Палуба была заляпана кровью. Воткнутое в мачту, покачивалось копьё. Под скамьёй валялся лук.

– Это Оттара, – прошептал Роскви. – Убили его.

Старик кивнул нетерпеливо, вооружаясь луком. Берестяной тул был стрелами набит наполовину, но Андотту хватило и одной.

Ловко наложив срезень[804], дед растянул и спустил тетиву. Стрела впилась Одду в шею, растворяя вену. Бирюк даже руками взмахнуть не успел, как стоял, так и повалился, обливаясь кровью.

Гребень не сразу заметил гибель старшего товарища, а когда все же углядел «несчастный случай на производстве», нож, брошенный Андоттом, впился ему в печень по самое колечко, прошибая и задубелую шкуру панциря, и грязную кожу.

– Глянь, как там, у соседей, – приказал дед, оставаясь сидеть на четвереньках.

Валера выскользнул из трюма и как ни в чем не бывало прошелся вдоль борта.

Стража на ближних «Вепре волн» и «Волке славы» даже внимания не обратила на потерю Бирюка с Гребнем – все пялились в сторону города, болея за своих и громко, азартно обсуждая промахи обеих «команд».

– Все нормуль, – доложил Бородин, соображая, как ему незаметно отдать швартовы.

И тут началось странное и непонятное.

Драккары Хьельда конунга покачивались рядышком, и палубы их были пустынны. Неожиданно поднялась крышка люка на «Цверге» – Валера сам только что отворил точно такую же – и наверх выбрались трое парнюг весьма могутной наружности, одетые легко и босиком, потом еще столько же. Крадучись, двое из них подошли к левому борту, где впритык стоял «Морской конь», и бесшумно перескочили на палубу снекки. Подбежав на цыпочках к сторожам, они одновременно вытянули руки, ухватили часовых за головы и свернули их. Подхватили тела и осторожно уложили на доски.

Бородин так засмотрелся, что припозднился заметить еще одну компанию, выскользнувшую из трюма на «Йотуне».

А вот его заметили – один из «диверсантов» вооружился ножом и уже хотел было метнуть, благо Бородин был мишенью не хилой. Но тут встал дед Антон. Он прикрыл Валеру, жестами показав швыряльщику, что он с ним сделает. Тот не обиделся, только глаза выпучил да осклабился в ухмылке типа «гы». Полминуты хватило, чтобы снять всех часовых, стерегших флот. Тогда-то и заговорили босые:

– Андотт Кузнец! Тебя ж убили!

– Не дождутся! – ощерился дед. – Кто это вас надоумил – корабли у противника тырить?

– Дык, конунг наш! С самого началу. Да чтоб не высовывались, говорит, ежели даже и бой зайдет, а все ждали своего часа.

– И дождались!

– А это кто, Андотт?

– Это внук мой, Роскви.

– Чуть не снял его!

– Я б тебе тогда бошку снял!

– Так я ж не знал!

– Ладно, хватит болтать. Швартовы отдать – и за весла! Берем только драккары, снекки отвязать, и пущай себе плывут!

С греблей вышли трудности – людей была нехватка. Садились по трое на каждый корабль – двое на веслах, один на руле. В четыре руки, конечно, драккар не шибко разгонишь. Но посудины были на диво ходкие – медленно, плавно, но шли. Все пять кораблей: и конунговы, и трофейные – неторопливо удалялись от берега.

– Хорошо, что тут эта… – выдохнул Бородин, загребая веслом. – Лесополоса! Сразу и не увидят, что без военно-морского флота остались!

Дед Антон хмыкнул.

– Перебьются!

– Лишь бы конунг их одолел…

– Одолеет! Хьельд, конечно, силушку былую подрастерял, но ума у него – дай Бог каждому. Вишь, что удумал – угонщиков засадил! Умно!..

– И… раз! И-и… два!

Мало-помалу драккары выплывали в залив.

Десять шагов разделило корму «Черного лебедя» и причал… Двадцать шагов… Пятьдесят… Сто…

Длиннотелая лодья потихоньку разгонялась, шум боя оставался за спиной, однако напряг не покидал Бородина.

Если только викинги заметят, что «Черный лебедь» да прочий зверинец уходит, они тут же кинутся в погоню.

Мигом настигнут, и… И он узнает, что бывает за угон драккара.

На середине залива Валерий испытал злую радость, торжество даже, и ту лихую легкость, что переполняет тебя, толкая на безрассудства.

Сэконунг ежели настигнет их, то не пожалует, но на чем ему теперь настигать?!

– Андо-отт! – прокричал диверсант с «Цверга». – Куда держать-то?

– Правь в Разбойничью бухту! – ответствовал дед. – Там у конунга хозяйство. По одному заплываем. Тьфу ты, заходим!

Северный берег Сильбрвика почти весь зарос соснами, лишь в одном месте среди зелени светлела вырубка и виднелась кузня – пока не подплывешь вплотную, не разглядишь.

– Загребаем! – скомандовал Андотт.

«Черный лебедь» медленно, плавно развернулся у самого берега, а после его острый нос раздвинул густые прибрежные заросли. Только не уткнулся в землю, а проследовал дальше, через узкий канал в укромную бухту.

С востока над тайной гаванью нависал серый утес, самая верхушка которого курчавилась зеленью.

– Гребем! Гребем!

Лодья сэконунга плавно приблизилась, потерлась бортом о мостки причала, будто ластясь, и замерла, отражаясь в неподвижной воде, как в зеркале.

– Швартуем!

Близ бухты обнаружился настоящий «промкомплекс» – и кузня, и канатная мастерская, и паруса тут шили, и всякую нужную мелочь из дерева вытачивали, и кожи мяли, и жир вытапливали[805].

– Эхой, Андотт! Принимай!

Дед ловко поймал канат, брошенный с «Цверга», и потянул на себя.

– Эй, кто живой есть? – заорали с палубы «Йотуна». – Выходи помогать! Свои!

Местные, не то трэли, не то свободные, преисполнившись великого почтения перед Грозными Похитителями Драккаров, выглянули из-за деревьев.

Распознав своих, они осмелели и всей толпой вышли помогать подтягивать да швартовать корабли.

Бухта была невелика, так что флотилия едва уместилась, а «Волку славы» суждено было кормой в протоку высовываться.

– Дед! А снекки?

Андотт почесал под подбородком, задумчиво глядя в небеса.

– Можно и возвернуться, – проговорил он, – пригоним. А можно…

– Сжечь их на хрен!

Босые, запаренные диверсанты загоготали.

– Верно! Пущай Гунульф полюбуется!

Вскоре небольшая четырехвесельная лодчонка отправилась в путь. Валера греб впереди, ближе к носу, дренг по имени Сигбьёрн загребал с кормы, а вся середина плавсредства была заполнена стружками и прочим горючим материалом. Отдельно лежал бурдюк с бараньим жиром.

Все для фронта, все для победы!

Людей на южном берегу видно не было, зато пыль над поселком поднималась – видать, сражение было в самом разгаре. Даже с середины залива можно было разглядеть за деревьями, что ворота – нараспашку. Стало быть, бой идет на улицах.

– Смотри-ка, уплыли далеко как! – пропыхтел Сигбьёрн.

В самом деле, «Вепрь волн» с «Морским конем» медленно кружились в кабельтове[806] от берега, да как бы не дальше.

– Подгребаем к кабанчику! – весело скомандовал Бородин.

Он первым высадился на «Вепря» и обшарил весь корабль.

На дне оружейного сундука завалялась пара наконечников копий с обломанными древками, а вот в маленьком ларчике под скамьей кормщика обнаружился маленький клад – стопка серебряных монет, тяжелая золотая цепь и гривна из того же драгметалла.

«Бонусы!»

Монеты Валерий пересыпал в пустой кошелек, а цепь с гривной, покачав в руке, повесил на шею, под рубаху.

– Поджигай! – услышал он азартный голос дренга.

– Й-а-а!

Огниво в опытных руках Сигбьёрна мигом сработало – занялись стружки, и Валера ногой сбросил их в трюм.

Веселые огоньки побежали по разлитому жиру.

– Хватит! Уходим!

На «Морского коня» Бородин забрался вторым и ничего стоящего в сундучках не нашел.

– Зарыли где-то, видать, – кисло прокомментировал дренг. – Или все с собой забрали…

– Вот с них и снимем!

– Хо-хо-хо!

Стружек нагребли щедро, не скупясь, еще и скамьи подложили сверху.