Будет подстраховка и у подплава – где-то взорвут цистерну с бензином, и немецкие гидропланы не смогут обнаружить лодки, они просто не сумеют вылететь. В другом месте устроят «нападение партизан» на гарнизон. Краном погрузят на миноносец ящик, полный не запчастей, а тротила, и не выйдет миноноска в море…

Постанывая да позевывая, Эйтингон с хрустом потянулся и сел. С верхней койки выглянул Ганс Мюллер, белокурая бестия.

Немец, Ганс полжизни провел в Норвегии, знал ее фьорды, как родимый фатерлянд. Будет переводить с норвежского.

Что же касается языка немецкого, то одним из обязательных условий набора в команду угонщиков было умение говорить на языке Гёте и Гитлера и понимать сказанное. Многие болтали по-немецки свободно, кое-кто знал «дойч» в объеме разговорника, но понимал, что ему говорят.

Нельзя было допустить, чтобы немцы переговаривались между собой, сговаривались, а бойцы опергрупп – ни бум-бум. К тому же, предполагалось, что хотя бы часть экипажа «Тирпица» поделится опытом с краснофлотцами, чтобы в Мурманск линкор пришел, ведомый смешанным экипажем, а не одними немцами, рулившими под дулом пистолетов.

– Доброе утро, товарищ старший майор!

– Скорее уж, добрый вечер. А Виктор где?

– Туточки Виктор, – пропел Пупков, пролезая в каюту.

Когда его видел Наум, еще в прошлом году, Пупков ходил с петлицами старшего лейтенанта. Ныне он вышел в капитаны.

– Как спалось?

– Спасибо-о… – зевнул Эйтингон. – Хоть отосплюсь под водой…

Было тепло, но не душно – буквально за месяц до отплытия на «Катюше» поставили новую регенерационную установку РУКТ-3, которая не только поглощала углекислый газ, но и выделяла кислород. Это позволило лодке находиться под водой по пятнадцать суток, работая бесшумно и пробираясь куда угодно. Ограничение состояло в ином – использовать почти стометровой длины «Катюши» следовало на глубинах более сорока метров, иначе при срочном погружении субмарина могла удариться носом о грунт, когда корма еще возвышалась бы над водой.

А подлодка и впрямь была велика. Два 100-миллиметровых орудия и пара 45-миллиметровых зениток, десять торпедных аппаратов – та еще хищница.

Их каюта помещалась во втором отсеке, где находились кают-компания и офицерские одноместки. По сравнению со «Щукой» – простор, а по сути та же консервная банка, только побольше…

– Товарищ старший майор, – завел Пупков, чье лицо приняло самое что ни на есть невинное выражение, напрягая Наума, – а вот скажите, почему та операция называлась «Утка»?

Эйтингон свирепо засопел.

– Откуда знаешь?

– Слухами земля полнится! – ухмыльнулся Ганс.

Наум возмущенно фыркнул. Помолчав, он вздохнул – чего тут скрывать? Все свои.

– Это я придумал, – сказал Эйтингон ворчливо. – Троцкий постоянно врал про Советский Союз, его брехню печатали на Западе, а там брехливая писанина называется «уткой». Вот и назвали…

– Акустики! – донеслось из соседнего, третьего отсека, где располагался центральный пост.

– Горизонт чист, – ответили невидимые акустики.

– По местам стоять, к всплытию готовиться! Малый ход.

Звякнул машинный телеграф.

– Рулевым! – сказал Лунин командным голосом. – Дифферент два градуса на корму! Всплываем в позиционное положение.

Наум помнил, что это за положение. Это когда весь корпус под водой, а над волнами одна рубка торчит. Так лодку заметить гораздо труднее.

– Есть! – браво ответствовали рулевые. – Нос лодки поднялся вверх.

– А мы что, погружались? – поднял брови Эйтингон.

– Ага… – сказал Пупков, роясь в своем объемистом багаже. – Гидроплан показался, мы и нырнули… Ганс, не видел, где моя бритва?

– Видел.

– Где?

– В моем несессере.

– А что она там делает?

– Здра-асьте! Ты ж сам ее туда положил!

– Я?! Мой любимый «Золинген»? А ну, дай сюда! Затупишь еще о свою щетину…

– Ой, кто бы говорил!

Тут «Катюшу» ощутимо качнуло.

– О! Всплыли.

– Рубочный люк отдраить, начать заполнение цистерн быстрого погружения, – продолжал раздавать приказы кавторанг. – Вахтенному и сигнальщику – на ходовой мостик. Запустить дизеля на зарядку, провентилировать отсеки!

Узкий коридор наполнился гулким топотом, пугающе ясно лязгали люки. Шум моторов не доносился, лишь по переборкам растеклась дрожь.

– Сигнальщик, смотреть за горизонтом! Штурман, определиться по координатам!

– Есть!

Эйтингон подумал было прогуляться на мостик – командир не шуганул бы его, – но лень пересилила. Кряхтя от удовольствия, Наум снова принял горизонтальное положение, заложил руки за голову и спросил:

– Пупков, тебе «шпалу» за что дали? За нашу «командировку» в Германию?

– Не-а! Вызвали, поблагодарили от лица командования, и все. Это мы в Турции отметились, побывали там с ребятами. Рыбаки на баркасе чуть ли не до самого Стамбула подбросили, а потом нам ваши ребята помогли, энкавэдэшники-нелегалы. Пособили со взрывчаткой.

– И?..

– Пустили на дно ихний «Явуз»! Линейный крейсер, не хухры-мухры.

– Недурно! А это не тот ли «Явуз», что раньше «Гебеном» звался?

– Тот, тот! Тридцать лет кораблю. Починят его, подновят – и опять в строй. А что делать? У турок сильнее корабля нету!

– И не будет! – засмеялся Ганс.

Эйтингон принюхался. Влажный воздух попахивал электролитом – аккумуляторы занимали большую часть второго отсека, но и свежесть тоже чувствовалась.

Неожиданно сигнальщик прокричал:

– Воздушная тревога!

– Всем в лодку, погружаемся!

Краснофлотцы не спускались по трапу вниз, а слетали, держась за поручни.

– Стоп машины! Срочное погружение! Погружаемся на пятьдесят метров! Экипажу принять пищу, старпому – на перископ. Акустикам – слушать!

– Есть!

«Вот именно, что есть…» – подумал Наум, снова принимая сидячее положение. Замечательная команда – «принять пищу»…

– Горизонт чист, товарищ командир!

Из записок П. А. Судоплатова:

«Я долго руководил службой разведывательно-диверсионных операций в советских органах безопасности с конца 1930-х до начала 1950-х годов, включая период Великой Отечественной войны. Однако никаким террористом я, конечно, не был. Во всяком случае, никогда себя таковым не считал. Я был и остаюсь профессиональным революционером.

С риском для жизни боролся против руководителей фашистской террористической организации ОУН в Европе и на Западной Украине, против террористов – подручных Гитлера – Коновальца и Шухевича, уничтоживших тысячи моих соотечественников.

Моя работа как раз и была направлена на противодействие террору, преступным элементам, которые вели тайную вооруженную борьбу с нашим обществом. Эти террористы действовали, как правило, под лозунгами борьбы с советским государством.

Ликвидации Льва Троцкого, Коновальца были продолжением кровавой гражданской войны, только уже за пределами СССР, боевыми акциями против злейших врагов советского государства. Подобные операции задумывались политическим руководством страны и осуществлялись под его непосредственным контролем. Как известно, многие западные спецслужбы до сих пор не отказались от практики ведения таких специальных операций, связанных с убийством или похищением людей. Говорю об этом с сожалением».

Победа над румынами вдохновила многих из партизан, а вот Судоплатова эта виктория разве что взбодрила малость – слишком много негатива осело на душу, слишком много потерь. С ним осталось меньше половины того отряда, что отправлялся в рейд. Конечно, оставалась надежда, что группа партизан, воюющая в Пугаче с бандеровцами, поправит плачевную статистику.

Даже подкрепление, полученное в Комариках, Павла не радовало. Он и раньше терпеть не мог Жукова за его равнодушие к павшим, а ныне лишь укрепился в своем неприятии «побед любой ценой». Когда стоимость определяется в человеческих жизнях, она не должна быть велика.