Утром Сюнь Синь поднял всех задолго до рассвета и повел караван почти на ощупь – плотный туман забивал все прогалы между деревьями, глуша звуки и путая глаза.

Встало солнце, рассеивая влажную завесу. Открылся путь, широкий – телега проедет. Проводник объяснил, что это слоновья тропа. Здешние селяне возделывают рис на делянках в узкой долине, а со склонов тягают стволы деревьев – не сами, конечно. Здешние слоны хоть и мелки, но таскать бревна им под силу.

Ближе к полудню Сергий расслышал звуки погони – топот лошадей достиг его ушей, топот и крики всадников.

– Уходим!

– Блин! – рассердился Эдик. – Достали уже!

Отряд прибавил ходу и вскоре выбрался на обширную лесосеку. По неровному склону бродили слоны. Восседающие на них погонщики издавали резкие крики, приказывая животным. Умные гиганты послушно упирались лбами в деревья и валили их, выворачивая с корнями, оголяя скалистый грунт под тонким слоем красной почвы.

Десяток лесорубов тотчас же накидывалась на ствол, отделяя комель с корнями, обрубая сучья и тонкую верхушку. Поодаль слон поддевал готовое бревно бивнями, помогая себе хоботом.

Го Шу и Лю Ху, не сговариваясь, закричали на лесорубов, указывая на север. Растерзанный вид философов и их блуждающие взгляды пугали мирных селян, и смысл криков лучше до них доходил.

– Молодцы, философы! – осклабился консул. – Говорят, надо остановить разбойников с севера, убийц и людоедов!

Селяне переполошились, вскрикивая недоверчиво, но халаты высокопоставленных лиц империи вкупе с грамотой Сына Неба возымели свое действие – все кинулись исполнять веления важных сановников, защищающих хуан-гуйфэй…

Слонов направили к деревьям, обступавшим тропу. Животины уткнулись лбами в кольчатые стволы пальм и принялись заваливать проезд, валя деревья поперек пути. Другие лесные великаны подхватывали ошкуренные бревна и укладывали их поверх импровизированной баррикады.

Так что, когда значительно поредевшая банда Орода вынеслась из-за поворота, «головорезикам» пришлось резко осаживать коней. А слоны, понукаемые воплями погонщиков, грузно понеслись на банду Косого. Рабочие слоны не умеют воевать, но сам вид трубящих гигантов кого угодно мог напугать до смерти. С криками ужаса «головорезики» понеслись по склону вниз и угодили на рисовые чеки, где лошади вязли в топком месиве. Сюнь Синь пропал в сутолоке боя, и Сергий не стал искать его.

– Уходим! – крикнул он.

– Их меньше тридцати! – завопил Эдик. – Давайте перебьем!

– Тебе что, подвигов мало? За мной!

Чанба вздохнул с огорчением и сказал, себе в утешение:

– Как говорил мой дед Могамчери: «Тигр не стыдится убегать от охотника, но он остается тигром…»

– Слышь, ты, усатый-полосатый? – окликнул его Гефестай. – Прибавь ходу. Море зовет!

Остаток пути к крайнему югу Поднебесной прошел без происшествий. Никто не догонял отряд, и Сергий впервые за всю неделю расслабился. Беглецы решили умыться, почиститься, а Давашфари набралась решимости и переоделась в шафранное платье с подбоем цвета туши и накидку из фиолетовой парчи с киноварной подкладкой. Пояс и вовсе был произведением искусства – мастерицы расписали его изображениями зимних гор, замерзших рек, птиц, летящих над оголенными деревьями, и глубокой пещеры, где богини вод в легких одеяниях разыгрывали партию в го.

– На твой пояс глянешь, – пошутил Гефестай, – и сразу такая прохлада!

Давашфари ласково улыбнулась сыну Ярная.

А путь посуху близился к концу. Горы начали терять в высоте, полого опадая к невеликой равнине, и вот на востоке блеснула синяя каемка. Море!

Город-порт Фаньюй выглядел экзотично даже для Поднебесной – его беленые наклонные стены с редкими башнями так и просились на полотно, а купы перистых пальм приятно оттеняли желтовато-белую кладку.

Стражи у городских врат не препятствовали въезду, а даже вытянулись «на караул», завидя столь важных персон, чьи халаты, хоть и запыленные, и измазанные сажей ночных костров да травяным соком, все-таки внушали почтение, доходившее до поклонения. Сергий нарадоваться не мог на присутствие Давашфари, чья выдумка избавила отряд от многих не нужных им встреч и прочих опасностей долгого пути.

Главная улица Фаньюя вела прямо в порт. Моря отсюда видно не было: причалы тянулись вдоль берега реки Сицзян, чье глубокое русло выводило корабли прямо на морской простор.

У причалов теснились сотни кораблей – от маленьких, юрких сампанов до торговых ша-чуаней о двух или трех мачтах, прозванных джонками. Много было крутобоких арабских судов, дожидавшихся зимних муссонов, а в военной гавани корабли стояли борт к борту. Больше всего было чжань-сяней – боевых джонок – и мын-чунов, кораблей прикрытия. Если чжань-сянь можно было сравнить с триремой, то мын-чун тянул на либурну. А у самого причала едва помещался громадный лоу-чуань – «башенный корабль», гордость ханьского военного флота. Между его двумя мачтами возвышалась настоящая крепость в три этажа, с амбразурами, прикрытыми деревянными щитами, откуда велась стрельба из тяжелых арбалетов. Над верхней площадкой выглядывали метательные рычаги катапульт и полоскались заостренные желтые стяги.

– Надо искать императорский ша-чуань, – нервно заоглядывалась Давашфари. – Его кормчий мигом подчинится велению Сына Неба.

– Правильно, – одобрил консул. – Отобрать корабль у арабов будет непросто, да и шум поднимется. А к воякам лучше и не заглядывать – худо придется всем…

Отряд не спеша проехался вдоль пристани, распугивая грузчиков и мореходов, и остановился напротив трехмачтовой джонки, по размерам не уступающей триреме. Круглым глазом, намалеванным на скуле, она еще напоминала римские или эллинские корабли, но на этом сходство кончалось – нос был широкий и квадратный, с нарисованной спереди тигриной мордой, на корме, такой же угловатой и коробчатой, возвышалась надстройка. Средняя мачта была в обхват у основания и не крепилась ни штагами, ни вантами.

Тяжелые паруса из бамбуковых циновок удерживались горизонтальными рейкáми – по семь рейков на мачту, что придавало джонке некую «перепончатокрылость».

– Эй, на палубе! – крикнула Давашфари.

Крикнула она на ханьском, но Сергий ее понял без труда. Человек восемь команды вразвалочку приблизились к бортам – и разом брякнулись на колени, разглядев, кто именно их окликает.

– Мы реквизируем этот корабль, – холодно сообщила удельная принцесса. – Можете сходить на берег.

Экипаж сошел по трапу в совершеннейшей растерянности, и Го Шу их добил, развернув свиток с императорской печатью. Мореходы снова хлопнулись на колени.

– Кто ходил в Индию? – спросил консул.

– Я, господин, – пробубнил, не разгибаясь, седобородый кормчий.

– И я, – откликнулся еще один моряк, попузатее и помоложе.

– Вы можете остаться. Остальные свободны.

Ее лакированные лари перенесли на борт первыми, затем пришла очередь медицинского груза Чжугэ Ляна. По приказу удельной принцессы мореходы сбегали в ближайшие харчевни и потратили ее же деньги, натащив кучу снеди, закатив на борт огромные кувшины с чистой водой из горных ключей.

– Отдать концы! – скомандовал Эдик.

И никто из преторианцев не шуганул хитроумного ехидного Чанбу – всех трясло от радостного нетерпения.

Ша-чуань медленно отвалил от причала. Кормчий, не зная, как ему командовать столь важными господами, обратился к ним с почтительной просьбой поднять паруса.

Господа навалились, и рейки́ с жесткими парусами поползли вверх, занимая свое положение. Верхний реёк поднимался двумя фалами, которые накручивались шпилем и крепились на кнехт.

– К развороту!

Теперь надо было потянуть за два браса нижний реёк, разворачивая плоскость ветрила. Джонка стала описывать плавную дугу, выплывая по течению реки вниз.

– Смотрите! – закричал Эдик, показывая на берег.

На пристань вылетели остатки армии Орода, поднимая суету и переполох. После минутной заминки «головорезики» спешились и бросились к лоу-чуаню. Подействовал ли на моряков императорский свиток, или «свита» наня действовала более доступными средствами, осталось неясным, но когда джонка уже отплыла на приличное расстояние, Сергий заметил, как мачты лоу-чуаня одеваются парусами – по двенадцать парусов на каждую.