Приятные сюрпризы продолжались.

В тот же день, ближе к вечеру, заявилась группа штатских, за которыми сержанты НКВД несли ящики. Судя по тому, как строго покрикивал один из гостей – седой, с аккуратной бородкой, – в ящиках находились приборы или нечто столь же хрупкое.

Репнин с Федотовым и Борзых как раз изучали орудие, а заодно прицелы. Не сказать, что оптика улучшилась кардинально, все же у «Карла Цейса» выходило получше, но опыт – дело наживное.

Федотов тихо радовался: снаряды калибром 107 миллиметров были потяжелее тех, что тягал он. Пущай теперь Ванька потаскает…

– Товарищ майор! Тут к вам.

Геша вылез из танка, отряхнул свой черный комбез и поздоровался с троицей гражданской наружности:

– Майор Лавриненко. С кем имею честь?

Седой сразу взбодрился, почуяв в обращении отголосок «старорежимности»:

– Профессор Аладьин, очень приятно. Генерал Катуков направил нас к вам, товарищ Лавриненко. Мы из ВЭИ, это…

– Знаю, знаю, – поднял руку Геннадий и кивнул на ящики: – Неужто приборы ночного видения?

– Да! – гордо сказал один из спутников Аладьина, тоже вполне себе гражданской наружности.

– Показывайте!

Ученые бросились распаковывать ящики.

– Вот тут электронно-оптический преобразователь с фотокатодом. Он позволяет изображать обстановку, подсвеченную инфракрасным светом, в окуляре, уже в видимом спектре. Такой прибор ночного видения устанавливается для механика-водителя, позволяя осматривать при движении местность на дистанции двести метров.

– Ночью? – ахнул Бедный.

– Именно! – воскликнул Аладьин. – Для этого на командирской башенке будет смонтирован инфракрасный прожектор-осветитель двадцати сантиметров в поперечнике, мощностью двести ватт. Но это еще не все! С его помощью вы сможете вести прицельный огонь ночью на расстоянии до четырехсот метров. Этого мало, мы понимаем, поэтому подготовили более мощный прожектор, мощностью шесть киловатт, с воздушным охлаждением. Вот только он достаточно громоздок – шестьдесят сантиметров в диаметре, – и поэтому мы предлагаем устанавливать их не на танки, а на ТНПП «Т-80». Таким образом, один ТНПП с инфракрасным прожектором будет сопровождать три-пять боевых танков. А уже они смогут открывать огонь на дальности около километра. Ну, семьсот метров – гарантия!

– Отлично! Когда монтируем?

– Да хоть сейчас!

– Тогда приступим. А сколько у вас комплектов оборудования?

Аладьин сокрушенно вздохнул:

– Пока немного, товарищ Лавриненко. Первую партию мы привезли с собой, на днях поступит следующая – НКВД сопровождает груз на всем пути. Думаем, что за неделю сможем установить малые прожектора и приборы ночного видения для механиков-водителей на шестьдесят танков.

– Считай, два батальона, – задумался Репнин. – Ну, времени у вас будет… м-м… немного, но пара недель – точно.

– Тогда больше сотни танков! – вдохновился Аладьин. – Правда, с большими осветителями сложнее. Если на заводе не задержат их отправку, мы сможем смонтировать их на двух десятках «Т-80». Тогда сотня танков, о которых я говорил, сможет не только передвигаться в темноте, но и вести бой.

– Что и требовалось доказать! Начали.

До вечера удалось закончить монтаж на четырех танках – двух «Т-43» и паре «ИС-2». Инженеры из ВЭИ продолжили свои работы в сумерках, подсвечивая фонариками, а Геша увел сборный взвод на штурм-полосу.

За четверкой танков поспешал «Т-80» со здоровенным инфракрасным осветителем на башне. Выглядело это внушительно.

– Ну, как, Иваныч?

– Непривычно, тащ командир! В люк глянешь – тьма, а в приборе все видать… Ну, не как днем, но разобрать можно.

– Я – Зверобой! Архипов, слышишь?

– Так точно! Архипов на связи.

– Включай!

– Есть!

Невидимый глазом свет ударил узким лучом вперед, и в приборах очертились плавные волны холмов с опушью зарослей, а вот и старый немецкий танк, подбитый еще год назад. До него было метров восемьсот.

– Подкалиберным!

– Есть! – отозвался Борзых. – Готово!

– Огонь!

Федотов, тоже очень гордый своим возвышением, вдавил педаль.

Грянул выстрел – короткий грохот разнесся далеко вокруг, пугая ночных птиц, а в следующее мгновенье болванка пробила башню многострадального «Т-III».

– Попал! – воскликнул наводчик. – Видали? Попал! Ночью!

– Все! – хрипло захохотал мехвод. – Хана немцам! Федот их всех ночью перещелкает!

– Да только так!

– Я – Зверобой! Полянский!

– Туточки я.

– Твоя очередь. Просьба: пали подкалиберным – вспышки для прибора не совсем полезны.

– Понял!

На счет «пять» выстрелил «ИС-2» – тугой грохот ударил даже сквозь броню. Огонь, вырвавшийся из 122-миллиметрового орудия, ослепил прибор, и Репнин скорее угадал, чем увидел попадание – снаряд снес башню с погона.

– И так будет с каждым, – сурово проговорил Федотов.

– Вот что, ребятки, – сказал Репнин, – отбой скомандуем сегодня попозже. Покатаемся чуток…

Катались до полуночи, привыкая к ночной езде, главное в которой заключалось вовсе не в том, чтобы видеть дорогу, а чтобы замечать своих и не сталкиваться. Да не перепутать с чужими.

Вернулись экипажи под большим впечатлением – теперь можно было гонять фрицев и светлым днем, и темной ночью.

На другой день прибыла целая бригада технарей – приборов ночного видения хватило на весь 4-й полк, еще и осталось на один батальон из 49-й бригады, которой командовал Алексей Бурда.

Несколько ночей подряд танки гоняли в учебных городках – экипажи вырабатывали навык к ночному бою. Много, конечно, не натренируешься, но хотя бы будет не в новинку.

На вторую «тренировочную» ночь Репнин уснул позже однополчан – у него было свидание с Натальей Шеремет, такая у девушки оказалась фамилия.

Когда оба подостыли под ночным ветерком и уняли дыхание, девушка сообщила интересную деталь: немцы стали бояться русских танкистов, прозывая их «шварцен тойфель», то бишь «черными дьяволами».

Видимо, не только из-за черного цвета комбинезонов…

В. Брюхов вспоминает:

«В Прохоровском сражении наш корпус сначала был во втором эшелоне, обеспечивая ввод других корпусов, а потом пошел вперед. Там между танками не больше ста метров было – только ерзать можешь, никакого маневра. Это была не война – избиение танков. Ползли, стреляли. Все горело. Над полем боя стоял непередаваемый смрад. Все было закрыто дымом, пылью, огнем, так, что казалось, наступили сумерки. Авиация всех бомбила. Танки горели, машины горели, связь не работала. Вся проводка намоталась на гусеницы.

Радийная связь заблокирована. Что такое связь? Я работаю на передачу, вдруг меня убивают – волна забита. Надо переходить на запасную волну, а когда кто догадается?

В восемь утра мы пошли в атаку и тут же схлестнулись с немцами. Примерно через час мой танк подбили. Откуда-то прилетел снаряд и попал в борт, отбил ленивец и первый каток. Танк остановился, слегка развернувшись. Мы сразу выскочили и давай в воронку отползать. Тут уж не до ремонта. Это Прохоровка! Там если танк остановился – выскакивай. Если тебя сейчас не убили, то следующий танк подойдет и добьет. В упор расстреливали. Я пересел на другой танк. Его тоже вскоре сожгли. Снаряд попал в моторное отделение. Танк загорелся, и мы все выскочили. В воронку залезли и сидели, отстреливались. Ну, пока в танке воевал, я тоже дурака не валял: первым снарядом накрыл 75-мм пушку, которую расчет выкатывал на огневую, и сжег танк «Т-III». Бой продолжался где-то до семи часов вечера, у нас были большие потери. В бригаде из шестидесяти пяти танков осталось около двадцати пяти, но по первому дню у меня создалось впечатление, что потери с обеих сторон были одинаковые. Самое главное, что у них остались еще резервы, а у нас их не было.

Вечером 12-го поступил приказ перейти к обороне, и еще три дня мы отбивали контратаки. Сначала у меня танка не было. Я находился в офицерском резерве бригады. А потом опять дали. «Безлошадные» командиры взводов, командиры танков в резерве сидят. Потребовался командир – идешь принимать танк. А командир роты или батальона воюет до последнего танка своего соединения…»