При этом решимости, суровости и прочих настроев, подобающих воинам, идущим на подвиг, как-то не наблюдалось – викинги деловито собирались на работу.

Да, сживать врага со свету было их работой, тяжелой, опасной и грязной. Зато почетной.

Бойцы натягивали доспехи, прыгали, пока латы не ложились как надо, обвешивались мечами, подхватывали секиры и копья.

Кто-то из дренгов орудовал таким же коротким копьецом, каким Костя разжился некогда в лавке оружейника, другие сжимали в руках длинные – в два роста, или копья с крюками, или «шнуровые», с намотанной на древко веревкой, – это орудие убийства метали, держа конец вервия простого, и копье закручивалось в полете, обретая точность боя. Да и притащить обратно можно было, ежели, скажем, мимо угодил.

Кое-кто из хольдов, ветеранов, посеченных множеством шрамов, предпочитал мечу или секире копье с длинным и тяжелым наконечником, схожим с широким и плоским клинком.

Его не метали, им рубили и кололи, словно биденхандером[803], оставаясь при этом вне досягаемости вражеского меча. Правда, чтобы умело орудовать подобным копьецом, нужно было иметь габариты Шварценеггера, плюс умение и навык. У хольдов всего этого добра накоплено было в достатке.

Кстати, далеко не все викинги поражали высотой и размахом плеч, большинство на великанов не тянуло – среднего роста, обычного сложения. Но взгляд их и рука были тверды.

Эваранди послонялся, чувствуя неясное томление.

Не зная точно, нагрянет ли Гунульф, он не ведал, как же ему быть, чем отвечать на хмурые взгляды.

Хотя, с другой-то стороны, что плохого в варианте, когда сэконунг решит убраться восвояси?

И жертв меньше будет, и учения проведут!

Так-то вот маясь, Костя и попался на глаза Йодуру.

– Ага! – прогудел хевдинг, блистая панцирем с золочеными пластинами. – Меч у тебя неплох, Эваранди, а вот стеганка в доспехи не годится. Ну-ка…

Вытащив из какого-то закутка кожаные латы, похожие на куртку с короткими рукавами, всю в наклепанных железках (мечта рокера!), он протянул их Плющу.

– Накинь-ка.

Кожа была толстой и жесткой, поставишь такую броню в угол – останется стоять. И весила она тоже немало, ощутимо надавливая на плечи. Зато защитит неплохо, в случае чего.

– Подходяще, – пророкотал Беловолосый. – Завязывай, я сейчас…

Костя вспотел, пока затянул в узлы все завязки спереди доспеха и по бокам. Панцирь несколько сковывал движения, на манер рыцарских лат, и к нему нужно было привыкнуть, однако где же взять столько времени для обретения нужного опыта?

– Примерь, – раздался голос хевдинга.

Плющ обернулся и принял из рук Йодура шлем с наносником и выкружкой для глаз, похожий на стальную полумаску.

– Шлем я тебе не дарю – попользуешься и вернешь. Нельзя, чтобы в бою тебя узнал сэконунг или этот, как бишь его… Шимон херсир. Тогда тебе не жить. И запомни накрепко: вперед не лезь! Прибьют и не заметят. Понял? Рано тебе еще в первом ряду биться. Да и во второй я тебя не пустил бы. Рано. Мясом затяжелей сперва, шкуру нарасти, потом уже в атаку бросайся. На-ка, натяни сначала.

Костя натянул на голову подшлемник, похожий на смешную меховую шапочку, а сверху надел шлем. Как раз. Нет, можно было бы и потуже, конечно, но ничего, не слетит – и кожаные нащечники удержат, и ремешок под подбородком. Слава богу, ремешок был мягким.

Викинги переговаривались:

– Зимы две назад Гунульф выжег два стойбища в Холодном Краю…

– Мехов не дали местные?

– Дать-то они дали, но сэконунгу мало показалось.

– Жадный он.

– Не то слово! За шкурку удавиться готов.

– Зато как Гунульфу хвост подпалили в Скирингсалле!

– Да-а! Гудрёд Охотник дал им жару. Тогда у сэконунга чуть ли не полсотни бойцов отправилось в Вальхаллу!

– В Хель они отправились…

– Сейчас мы и Гунульфу дорогу туда укажем!

– Хо-хо-хо!

– Га-га-га!

– Тихо, вы, – проворчал хевдинг, впрочем, довольно-таки добродушно. – Расшумелись… Давай к пристани.

Костя со всеми покинул воинскую избу-гридницу, примыкавшую к длинному дому, служившему конунгу дворцом, и направился к Сильбрвику.

Викинги не маршировали вдоль по улице, печатая шаг, а топали вразнобой большой, дружной компанией, где все знали всех настолько, что легко доверяли друг другу самое ценное – жизнь.

У причалов не осталось ни единой лодчонки, все были эвакуированы подчистую. Лишь два драккара Хьельда конунга – «Цверг» и «Йотун» – тыкались носами в мостки, дожидаясь своих экипажей.

Костю определили на «Йотуна».

– Слушай меня! – возвысил голос Йодур. – Напоминаю всем, а тебе, Гуннар Длинный Меч, особо, – наше дело не потрошить людей сэконунга, а разозлить! Пущай остервенеют и кидаются за нами, нам того и надо. Поняли?

– Поняли, – буркнул Гуннар. – Все равно ж кой-кому потроха выпустим…

– А я что, – хмыкнул Беловолосый, – против, что ли? Выпускай! Только меру знай. А как крикну: «Спасайся!», все чтоб обратно кинулись!

– Ага, – проворчал Длинный Меч, – чтоб Гунульф подумал, будто трусы мы…

– Да! – рявкнул хевдинг. – Именно для этого!

– Смеяться будут, – бубнил Гуннар.

– Вот как заманим этих хохотунчиков, да усечем им головы, вот тогда пущай и смеются – обрубками! Все, тихо! Весла на воду!

И вновь Плющ ворочал тяжелое весло, в этот раз на пару с худым и бледным парнем, имевшим милое прозвище – Хальвдан Убийца. Далеко, впрочем, драккары не уходили, поджидая неприятеля.

И вот над заливом разнесся голос впередсмотрящего:

– Иду-ут!

Надо ли говорить, насколько громадным было облегчение, испытанное Плющом?

Не зря, стало быть, весла ворочал от самого Стьернсванфьорда, не зря от молодцев Беловолосого бегал.

– Вон они! – крикнул Хальвдан.

Из-за северного мыса выплывали корабли, подгоняемые ветром. Один… Два… Три… Пять боевых единиц.

– Ага! – встрепенулся Йодур. – Потихоньку подгребаем к «Черному лебедю»!

– Поняли мы…

Объединенная эскадра сэконунга входила в залив, перестраиваясь на ходу: драккары шли по середке, снекки – на флангах. Вскоре корабли оказались достаточно близко для того, чтобы Костя разглядел вымазанный красным щит, поднятый на мачту «Черного лебедя», – это был знак угрозы, который означал: «иду на вы».

За спинами хускарлов Хьельда конунга прятались лучники в легких кожаных доспехах. Дистанция для стрельбы навесом была достаточной, но тетивы не звенели внатяг – коли уж до баталии дошло, то сперва следовало гвоздить неприятеля словом.

– Эхой! – взревел Йодур. – Никак Гунульф пожаловал!

– Да вроде как не он, – громогласно «засомневался» Хродгейр Кривой.

– Ну, как не он? Вишь, щит красный приколочен? Это он со значением делает, чтоб все знали, кто пожаловал!

– А-а… Так это щит? А я-то думал, это сам сэконунг на мачту вскарабкался и голой жопой светит! А оно вон что…

– Эй, Гунульф! Ты зачем столько дров привез? Не зима, чай!

С борта «Черного лебедя» заорали:

– Выйми глаз из задницы, Хродгейр! Плюнь на него и протри хорошенько! Может, тогда длинные корабли разглядишь!

– Корабли?! – комически изумился Кривой. – Йодур, ты слышал? Он называет эти лоханки, эти кормушки для свиней… кораблями!

– Ну это ты зря, Хродгейр, – удрученно покачал головой Беловолосый. – Лоханки-то и вправду длинные – вона, сколько в них доспехов да оружия уместилось! Видать, Гунульф торговлишкой решил промыслить, железяки свои распродать по дешевке!

– Ой, Йодур! Или мне померещилось? Вроде как те доспехи шевелятся!

– Знать, чего-то в них понапихано, – рассудил Беловолосый.

– Слу-ушай, Йодур, а если в тех латах воины?

– Сдурел ты, что ли? Какие у Гунульфа воины?! Так, шелупонь одна…

Викинги на борту «Цверга» и «Йотуна» покатывались со смеху. Среди их противников не нашлось бойкого на язык, зато все терпение вышло.

Метко пущенное копье едва не поразило Беловолосого – Хродгейр поймал его в полете, крутанулся, чтобы погасить инерцию, и метнул обратно. Попал он или нет, осталось неясным, но именно его бросок послужил сигналом к атаке.