…В штабной землянке было накурено, сизая пелена колыхалась под бревенчатым потолком, медленно вытягиваясь через дверь «на улицу». У Павла в горле першило, но он терпел.

– Гиммлер проследует через Ляховичи в Минск. Его кортеж по дороге мы трогать не будем – пускай немцы успокоятся и решат, что партизаны раскисли в своих болотах. Покончить с Гиммлером нужно будет в Минске. 15 августа, в пятницу. Он выедет в окрестности города, где будет проводиться, как немцы выражаются, «рутинная казнь» партизан и евреев. Произойдет это «мероприятие» утром, а мы должны ночью организовать лежки для снайперов – на чердаках домов поблизости.

– Организуем! – сказал майор Гаврилов, прошедший жесткую проверку и допущенный на базу.

– Да, – кивнул Судоплатов, – но главное заключается не в самом покушении, как таковом. Во-первых, нам надо освободить заключенных. Думаю, что немногие из них выживут после этого, но бучу они поднимут знатную. Это и станет отвлекающим маневром, который позволит нам уйти.

– Согласен, – серьезно кивнул Гаврилов. – Раз уж сдались вы в плен, то извольте искупить свою вину кровью!

– Правильно, – поддержал Трошкин.

Павел опять кивнул.

– Во-вторых… Ася, наши танкисты выходили на связь?

– Да, товарищ Судоплатов! Они все в Налибокской пуще.

– Отлично… Группа Репнина на двух «троечках» и двух «четверках» скрытно выдвинется к Минску в ночь на 15-е. Машины замаскируем, и утром они выйдут на позиции по моему сигналу. Сигнал – «Плюс».

– Плюс, – повторил Трошкин.

– Да. Задача танков – прикрыть отход моей группы. Скорее всего бронетехникой придется пожертвовать – от погони танкам не уйти, а вот экипажи машин уйти должны.

– А «тридцатьчетверки»?

Судоплатов покачал головой.

– «Т-34» остаются в Налибокской пуще до особого распоряжения. В акции будем использовать исключительно трофейную технику, чтобы не вызвать лишних подозрений. Конечно, без накладок не обойдется – мы пока не знаем ни паролей, ничего. Любой патруль фельджандармерии может нас остановить, и это будет проколом. Но не провалом! Акцию необходимо довести до конца в любом случае, поскольку другого шанса нам может и не представиться. Моя группа…

– Я! – поднял руку Трошкин.

– Да куда ж без тебя… Выезжаем на двух «Ганомагах» и «Опеле Блиц».

– А не маловато народу? – усомнился Гаврилов.

– На большее число нам не хватит немецкой формы. Так… Ну, что? Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам…

Рассвет 15 августа Судоплатов встретил в дебрях Налибокской пущи. Технику приютил тутошний партизанский отряд.

«Хоть и немчурская, – говаривал командир отряда, – а уход любит. Да и рази виноватая она, что фрицам досталась?»

Павел обошел группу. Экипаж одного из «Ганомагов» был полностью интернациональным: грузин Гурген, дагестанец Расул, белорус Олесь, украинец Панас, москвич Сергей и сибиряк из Забайкалья Иван, сам себя причислявший к гуранам, полукровкам русского и бурятского корней.

– Однако светает, – сказал он.

Судоплатов кивнул.

– Пойдешь со мной, Вань. Ты, говорят, стреляешь метко?

– Ну, как метко… В глаз белке попаду.

– Этого достаточно, – улыбнулся Павел. – Подстрахуешь меня. Если я с первого выстрела Гиммлера не завалю, исправишь мой промах.

– Однако сделаем, товарищ старший майор!

– Народ, подъем!

На рассвете группа двинулась в путь. Танки уже были на месте, их распихали по амбарам, или просто припрятали во дворах – редкие патрульные в упор не замечали боевые машины. Свои же…

По сигналу, бронетехника полным ходом двинется к месту «мероприятия», и общая сумятица сразу будет возведена в степень. Судоплатов не был свидетелем визита Гиммлера «в прошлой жизни», но документов через его руки прошло немало – он знал точно день и час, и даже место, где рейхсфюрер остановится, чтобы полюбоваться расстрелом пленных. Этот момент был запечатлен личным фотографом Гиммлера. Лишь бы реальность не изменилась настолько, что рейхс – фюрер опоздает… Хотя в Барановичи он прибыл в точности, как тогда…

– Подъезжаем, товарищ Судоплатов!

– Понял.

Натянув эсэсовскую фуражку, Павел выпрямился, выглядывая из «Ганомага». Проселок был перекрыт блокпостом – пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, да полосатый шлагбаум. Рядом стоял мотоцикл, и прохаживался немец в форме, в каске и с дурацкой бляхой на груди.

– Расул, – негромко сказал Судоплатов, – сохраняй ту же скорость, не гони и не тормози.

– Понял, товарищ старший майор…

Жандарм встрепенулся, завидя технику, но скучающий оберштурмбаннфюрер, выглядывавший из «Ганомага», успокоил его. «Оберштурмбаннфюрер» Судоплатов лениво салютовал ручкой, и жандарм четко ответил, вскидывая руку в нацистском приветствии. Шлагбаум пополз вверх, и группа проследовала к месту акции. Напротив концлагеря, опутанного колючей проволокой, стояло приземистое здание – писчебумажный склад. Часовых там уже выставили, но разве кто может сравниться с СС?

Павел вышел из бронеавтомобиля и стал распоряжаться, расставляя своих людей. Дозорные, увидев нагловатого оберштурмбаннфюрера в камуфляже и со «Шмайссером» на груди, вытянулись во фрунт.

– Чердак проверен? – строго спросил Судоплатов на немецком, и, не слушая ответ, послал своих.

Вскоре Дуб (австриец-шуцбундовец[205] Добрицгофер, прозванный Дубом за силу и огромный рост) вернулся и доложил на чистейшем хох-дойч, что чердак под контролем. Это означало, что немец там был выставлен, но ему очень не повезло – сломал себе шею. Неловко так повернулся, а тут «Дуб»… В общем, погиб на посту.

Судоплатов осмотрелся. Район был оцеплен, и его «Ганомаги» ничем не выделялись – техники фашисты нагнали немерено, разве что танков не было.

«Будут», – подумал Павел.

Поднявшись на чердак, он прошел к слуховому окну, открывавшемуся в сторону концлагеря. Это был загон для людей, обращенных в скот – аккуратно врытые столбы с натянутой колючей проволокой, вдоль и поперек. Не пролезть. За оградой стояли, сидели, лежали, ходили тысячи полуголых, изможденных людей, опустошенных и опустившихся. Евреи и пленные красноармейцы.

Либеральные писаки в эпоху горбачевской «катастройки» навыдумывали много гнусностей про «разгром РККА в 41-м». К примеру, не думая, публиковали пугающие числа советских военнопленных, не зная или специально «забывая» о маленьком нюансе: гитлеровцы считали военнопленными не только сдавшихся в плен бойцов Красной Армии, но и всех военнообязанных на оккупированной территории.

Павел усмехнулся: все еще ведешь спор с «либерастами»? Не стоит. Можно излечить Квазимодо, сделать его даже симпатичным, но уродов духовных не переделать…

Судоплатов подтянул к себе винтовку. Все тот же «Маузер» с оптикой от «Карл Цейс»… Уже скоро.

Тихо ступая, подошел Расул и доложил:

– Там патруль прицепился, хотел тревогу поднимать. Пришлось их… того…

– Тела спрятали?

– Ага!

– Ладно, будь неподалеку. Дам отмашку, и ты бегом к радисту.

– Это когда «плюс»?

– Да.

– Есть!

Кортеж рейхсфюрера появился неожиданно. Просто толпа немцев, реявшая в отдалении, живо расступилась, вскидывая руки, и вереница лакированных «Хорьхов» и «Майбахов» медленно проехала к комендатуре. Осторожно подняв винтовку, Павел глянул в прицел. Вот он, очкастый и круглолицый, довольный жизнью Генрих Гиммлер. Стрельнуть? Нельзя, далековато, да и свита маячит постоянно. Выстрелишь в Гиммлера, а попадешь в его адъютанта – шустрый Вернер Гротманн так и вился вокруг шефа. А за спиной у главы СС его личный телохранитель, Йозеф Кирмайер. Вон как головой вертит, все высматривает врагов рейха…

Начальник айнзацгруппы по Белоруссии Артур Небе что-то оживленно рассказывал Гиммлеру, тот кивал. Вот он махнул перчатками, зажатыми в руке, и немцы заторопились, распахнули ворота концлагеря, отгоняя прикладами заключенных. Открылась глубокая яма размером с котлован для дома на четыре квартиры.