— Чай — полезный, хорошо утоляющий жажду напиток, — назидательно произнес Эдик.

— Это не чай, — скривился Гефестай, заглядывая в кружку, — а мочай!

— Что б ты понимал в чаях, смертный! — оскорбился Чанба.

Искандер лишь хмыкал, прислушиваясь к спору дегустаторов. Он был занят важным делом — разделывал подстреленную косулю и насаживал куски мяса на толстый прут.

Тиндариду помогали Атей и Скила — подносили дрова, собирали дикий лук для приправы, а прочие оказывали им моральную поддержку.

— Долго еще ехать? — спросил Лобанов, поглядывая на Верзона, взявшегося чистить и точить оружие.

— Да мы почти рядом, — проворчал вексиллатион. — Чей-то не видно никого, удивляюсь! Или язиги на войну собрались, или охоту большую затеяли.

— Или праздник у них, — выдвинул третью версию Тит Флавий Лонгин.

— Тоже может быть, — согласился старый дак. — Я так прикидываю. Завтра, ближе к вечеру, кончиться должен наш перегон.

— И то слава богу… — откликнулся Роксолан.

С самого утра коровы начали артачиться, словно чуяли, какая судьба уготована им в конце пути. Уже солнце встало, а стадо только-только с места сдвинулось.

— Что-то следов многовато стало, — забеспокоился Верзон, оглядывая с седла рыхлую землю.

— Давайте по сторонам поглядим, — сказал Сергий и разослал пастухов на разведку. Сам он решил проехаться на запад, где над поникшей травой качались мохнатые горбики спин — не то зубры пасутся, не то туры.

Впереди обозначилось возвышение, сменный гнедой одолел его и спустился в небольшую впадину, густо заросшую колючими кустиками. Выбравшись из нее, Сергий никого не увидел вокруг, только стайки стрепетов выпархивали из высокой, полегшей травы, пробегали важные дрофы, а серые перепелки и куропатки так и порскали из-под копыт, что твои мыши, завидевшие кота. Пернатой дичи было столько, что орлы, луни и пустельги даже не давали себе труда подняться повыше, чтобы выискать среди разнотравья желанную и пугливую добычу; они летали лениво, чуть ли не над самой землей, придирчиво выбирая жертву пожирнее и помоложе, и плюхались на землю как-то нехотя, без обычного кровожадного азарта, больше повинуясь хищническому инстинкту, нежели насущной потребности насытиться. Зажрались.

Роксолан спустился в сухое русло, покрытое растрескавшейся глиной, и двинулся по нему. Пару раз ему попадались на глаза следы копыт, но старые, почти стершиеся. Да и, кто их оставил, было для него загадкой. Может, и лошади. А может, то дикие тарпаны наведывались сюда, но водопоя не нашли — и убрались восвояси? Акуна бы сюда.

Проехав между покатыми холмами, Лобанов выехал на огромную равнину, совершенно гладкую, чью идеальную плоскость портили редкие кустики, пыльные и чахлые. Лишь по левую руку возносились три или четыре осокоря, будто сторожившие небольшой родничок. Сергий направил коня к деревьям.

Три верховых кочевника выскочили словно из-под земли, все трое низкорослые, в безрукавках мехом наружу и кожаных шароварах, заправленных на скифский манер в видавшие виды опорки. Оказывается, ровная плоскость степи вся была изрезана оврагами и яругами. Степняки были без шлемов, с их голов свисали длинные черные косы. Обритые наголо черепа синели росчерками ритуальных шрамов, а шеи украшали гайтаны с нанизанными волчьими клыками. Рассмотреть лица Сергий просто не успел — один из варваров послал коня вперед, подхватил и раскрутил в воздухе волосяной аркан. Гнедого не пришлось уговаривать — сам развернулся, швырнув комья из-под копыт, но петля уже опустилась на плечи Роксолана, резко стянулась, прерывая дыхание, и его буквально выдернуло из седла. Земля поменялась местами с небом, и Сергий тяжко ляпнулся в траву. Кочевник свистнул, погоняя коня, — сухие стебли бурьяна захлестали Лобанова по лицу. Он перевернулся на спину и ухватился рукой за лохматую веревку, стиснувшую грудь. Другой рукой кентурион нашарил рукоятку меча, потащил клинок из ножен, благословляя выбор оружия — короткий акинак вышел весь. Только бы не уронить. Лобанов резанул по натянутому вервию. Дорезать помешал рельеф — под спину ударила кочка, да так, что перед глазами черно стало, а меч выпал из руки. Зато не выдержало лассо — лопнуло. Проехав по инерции пару шагов, Сергий перекатился и вскочил. Он был совсем рядом с родником, буквально в двух шагах. Степняк с вислыми седыми усами крикнул что-то сердитое одноплеменнику помоложе, тот резво раскрутил и метнул аркан. Роксолан плашмя упал на землю, и волосяная петля, перелетев, затянулась на голом суку, торчащем из осокоря, как слоновий бивень. Обученная лошадь дернула аркан, привязанный к седлу, и подпруга не выдержала рывка. Испуганное животное помчалось прочь, а всадник вместе с седлом и другим концом аркана грохнулся на землю.

Двумя гигантскими прыжками Сергий подскочил к ездоку, барахтающемуся в обнимку с седлом, и вырубил его ударом кулака по шее. На миг Лобанову открылась глубокая балка, откуда давеча выскочили кочевники, — она вся заросла терновником, бузиной, невысокими кустами шиповника и бересклета. Тут же по голове чиркнул дротик, расчесав волосы пробором. Целился седой. Сергий схватился за рукоять кинжала и метнул — без замаха, из ножен — в шею старому воину. Пущай проведает предков. Старый тут же прикрылся плетеным щитом, и нож завяз в скрутках ивняка. Молодой варвар, скаля зубы от ярости, подхватился, натягивая лук.

— Торум! Торум! — послышался хриплый вопль Верзона, призывающего бога.

Вексиллатион скакал в компании Скилы и Атея, махал пустой рукой и кричал что-то вроде «псонт до Сусаг». «Скот для Сусага», — перевел Сергий с сарматского, уходя в кувырок. Подхватив меч, он закончил акробатический этюд, заняв оборонительную стойку, однако варвары уже потеряли к нему интерес. Они азартно переговаривались с Верзоном, гортанно крича и горяча коней. Лобанов из тех переговоров ничего, кроме «пас» и «саг»,[676] не разобрал. Кажись, пронесло…

Двое молодых воинов ускакали, горланя нечто, не поддающееся переводу, и очень скоро вернулись во главе целого кавалерийского полка. Язиги, пронзительно вопя и улюлюкая, подбрасывая и ловя копья, закружили вокруг испуганного стада. Но пастухами они были отменными — живо навели порядок и погнали коров к зимнему стойбищу, чьи стены уже чуть вырисовывались за гладью полегших трав.

Римляне степенно двинулись туда же. Одолев пару миль, они выехали на пригорок, и Сергий смог оглядеть всю зимнюю стоянку язигов. По кругу зимник был обнесен невысокой, локтей в восемь, стеной из глины, выбеленной мелом. Было заметно, что держалась стена на каркасе из бревен и жердей, — их черные концы торчали наружу. Подъехав еще ближе, он разглядел ворота, только не сплошные, а решетчатые — стволики молодых деревьев были перевязаны кожаными ремешками. И ни рва, ни вала, ни башен. Понятно было, что зимник — не крепость, он защищал не от врагов, а от зимы, от диких зверей и мелких банд. А почему язиги не слишком боялись нападения, Лобанов понял быстро. Стоило только поглядеть на воинов Сусага, чтобы понять: брать зимник приступом, конечно, можно, но, как только конница свирепых сарматов вынесется из ворот, штурмующим останется одно — молить своих богов, чтобы послали быструю смерть.

— Нас приглашает сам скептух, — сообщил Верзон, подъезжая к Роксолану, — он сегодня свадьбу играет, дочь Тзану замуж выдает.

Сергий помертвел. Новость поразила его так, что стало больно. Тзану — замуж?!

— Ох и погуляе…. — выговорил он, кривя лицо.

Господи, что же это делается? Только встретишь «студентку, комсомолку, спортсменку и, наконец, просто красивицу», как тут же приходится прощаться! «Нет уж, — ожесточился Лобанов, — с прощанием погодим!»

Следом за Верзоном он въехал в узкие ворота — и будто попал на многолюдную площадь в базарный день. Или в римский военный лагерь, префект которого сошел с ума, отказавшись от порядка и дисциплины. Повсюду были раскинуты шатры, крытые черным и белым войлоком. Одни из них были похожи на полусферические юрты — в них проживал «средний класс», а больше всего стояло конических жилищ, похожих на чумы или вигвамы, — они были сложены из жердей и обтянуты выделанными шкурами. Попадались и деревянные строения, в основном конюшни и овчарни.