– Что случилось? – спросила она с тревогой. – Я тебя не узнаю…

– А это уже не я… – криво усмехнулся Григорий.

Вернувшись в комнату, он уселся на диван, сложил руки на коленях.

Галина пристроилась рядом.

– Пятого марта меня… не стало будто, – еле выговорил Быков, стараясь соблюсти баланс между ненужной правдой и целительной выдумкой.

– Глянул в зеркало, а лицо не мое, – он отер ладонями щеки. – Достал удостоверение – «Василий Сталин»…

– Господи… – запричитала Галина. – Ты потерял память?!

– Все лучше… и хуже.

– А что хуже?

– Я обрел память другого человека, тоже летчика.

– Вася…

– Я не Вася. Меня зовут Григорий Быков.

Галина прикрыла щеки ладонями, словно не желая выдать их бледность.

– Ч-черт! – скривился Быков. – По-дурацки себя чувствую!

– Васенька… То есть… О, Господи…

– Галя, я не сошел с ума. Хочешь правду?

– Хочу.

– Я шел сюда, чтобы поговорить о разводе.

– Я…

– Ты милая, хорошая, но я тебя не знаю.

– И ничего не чувствуешь? Совсем-совсем ничего?

– Вину. И неловкость.

– И все-таки ты пришел…

– Пришел… А тут Сашка твой, дочка… Надя, да?

– Да… – глаза у Бурдонской заблестели.

Быков фыркнул и покачал головой.

– Т-твою медь… Прости, вырвалось.

– Пустяки какие.

– Сидит Вася Сталин и чушь глаголит…

– У меня тоже мысль промелькнула, что все это розыгрыш, или у тебя что-то… Ну, контузило тебя, что ли… Или спьяну.

– Я не пью.

– Вижу. Я бы сразу поняла, если бы ты… вы хоть сто грамм…

Быков уловил это «ты – вы».

– Ты мне веришь?

– Все это так странно, – вздохнула Галина, оправляя платье на коленях. – Но… Ты даже в дверь постучал не так, как Вася. И смотрел не так, и говорил иначе… У тебя даже походка изменилась. И… Ты погладил Надю по головке…

– Я девочек люблю, – улыбнулся Григорий.

– А Вася сына хотел… Говорил, если будет девочка, чтоб обратно в роддом отнесла…

Галина всхлипнула.

– Не плачь…

– Не буду… Что же нам делать-то?

– Помогать я вам буду обязательно…

– Да у нас все есть…

– Навещать, если ты не против.

– Ну, конечно!

– Спасибо.

– За что?

– За доверие. Ты первая, кому я сказал правду.

– Спасибо…

Григорий невесело рассмеялся.

– Но зачем все это произошло с тобой? Я не спрашиваю, как, но почему? Или за что?

– Не знаю. Но мне очень, очень трудно.

– Вижу…

– Я даже «ты» выговариваю с трудом.

– И я…

Они оба замолчали.

Быков откинулся на спинку дивана, стал оглядывать потолок, люстру, шторы на окнах, стол на точеных ножках, покрытый камчатной скатертью, знакомую по кинофильмам радиоточку – черную бумажную «тарелку».

– Тебе все это незнакомо, да? – тихо спросила Галина.

Григорий кивнул.

– Бедненький…

– Ты только за меня не переживай, – улыбнулся Быков. – Я справлюсь.

– Скажи… Вот ты жил себе, жил, а потом вдруг очутился… в нем?

– Был боевой вылет. И вдруг – я уже в «Яке».

– А… сколько тебе лет?

– Пятьдесят пять будет. Осенью.

– Вот почему у тебя глаза такие…

– Какие?

– Печальные. Знаешь, такое впечатление, как будто я во сне. Или в сказке… И мне хочется, чтобы это была добрая сказка.

– Мне тоже.

– Расскажи о себе.

Самое удивительное, что Быков, товарищ молчаливый и неразговорчивый, не колебался, сидя рядом с Галиной.

Он хотел все выложить, поделиться, как говорят женщины. Именно поделиться, разделить с кем-то хоть часть той ноши, что гнула душу.

– Не знаю, стоит ли… – все-таки пококетничал он для порядка.

– Почему?

– Врать не хочу, а правда… Она еще страньше.

– Вот! – торжествующе сказала Галя. – Это же слова Алисы!

– Ну, да.

– А кто написал «Алису в Стране чудес»?

– Льюис Кэрролл, – пожал плечами Быков.

– Вот! – повторила женщина. – Вася очень мало читал.

– А-а…

– Так ты расскажешь?

Григорий вздохнул.

– Я родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят первом году.

– К-как?

– Так, – развел руками Быков.

Сейчас он чувствовал блаженное опустошение – и облегчение. Освободившись от тяготившей его истины, он словно наяву сбросил с плеч тяжеленный рюкзак.

– Так ты из будущего?!

– Оттуда.

– Бож-же мой… Тогда… У меня голова кружится… Слушай, но тогда ты знаешь, что будет!

– Историю я учил на «тройку».

– Историю? А, ну да, это же все для тебя – прошлое…

– Прошлое, как прошлое. Гордиться можно.

– А когда кончится война, помнишь?

– В сорок пятом. Девятого мая.

– Как долго еще… А что будет с нами? Со мной?

Быков помрачнел.

– Мне бы не хотелось…

– Да почему?

– Ну, я будто наговариваю на Василия.

– Григорий… Мне-то ты можешь сказать? А я – никому, ни за что!

– Вы расстались бы через год, – неохотно проговорил Быков. – И Василий забрал бы детей.

– Вот как…

– Не думай о нем хуже… Тьфу ты! О ком?

– Григорий, можешь мне не верить, но я тебе верю. Смешно сказала, правда?

– Эх, Галя… Десять лет спустя Сталин умрет.

– О-ох! Иосиф Виссарионович?

– Он. И Василия арестуют.

– За что?

– За страх свой, за ничтожество.

– А-а… Сталина боялись, так хоть сыну его отомстить?

– Именно.

Галя зябко потерла ладонями плечи.

– Что ежишься? – улыбнулся Быков.

– Боюсь… Все такое огромное вокруг, страшное… И я не хочу тебя потерять, кто бы ты ни был.

– Ну, я так просто не дамся. Если выживу, конечно…

Галя положила ему ладонь на плечо и очень серьезно сказала:

– Выживи, пожалуйста. И… приходи. Мы будем ждать.

Григорий покинул Бурдонскую во встрепанных чувствах.

Он и ругал себя за излишнюю болтливость и радовался, что избавился, наконец, от своей ноши, от своего клейма.

Нет, он все сделал правильно, а Галина его не предаст.

Поверила ли она ему на самом деле, или женщину поразило то чудесное, необъяснимое, что произошло с ним? Бог весть…

Вздохнув, Быков завел двигатель.

Нужно было нанести еще один визит.

В доме № 5 по Малому Патриаршему переулку был прописан Николай Николаевич Поликарпов, директор и генеральный конструктор авиазавода, профессор и завкафедрой МАИ.

И – «король истребителей».

Поликарпов был подлинным творцом, а его самолеты – красивыми, быстрыми, легкими в управлении, простыми.

Совершенными.

Небрежно кивнув охраннику в парадном, Григорий поднялся и нажал медную кнопку у дверей, обитых кожей.

Звонок слышен не был, но вскоре щелкнул замок, и перед Быковым предстал авиаконструктор.

В ношенном, но опрятном костюме Николай Николаевич выглядел не профессором, а, скорее, рядовым инженером.

Скромный и благожелательный, он был истинным православным, чтящим Бога и желающим людям добра.

Даже своим врагам.

– Здравствуйте, молодой человек… – протянул Поликарпов. – Чем могу? Позвольте, позвольте… Василий Иосифович?

Григорий слегка поклонился.

– Добрый день, Николай Николаевич. Не помешал?

Конструктор замахал руками и сделал гостеприимный жест.

– Прошу! Сашенька, у нас гости!

Из кухни выглянула робкая женщина.

Испугавшись поначалу человека в форме, она сразу заулыбалась, разглядев, что перед нею военный, а не чекист.

– Не утруждайте себя, сударыня, – улыбнулся Быков. – Я ненадолго.

– Ну, хоть от чая-то не откажетесь, надеюсь? С плюшками?

– Вот тут слаб! Не откажусь.

Улыбаясь, Николай Николаевич проводил своего гостя в кабинет, три стены которого занимали книжные полки.

– Ну-с, и чем же вы меня займете?

– Николай Николаевич, вы верите в Бога?

Поликарпов посерьезнел и медленно кивнул.

– Пятого марта я был близок к тому, чтобы поверить в Него…

– И все же…

– Не знаю. Очень уж все странно…

– Неисповедимы пути Господни, – ласково проговорил конструктор.