Бои затихли, когда село солнце. Но косые лучи с трудом пробивали непроглядную тучу пыли и дыма, зависшую над курскими полями. Небо казалось черным.

Танкисты, артиллеристы и пехотинцы, оглохшие от грома боя, выглядели растерянными, они будто не верили в наступившую тишину. Бойцы вылезали из танков, щелей, окопов и оглядывались вокруг.

– Ну, мы и дали! – громко сказал Заскалько, малость оглохший.

– Эй, народ! – послышался клич. – Тут, в балке, – кухня!

– О-о-о! – пронесся голодный стон.

Бодро зазвучали стуки и звяканья – бойцы доставали котелки, ложки, кружки – немудреный фронтовой «сервиз».

– Фрол, значит, того… – пробормотал Бедный.

Репнин сумрачно кивнул, провожая взглядом команду по эвакуации раненых.

– Вань!

– А?

– Бэ! Как поешь, пополнишь боекомплект. Иваныч тебе поможет.

– Ага…

Моторы грузовиков уже подревывали – подвозили горючее, снаряды и патроны. Подкалиберные были в дефиците – выдавали по пять «болванок» на танк.

– Иваныч, я в штаб!

– Понял!

Быстренько умолов свою порцию и выглотав компот, Репнин отправился в штарм на порожней полуторке.

Штаб располагался в лесу, в восемнадцати километрах от Обояни, рядом с селом Вознесеновка. Раскидистые дубы и березы прикрывали пару щитовых домиков, землянки, шалаши и палатки. Около десятка радиостанций постоянно пищали, связывая штаб с корпусами, дивизиями и армейскими частями.

В штабе горел свет. Небрежно козырнув часовому, Репнин заглянул к начштаба Шалину. На столе у того карты, схемы построения войск, журналы, ведомости.

Катуков разбирал оперативные сводки.

– Майор Лавриненко по вашему приказанию прибыл.

Командарм отмахнулся:

– К черту устав, Дмитрий Федорович! Как там бригада? А то не поспел я к вам.

– Держимся, Михаил Ефимович. Потери есть, но немец как сдурел – прет всей массой. А мы его гробим.

Катуков покивал.

– Я вот о чем думаю, Дмитрий Федорович… Видел сам, да и вы докладывали… Немцы наступают по одной и той же методе – сначала бомбят нас с самолетов, а минут через двадцать пускают танки, причем тремя эшелонами. Как только натолкнутся на сильный заградительный огонь, тут же появляется авиация. Я тут подумал, что представители авиачастей с рациями находятся недалеко за боевыми порядками…

– …Или в самих порядках, – кивнул Репнин.

– Да! И сразу вызывают самолеты с аэродромов! Все, буду требовать и себе такое право, а то пока свяжешься со штабом воздушной армии, пока дашь заявку, пока рассмотрят, уже и бой кончится!

– Согласен.

– Ладно, решу этот вопрос. Ну, что, Дмитрий Федорыч… Обрадовать вас? Разведка доносит, что завтра немцы опять на вас навалятся. Рвутся они в Сырцово и Верхопенье, к Яковлево пробиваются. Устоите?

– Устоим, Михаил Ефимович. Танков не прошу, это потом, а вот зенитчики нам не помешали бы.

– Это точно. В штабе фронта решают вопрос с 6-й зенитной дивизией РГК. Решат положительно – прикроют нашу армию с воздуха.

– Было бы славно.

– Ну, тогда ни пуха. Поужинаешь, может?

– Нет, спасибо, я к своим.

– Ну, бывай!

Уже покидая штарм, Репнин подумал, что так и не похвастался удачей – подбитым двухсотым танком.

Ладно, решил он, буду скромным.

А. Марьевский вспоминает:

«Перед наступлением нам раздали карты. Сели мы с Петровым, я говорю: «Коля, вот здесь наша гибель». – «Я тоже так думаю». А у нас в батальоне заряжающим был некто Спирка, из московских урок. Отъявленный бандит. Фамилия у него была Спиридонов, а звали Спирка. Знаменит в батальоне он был тем, что при любой возможности, взяв еще одного-двух человек таких же отчаянных, как и он, ходил в тыл к немцам за трофеями – жратвой и выпивкой.

Я говорю: «Слушай, а ведь Спирка, наверное, уже ходил к немцам в тыл. Давай его спросим». Послали за Спиркой. «Спиря». – «Што?» У него вместо выбитых зубов стояли золотые, и он немножко шепелявил. «Ходил к немцам?» – «А што такое?» – «Ты где проходил?» – «По болотине, там немцев нет». – «Глубоко?» – «Да, по яйца». – «А дно какое?» – «Мы не застревали, командир. Могу показать». Мы с капитаном Петровым взяли автоматы и пошли. Прошлись по болоту, прощупали дно. Немцев действительно рядом не было. Вернулись, переоделись в чистое и поехали в штаб бригады докладывать. В штабе нас принял полковник Шульгин, а у него находился командующий корпусом генерал Панков. В большой светлой комнате стоит стол, на котором разложена карта, указка лежит. За столом сидит полковник Шульгин, а у окна стоит генерал Панков. Зашли. Полковник Шульгин, обращаясь ко мне, говорит: «Ну что, цыганская рожа? – а я был черный, это сейчас вся голова белая. – Что придумали с Петровым?». В этот момент вошел Рокоссовский, но поскольку мы стояли спиной к двери, его не увидели. Увидел только генерал Панков. Я говорю: «Товарищ полковник, разрешите обратиться к генерал-майору? Мы этим путем не пойдем». Тут слышу голос из-за спины: «Почему не пойдете?» – Рокоссовский. Вскочили: «Товарищ командующий, верная гибель и нам и нашей технике». – «Не пойдете, расстреляем». – Спокойно так говорит. – «Товарищ командующий, мы ходили в разведку, считаем, что танки пройдут через вот это болото». Генерал Панков говорит: «Да вы в этом болоте все машины утопите». – «Не утопим. Дно твердое, но мы еще бревен навалим и по одной машине, чтобы немцы не прочухали, переправимся». Рокоссовский говорит: «Действуйте». Вот так мы весь батальон перетащили через болото. Первый оборонительный рубеж благодаря этому взяли без потерь, ну а потом немцы оправились. Так что к Орлу от тридцати трех машин батальона осталось четыре. За эту операцию я был награжден орденом Александра Невского».

Курская дуга, Воронежский фронт. 10 июля 1943 года

К 10 июля стало окончательно ясно, что операция «Цитадель» провалилась. Сопротивление советских войск немцам так и не удалось сломить. При этом «доблестный вермахт» нес чудовищные потери.

Так, в танковом полку дивизии «Гросс Дойчланд» русские выбили все «Тигры», а «Пантер» осталось всего пятнадцать штук из ста девяноста двух[927].

Как писал командир 48-го танкового корпуса Отто фон Кнобельсдорф, «надо рассчитывать на ожесточеннейшие танковые бои».

Советское командование тоже сделало выводы. К примеру, оперативное управление войсками, удерживавшими вторую и третью линии обороны в направлении на Обоянь, было передано от Чистякова Катукову.

И получилось так, что вся советская оборона в районе прорыва 4-й танковой армии Гота строилась вокруг бригад и корпусов 1-й танковой армии.

Так и не сумев пробиться к Обояни, что открывало дорогу на Курск, немцы решили обойти 1-ю танковую армию и ударить на Курск через Прохоровку, кружным путем.

Последние дни 1-я танковая сражалась в одноэшелонном построении, но лишь 9-го числа Ватутин усилил группу Катукова 10-м танковым корпусом, 309-й стрелковой дивизией, 14-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой и 6-й зенитной дивизией.

Тогда же командарму было позволено напрямую запрашивать аэродромы 2-й воздушной армии.

К исходу 10 июля немцы вышли на рубеж Шепелевка – Верхопенье, приблизившись к позициям 1063-го зенитного полка. В этот самый момент к зенитчикам пожаловал Катуков. А над передним краем висело с полсотни вражеских бомбовозов.

Командарм тотчас же связался с аэродромами 2-й воздушной и запросил немедленной поддержки.

Немецкие пикировщики набрасывались на батареи зениток то справа, то слева. Три из них закувыркались к земле, но еще большее количество набросилось на зенитчиков.

Сыпались бомбы, падали скошенные осколками люди, а из-за горизонта шла новая волна бомбардировщиков…

И тут явились эскадрильи советских истребителей.

«Вас только за смертью посылать!» – орал Катуков, но на самом-то деле командарм был доволен. Заработало!