Семёну Семёновичу не повезло с характером.

Служа опером убойного отдела, он зря свой хлеб не ел – гонялся за уголовным элементом, ловил его и сажал. Нет, если честно, Шимона прельщало не торжество закона, его увлекала «самая увлекательная из охот – охота на человека». Хотя какая разница? «Вор должен сидеть в тюрьме!»

Вот всякая криминальная шелупонь и отправлялась за решетку – небом любоваться, в крупную клетку.

Беда заключалась в том, что Семен не лебезил перед вышестоящими и не терпел брехни. Вот поэтому-то, когда милицию превратили в полицию, капитан Щепотнев не прошел аттестацию – начальство оставило при себе самых прогибистых.

Само собой, жополизы не умели бороться с криминалом, и раскрываемость преступлений упала ниже некуда; но кого это волновало?

Это в Америке, где шерифов с окружными прокурорами выбирают, компетентным органам приходится ломать голову, как ублажить пипл. А у наших головняк бывает совсем по иному поводу – как бы удоволить начальство.

Вот поэтому-то Михе Вальцеву, сыскарю от Бога, пришлось устраиваться секьюрити в супермаркет «Фреш25», а опера Щепотнева взяли в штат районной газеты. Судьба!

Ясным утром в пятницу Семен опоздал на работу.

Минуток на пять всего; но Тамара Николаевна, исполняющая обязанности ответсека[760], свято чтила Трудовой кодекс, а посему встретила злостного нарушителя дисциплины поджатыми губками.

– Я исправлюсь! – пообещал ей Щепотнев мимоходом и юркнул в отдел криминальной хроники.

Плюхнувшись на кресло за своим столом, он первым делом включил комп. Тот злобно загудел, как трактор у вечно пьяного механизатора.

Любаня, сидевшая за столом напротив, уже вовсю долбила клавиатуру, выдавая строки на-гора. Ирка-корректор неторопливо красилась по соседству.

Пока комп загружался и давил вирусов, Семен крутнулся в кресле, обозревая свой «неживой уголок».

Лет пять назад он украсил простенок челюстями акулы – привет с Южно-Китайского моря. Тогда они втроём отправились на неприметный островок, у берегов которого затонул в войну японский эсминец.

Теплые воды просто кишели тигровыми акулами и мако[761], но было ради чего рисковать: в каюте капитана эсминца, если верить пожелтевшим страницам судового журнала, пестревшего выцветшими иероглифами, находился ржавый ящик с рубинами из оккупированной Бирмы.

Ничего они тогда не нашли, даже пустого ящика, зато сувенирами разжились. И не только…

Семен почесал под коленкой, куда его цапнула акулка, слава Богу, мелкая.

Ниже расщеперенных челюстей тускло поблескивал опаленный камешек – память об экспедиции в тайгу, где рухнул Сихотэ-Алиньский метеорит.

Место было просто кошмарное – все усеяно, буквально усыпано клещами! Настоящие клещиные кучи.

Целые завалы переносчиков энцефалита и прочих гадостей жизни. Куснет такой, и думай – то ли помрешь, то ли дурачком станешь. Каждую минуту приходилось снимать с себя по десятку кровососов, никакие спреи не помогали.

Вдвоем с напарником они копали шурфы на склоне сопки, и удача-таки улыбнулась им – три рюкзака набили осколками небесного тела; а метеоритное вещество шло по два с лишним доллара за грамм.

Правда, быстренько нашлись охотники на охотников за метеоритами, но ничего, отбились…

Щепотнев шевельнул плечом, задетым пулей, – ноет теперь в дождливую погоду.

А вот замысловатый горшочек. Настоящий Бохай, VIII век. Искали потерянную плантацию Дерсу Узала, где этот «последний из удэге» рассадил женьшень, а наткнулись на бохайское городище. Перелопатили культурный слой, нарыли всякой всячины, а чуть углубился в лес дед-корневщик, до ветру сходив, так сразу и орать: «Панцуй! Панцуй![762]»

«Какой панцуй?» – кричим.

«Панцуй-липие! – вопит. – Много-много!»

Целый мешок тогда накопали. Как картошки с дачи…

– Пошли покурим? – предложила Ирина, облизывая губы и рассматривая сей процесс в зеркальце.

– Ты что? – оторопел Семен. – Как можно? В рабочее время?

Ирка засмеялась и крикнула:

– Ромашка! На перекур!

– Иду! – откликнулся Ромка, выбираясь из своего закутка.

Мелкий, щуплый, он походил на отрока. Взяли его на работу временно, пока худред[763] не выйдет из декрета. За лето Ромка пообвыкся, пообтерся, почти расставшись с робостью. Наглеть даже стал.

Газету, правда, верстал неплохо. Без нареканий.

– Семен Семеныч, – сказал верстальщик, накидывая куртку. – Гороскоп!

– Как ты мне надоел, – вздохнул Щепотнев.

Ромка, хихикнув, скрылся за дверью, а Семен взялся за астропрогноз.

Эту дурацкую астрологию он презирал, но читатели жаждали узнать, что им там звезды рекомендуют. Спрашиваете – отвечаем.

– Овны вы все, – проворчал Щепотнев. – Козероги…

Скачав с «Рамблера» готовый гороскоп на неделю, он его малость обработал – удалил лишнее, подправил. Готово. Кушайте, не обляпайтесь.

– Это нехорошо – астрологов править, – пригвоздила его Люба. – Получается, что мы людей обманываем.

– Любочка! – сказал Семен проникновенно. – Если бы астрологи говорили людям правду, то все гороскопы были бы одинаковые! А они разные, потому что каждый астролог врет по-своему.

Любаша фыркнула негодующе.

Откинулась в кресле, поставив последнюю точку, вздохнула и пошла к принтеру – забирать распечатку.

В это самое время в дверь заглянул сам главный редактор – кругленький, лысенький Натаныч (иногда – главред).

– Любанька, – сказал он, – ты по ГИБДД сделала?

– Да, Денис Натанович. Отдать вам?

– Не надо. Покажешь Ире, и пусть Тамара выставляет. Сколько строк?

– Четыреста тридцать. Там про новые штрафы, про детей на дороге…

– Фотки есть?

– Две.

– Отлично, сделаем полосу!

Редактор хотел уже было ускользнуть, когда его окликнул Щепотнев.

– Денис Натанович! – воззвал он. – Мне срочно нужны восемь отгулов! Ну, можно десять, если с понедельника…

– Именно десять? – озаботился главред. – А зачем?

– По семейным обстоятельствам, – соврал Семен, не обращая внимания на укоризненное лицо Любаньки.

Натаныч решил изобразить строгость:

– А у вас все сдано?

– Очерк по «Кубку Легиона» я уже отнес Тамаре Николаевне, – отрапортовал Щепотнев, – два письма сейчас наберу.

– У нас в рубрику «Правопорядок» ничего нет.

– Будет!

– Тогда сдавайте. Заявление напишите, и пусть Тамара оформит вам десять дней в счет отпуска.

– Спасибо, Денис Натанович! – с чувством произнес Семен Семеныч.

– Не за что… – обронил редактор, исчезая в дверях.

Вечерком Шимон надумал проведать учителя. Тот жил на самой окраине, в своем доме, большом здании еще имперской постройки, из потемневшего кирпича.

Доехав до «Сахзавода», Щепотнев поплутал по переулкам частного сектора, не знавшим асфальта, пока не вышел к знакомой ограде.

Учитель был дома. Он грелся на осеннем солнышке, сидя на лавочке.

Потрепанные штаны, застиранная рубашка, тапки на ногах, очки на носу, палочка… Типичный пенсионер.

Звали пенсионера Дзюкити Като.

В далеком 45-м барон Като, молодой капитан Армии Великой Японской империи, попал в плен. Отсидев в лагере, повкалывав на стройках социализма, Дзюкити так и остался в СССР. А что ему было делать на земле Ямато, чьи войска оказались повержены, а дух нации сломлен?

Представляясь бедным крестьянином, невинной жертвой японских милитаристов, Като добился пролетарского снисхождения. Но остался в душе истинным самураем.

Он чудом сохранил свою офицерскую катану. Куда бы ни забрасывала его судьба – на колхозные поля, на прокладку дороги в тайге, на спасский цементный завод – меч всегда был с ним, как последняя и единственная связь с былым…