотовске. Громадины в двести семьдесят метров длиной и водоизмещением под шестьдесят тысяч тонн были заложены, но так и не достроены – война помешала.

Однако к весне 1943-го все четыре корабля вошли в строй. Их не обшивали тысячами тонн брони и не ставили здоровенных 406-мм орудий – линкоры достраивали, как авианосцы.

Все, как полагается – надстройка типа «башня», взлетная палуба, полсотни самолетов «Ла-7К», «По-7»[395], «Ил-10» и «Су-4», размещенные в двух ангарах.