Романус пристально оглядел троицу.

– Хранители не боги, – мягко проговорил он, – хоть и «прописаны» в Междумирье. Нам, как всем смертным, свойственно ошибаться. Вполне может статься, что надежды, кои мы возлагали на вас, не оправдаются, но положение все равно улучшится. Хотя бы за счет перемен. Вы не поскупились на оплату билетов, – по губам Хранителя скользнула улыбка, – и это радует. Стало быть, намерения ваши серьезны. Кто-то из вас жаждет приключений, кто-то хочет добычи, кто-то желает испытать себя. Все это будет дано полною мерой, но лишь от вас самих зависит, какими вы вернетесь в свое пространство и время, и вернетесь ли вообще. Не буду спрашивать, согласны ли вы – вижу, что не против. Я прав?

– Да! – вырвалось у Бородина.

Щепотнев с Плющом молча кивнули.

– Таких, как вы, – продолжил Хранитель, – призывали во все века, и имя вам – Регуляторы. Миссия ваша столь же почетна, сколь и трудна…

– Что нам нужно будет делать? – прямо спросил Щепотнев.

– Жить, – улыбнулся Романус. – Жизнь – это цепь деяний, вот и действуйте, сообразуясь со своими желаниями и понятиями – чести, достоинства, справедливости. Мы откроем вам Северный путь.

– Норвегия? – встрепенулся Костя. – Викинги?

– Они, – кивнул Хранитель. – Время – приблизительно 870 год от Рождества Христова. Харальд Косматый набирает силу, хочет всех норегов сделать своими подданными, но конунгов и ярлов там тоже достаточно, и не все они жаждут посадить себе на шею Харальда Первого. Туда вы и отправитесь.

– Мы согласны! – быстро сказал Щепотнев.

Романус кивнул.

– Врата для вас откроются через два дня, когда солнце будет в зените, а пока отдыхайте. Готовьтесь к походу и к неожиданным встречам. Да, кстати… – он подозвал служку с бледным лицом, словно на всю жизнь перепуганного, и тот с поклоном протянул поднос с тремя кожаными кошелями, вернее, кошелечками – уж больно тощи были. – Здесь золотые и серебряные монеты, имеющие хождение в Интермондиуме, это и есть ваши… э-э… баксы. Мы не продаем билеты в прошлое, мы лишь выдаем пропуска достойным. А деньги – это вроде теста. Коли уж не пожалел человек всеобщего эквивалента, значит, желание в нем крепко. Держите, они вам понадобятся, – Романус раздал кошельки. – Пройдитесь по лавкам на Главной улице, купите оружие, доспехи и одежду. А послезавтра явитесь сюда ровно в двенадцать ноль-ноль. Люциус проводит вас.

Отвесив легкий поклон, Хранитель удалился, шелестя мантией.

– Пошли, что ли, – сказал бледнолицый Люциус. – В Башне нельзя долго оставаться.

– Пошли! Так это башня или пещера?

– Вот тут пещера, и ниже тоже, а сверху – башня. Тут кроманьонцы жили, они первыми стали по разным эпохам шастать. А потом… Не знаю, Хранители всего не говорят. То ли обрушилась часть гротов, то ли люди сами постарались, а только – видите? – и ступени вытесали, и порталы, а из обломков такую надстройку сделали. И получилась Башня!

– Порода странная. Зернистая, искрится вся…

– А это не порода, это кристаллы такие, особые. Многие думают, что они живые.

– Небелковая жизнь?

– Вроде того. Ведь как-то же открываются ходы в прошлое! Это всё они, полукристаллы-полукораллы.

– Может, они и вовсе чужие? В смысле, инопланетные?

– Да фиг их знает…

Стена Башни-Терминала была толстой, метров пять, а вход – он же выход – перекрывался двумя могучими створками.

Люциус распахнул одну из них, кивая молчаливым стражникам.

Снаружи был ясный день.

– Ух, ты! – восхитился Бородин.

Место, которое они только что покинули, являлось как бы донжоном – главной башней огромного замка. С возвышения, где крепко сидел донжон, были хорошо видны крепостные стены с непременными зубцами, башни, квадратные в плане или круглые, а внутри стен – дворцы, храмы, дома, извилистые улицы…

Но тесноты, обычной для средневекового замка, не наблюдалось – кое-где и подобия сквериков зеленели, а больше всего в глаза бросалось причудливое смешение культур: тут и китайская пагода присутствовала, и эллинский периптер, вроде Парфенона, а поперек всей цитадели тянулась монументальная аркада римского акведука, доносящего воду с далеких гор, размыто видневшихся на горизонте.

– Здорово! – впечатлился Плющ.

– Вы только… это… за ворота не ходите, – сказал Люциус. – Здесь вам Интермондиум, а не абы что! Думаете, зря водопровод зигзагом провели? Там такие области… этого… ну, как его… антивремени! Так-то. А вон, видите, на юге?

Костя пригляделся.

– Лес, вроде, – сказал он неуверенно, – а над ним птички…

– Птички! – фыркнул слуга. – Птеродактили это! Там – мезозой, верхний мел. Понятно? А во-он там, – он указал на восток, где стелились пески, испещренные озерцами, – и вовсе океан Япетус. Силурийский период. Ясно? Динозавры сюда не забредают, не бойтесь, хотя поохотиться на них можно. Ну, если совсем ума нет, конечно.

– Сафари потом, – нетерпеливо оборвал его Щепотнев. – Веди нас на Главную.

– Слушаюсь и повинуюсь, – смиренно ответил Люциус.

По широкой лестнице они спустились на полукруглую Центральную площадь, по дуге застроенную культовыми зданиями. Два массивных пилона словно сжимали вход в кумирню богини Маат. Рядом круглились стройные колонны святилища то ли Зевеса, то ли Юпитера, многоярусная пагода и двуглавый собор, смотревшийся как отражение древнеегипетского храма.

На Главной улице было довольно-таки людно.

Рабы и слуги узнавались по бедной одежде, заискивающим взглядам и суетливости. Их хозяева, напротив, выступали гордо, не спеша, будто являя себя. Одетые в хламиды или в более привычные Косте штаны да рубахи, жители замка почти все были при оружии. Никаких огнестрелов, сплошь мечи да сабли.

Костя вертел головой так, что хвост у него хлестал в стороны, будто конь от мух отмахивался. Все тут было интересно, все просто изу-ми-тельно!

Вон местный джаз надрывается – сипло трубят, лупят по барабанам, тренькают на чем-то среднем между гитарой и бандурой. «Стоп! – кричит старший и тычет мосластым пальцем в трубача: – Нэкофон пущай на полтона съедет! Пониже чтоб! Начали! И-и…»

А какие женщины!

Блондинки, брюнетки, шатенки, высокие и миниатюрные, стройные, длинноногие, груди так и распирают платья или рубахи старинного покроя.

И у каждой второй на поясе либо меч в полметра, либо пара изящных стилетов – к нам не подходи!

Иные хохочут, веселятся, чисто выпускницы на последнем звонке, но по большей части амазонок напоминают, боевых подруг в полной готовности.

Плющ хмыкнул. Всякая особь мужеска полу мечтает выглядеть круто – это закон природы.

Коли уж родился ты мальчиком, то, будь добр, соответствуй хрестоматийному образу – будь здоровенным, мускулистым, драчливым, опасным. Чуть кто тронет тебя, сразу в морду наглецу. Или меч в грудину. Короткой очередью в упор. А как же иначе?

И неважно, что в современном мире не обязательно быть здоровяком с мышцами и вот таким кулаком.

Да, успеха можно добиться и очкастому задохлику, все физические нагрузки которого ограничиваются перемещениями мышки по коврику. И что с того?

Девчонки все равно будут заглядываться на качков-мачо, грубых, наглых, уверенных в себе на все сто. Девчонками правит биология.

Вот и Костя Плющ всегда хотел занять место в ряду широкоплечих мордоворотов – всех этих загорелых шерифов из вестернов, безжалостных суперагентов, пиратов и прочих редисок – нехороших людей.

Одной из причин того, что он попал в Интермондиум, как раз и было желание стать образчиком мужественности.

После двадцатого своего дня рождения Костя никому уже не позволял на себя наезжать, а если что, сразу давал сдачи. Однако всякий раз он напрягался, испытывал страх, а от выплеска адреналина пальцы вздрагивали.

Обрести бы истинное бесстрашие, когда перспектива отдубасить любого хама вызывает не учащение пульса с еканьем в потрохах, а злую радость и предвкушение! Удовольствие от осознания силы и власти.

Разве не этого он добивался на фестах?