Тут же послышался скрежет камня по камню, и на пол чуть спереди рухнул грубо отёсанный шар, напоминающий яйцо древнего дракона.

— Что это, хоггова мать? — Айван ни к кому конкретно не обращался, но вопрос был понят правильно.

— Да мы подумали, ваше сиятельство, что всё равно никто не рискнёт проверять, вот и сделали как проще и быстрее. Нам же за срочность доплатить обещали.

— С остальными ловушками вы точно так же напортачили?

Лохматый застенчиво поковырял плитки пола носком растоптанного сапога:

— Только половину. У нас сурьёзная артель была… того… с репутацией, во!

— Репутация дармоедов и бездельников? — мрачно высказался опоясанный колбасками стражник. — Между прочим, даже половина вами сделанного по королевским законам вполне тянет на четвертование. Я прав, ваше сиятельство?

Айван пока ещё плохо ориентировался в запутанном законодательстве королевства, но кое-что читал, и напомнил о смягчающих обстоятельствах: — За несделанную половину Его Величество вполне может помиловать преступника, и прикажет всего лишь отрубить ему голову.

— Повинную голову меч не сечёт, — робко напомнил о старинной народной мудрости лохматый проводник.

— Хорошо, тогда тебе отрубят ноги, — решил пошутить Айван.

Мастеровой побледнел и упал в обморок, ударившись головой о небольшой выступ в стене у самого пола. Этот удар имел далеко идущие последствия — одновременно сработали несколько ловушек, оставивших где ямы в полу, где торчащие из стен копья, а где-то ещё одно каменное яйцо. Фантазия устроителей ловушек особой изощрённостью не отличалась.

— И это всё? — спросил Айван у лежащего без сознания проводника.

Тот не ответил, зато послышался гул, мгновенно превратившийся в оглушительный рёв, и заключительным аккордом — грохот, заставивший вздрогнуть пол под ногами.

И стало не до разговоров с бессознательным мастеровым. Айван бросился вперёд по подземному ходу, приказав стражникам оставаться на месте. Его защищает невидимый жужжащий магический щит от принцессы Илии, так что оставшиеся ловушки ему не страшны. И вообще в десять лет даже в чужую смерть верится с большим трудом, а существование собственной смерти есть нечто мифическое и неправдоподобное.

Впрочем, далеко пройти юный граф Вольф не сумел. Уже через полсотни шагов он наткнулся на завал, жутко воняющий гарью и палёным мясом, и был вынужден отступить. Обходные пути подземный ход не предусматривал. Но что же там такое случилось? Неужели принцесса Илия решила прийти на помощь, и одним ударом смела крысиное логово с лица земли? С неё станется…

— Возвращаемся, — хмуро бросил Айван ожидающим его стражникам. — И проводника нашего прихватите с собой.

— Сам пойдёт, — ответил опоясанный колбасками стражник. — Знаю я один способ быстрого приведения человека в чувство. Меня дедушка научил, а он тридцать лет столичным палачом прослужил. Надёжнейшее средство, ваше сиятельство, не извольте беспокоиться.

— Не надо, я сам, — вдруг громко произнёс лохматый проводник, и открыл глаза. — Мне уже гораздо лучше.

Вернувшийся из подземелья Айван обнаружил на месте дома мэтра Бонифация лишь кучу дымящихся камней, из-под которых местами пробивались языки огня, да стоящих поодаль растерянных стражников во главе с десятником. Мастеровые из расчётов катапульт куда-то запропастились. Наверное, побоялись, что их привлекут к разбору завала. Или побежали отстирывать испачканные штаны… ремесленный люд к сильным впечатлениям непривычен.

— Мы только караулили, ваше сиятельство, доложил десятник, косящий взглядом на увешанных вкусной добычей добровольцев. — Ничего не трогали, как вы и сказали. Пару раз предложили сдаться, в ответ пара болтов прилетела, а потом… Потом как полыхнёт пламя со всех окошек, да из двери тоже, ага… Сама-то дверь куда-то улетела, а домик сложился. Трах-бабах, и пылища пополам с дымом.

— А там что горит? — Айван показал на поднимающийся над крышами дым, скорее всего от пожара на соседней улице.

— Мы ничего не трогали, ваше сиятельство, — оправдывающимся тоном повторил десятник. — Послать кого-нибудь на проверку?

— Обязательно, — кивнул граф.

Хотя он уже догадался, что там могло гореть. Второй потайной ход. Точнее, выход из него, про который не знал лохматый проводник. Первосвященник хорошо подготовил логово и пути отступления из него, и теперь осталось только выяснить, удалось фанатичному ублюдку смыться. Или он остался под дымящимися развалинами. Второй вариант устроил бы больше.

Посланный десятником стражники вернулись быстро, и принесли неутешительные новости:

— Стало быть, ваше сиятельство, горит скобяная лавка Сура Блювштейна по прозвищу Медная Задница. Там на стене неприличный рисунок углём нарисован, и всяческие ругательные выражения в адрес вашего сиятельства и Её Императорского Высочества. Настолько ругательные, что вслух произнести стыдно.

Понятно, ушёл святоша, оставив прикрытие для отвлечения внимания, и напоследок не удержался от искушения поиздеваться над преследователями. Ну ничего, столица не такая уж и большая, так что никуда первосвященник не денется. Если ловить человека правильно, а не обычными для городской стражи методами, то в конце концов он попадётся. Лучше, конечно, раньше, чем успеет нанести ущерб. Какой ущерб? Да от этого фанатика можно ждать чего угодно, начиная от отравления колодцев, до очередной попытки покушения на короля или принцессу Илию. Как показали последние события, попытки безнадёжные, но вот насчёт охраны колодцев и прочих городских источников воды стоит озаботиться всерьёз. С дедом посоветоваться?

Маршал кавалерии граф Лука Вольф.

Этот день должен стать ярким завершающим мазком в величественной картине военной карьеры старого графа. Он сам так решил, потому что любые победы будущего вряд ли сравнятся с сегодняшним грандиозным побоищем. Да, пора уступить дорогу молодым и жаждущим славы, благо достойных, умный и верных немало.

А самому уйти на покой, сесть в кресло-качалку у горящего камина, прикрыто ноги пледом… столик с бутылками чтоб на расстоянии вытянутой руки. Вот так сидеть, смотреть на огонь, раскачиваться потихоньку, и по-стариковски ворчать на молодых, критикуя не только недостатки, но и любые достоинства. Какой же старик без недовольного ворчания? Да, ещё вспоминать былые дни можно, и поучать внуков с правнуками.

Внук, правда, в единственном числе, и правнуков ждать ещё не скоро, но разве это проблема? Объекты для недовольства можно найти где угодно, вот как сейчас:

— Эй вы, болваны, голову куда дели? — прикрикнул граф на двух бойцов, за ноги волокущих к реке безголовый орочий труп. — Потеряли?

— Не нашли, ваше сиятельство! — бодро доложил один из вояк. — Орки, они живучие, так безголовый и бежал, покуда не свалился.

Врёт, понял маршал. Просто побрезговали тащить в руках отделённую от тела орочью башку, и наверняка запинали её куда-нибудь подальше в кусты. Непорядок — она протухнет и завоняет, болезни заразные пойдут, а эпидемии некоторых болезней будут пострашнее любого нашествия.

— Доложите сотнику, что я вам обоим сделал выговор. Один пусть остаётся тут, а второй пусть отправляется на поиски головы. И в воду! Вода всё смоет! Понятно вам, бездельники?

Седоусые бездельники, чьи доспехи сегодня украсились свежими вмятинами и царапинами от орочьего оружия, понимающе кивнули. А что тут такого непонятного? Начальник по должности обязан выражать недовольство подчинёнными, а такой большой начальник, как старый граф Вольф, обязан вдвойне. Тем более, действительно виноваты. Так, слегка… Но не закладывать же сотника, предложившего складывать отрубленные части тел в отдельную кучу, а потом перетаскивать их к реке на больших пехотных щитах?

— Будет исполнено, ваше сиятельство!

Маршал махнул рукой, отпуская вояк, и дал коню шенкелей. Объехать нужно всё поле боя, и везде требуется хозяйский пригляд. Вон там трофейщики работают, загружая в телеги немудрёную, но многочисленную добычу. Всё пойдёт в дело, любая медяшка, любая железяка, любая бронзовая пластинка, любой клочок ткани или кожи. Даже засаленные юбки людоедов станут потом деталями конской упряжи, обивкой щитов, непромокаемыми тентами армейских повозок. Оружие, естественно, на переплавку и перековку, даже если оно в приличном состоянии. Да, изредка и такое попадается, но приличный человек не возьмёт в руки не прошедшую очистительный огонь кривую саблю людоеда. И прошедшую не возьмёт, потому что с детства приучен владеть благородным прямым мечом.