– Да, вот этот. И художник, нарисовавший… э-э… тебя, уже умер.

– Не смею просить Высочайшую Госпожу, – медленно проговорил Косой, – чтобы она подарила мне эту забавную картинку, но, быть может, тай-хоу продаст его? К чему ей эта безделка? А мне она дорога как память…

– А сторгуемся ли? – усомнилась вдова.

– Сторгуемся, – заверил ее Ород. В эту минуту он понял всё, всё наперед. И суть происходящего, и то, что ему следует предпринять этой же ночью. – Я привез из Лха-ла два нефритовых панциря, два драгоценных доспеха усопшим. Один я преподнес Сыну Неба, а другой предназначен императрице…

Но мне не жалко сменять его на мой портрет. Разве этот обмен не выгоден? Деревяшку на древний нефрит!

– О выгоде говорить не будем, – мягко сказала Высочайшая, – но обмен вполне может состояться…

– Скажем, сегодня вечером? – дополнил ее Ород.

– Я предупрежу стражу, чтобы тебя пропустили.

– Договорились, Высочайшая! Я могу идти?

– Ступай… гьялпо.

Низко поклонившись, Косой вышел. Спускаясь по лестнице, он испытывал бешенство и холодную решимость. Обмен не состоится. Даже если вместо нефритового доспеха он и получит этот дурацкий портрет, то потеряет, а не приобретет, ибо тайна останется со вдовой. И что потом? Через день? Через месяц? Не вызовут ли его снова и не поделятся ли своими сомнениями – дескать, не знаю, скрывать ли и далее твой секрет… э-э… гьялпо, от Сына Неба или выложить владыке всю правду? А ему опять платить?! И до каких пор? О, Арамазда! Да разве этой богатейшей и знатнейшей женщине нужен нефритовый доспех? Она просто развлекается, играет с ним, получая удовольствие. А когда игра надоест, она просто укажет на ацатанагьялпо – и не с кого станет портреты писать…

Ород криво усмехнулся. Значит, надо сделать так, чтобы тайна упокоилась навечно. Вместе с императрицей. Мертвые надежно хранят секреты…

Покинув Зал Почитания добродетелей, Ород не стал возвращаться к себе, а побродил по парку, обдумывая детали убийства. Его изворотливый ум стал искать способы не запачкаться. Лучше всего кинжал… Причем, нанести роковой удар придется ему лично, ибо никого иного вечером у вдовы не ждут, а любопытства по поводу поздних визитов молодого мужчины не проявит никто – всем хорошо известны и похотливые привычки вдовы, и ее крутой нрав. Но как тогда избежать подозрений? Иначе говоря, на кого свалить вину?

И тут Косого осенило.

– Так, именно так! – сказал он свистящим шепотом.

Дрожа от злой радости, Ород поспешил к обиталищу преторианцев.

И снова удача – никто из проклятых фроменов не стоял в дозоре, их вообще не было на месте. Лишь троица философов сидела близ алтаря, негромко печалясь – ученая братия из академии Тайсюэ мощным хором обвинила триаду в измене устоям, в подверженности «тлетворному влиянию Запада», в извращении учений Кун Цю, Лао-цзы и Шакьямуни, в коварном принижении ведущей роли Божественного императора, в уравнивании Поднебесной империи с остальными государствами… Куда с подобным списком преступлений? Во дворец таких «злодеев» даже подметальщиками не возьмут…

– И вас фромены подставили? – прошептал Ород с ухмылочкой. – Так вам и надо!

Проникнув в павильон, он недолго искал требуемое – цирковой реквизит был разбросан по кровати-лежанке. И среди них те самые кинжалы, которыми жонглировал этот мелкий… как бишь его… Эдикус. Кинжалы-пугио, каждый с выдавленным названием на рукояти: «Legio II Augusta», Второй Августов легион. Ищи хоть по всей Поднебесной, а таких кинжалов не сыщешь!

Ород схватил кинжал и бросился к окну. Раздвинув решетки, он мягко выпрыгнул в парк.

– О, Мирта Палящий! – вымолвил Косой, содрогаясь от злобного торжества. – Одним ударом – пятерых!

Завечерело. В парке стало темно, и повсюду зажглись фонарики – внизу, в каменных фигурных светильнях, и вверху, протягиваясь гирляндами. Слабый и неверный свет – желтый, сиреневый, синий, красный, – создавал мешанину ярких пятен и глубоких теней, еще больше запутывая, еще плотнее окутывая вечной загадкой ночи.

Трепетный свет фонарей, тусклое сияние, сочащееся сквозь узоры оконных решеток, качающийся огонь факелов в руках стражников – все это набрасывало на парк волшебную сеть, словно плетенную из сгустков мрака, превращая павильоны и пагоды в иномирные хоромины.

Сергий, впрочем, не поддавался очарованию сумерек – он им пользовался. При таком освещении легко прокрасться в любое место дворца незамеченным и выбраться без потерь.

Сбор был назначен в комнате Лобанова. Следом за принципом явился Эдик – и с ходу пустился в объяснения:

– Попробовал я ту стену, что с севера. Там, между тюрьмой и пагодой, узкий проход, все кустами заросло. Влезть, в принципе, можно, но с балкона удобнее – и быстрее! Я у садовников лестницу спер и в храм оттащил, за колонны. С балкона ее спустим, и мигом всех вытащим! И, знаешь что? Не вся тюрьма – застенки. Там весь верхний этаж – склад, у них там ракеты хранятся. Чего ты на меня глазки пучишь? Ракеты! Для фейерверков, балда!

– Отставить разговорчики, – проворчал Сергий.

– И три наряда вне очереди, – съехидничал Чанба.

– Вот вернемся, – погрозил принцип, – я тебе устрою наряды…

Выяснить отношения до конца помешал Искандер. Он вошел бесшумно и присел на мягкий ковер.

– Что скажешь? – поднял голову Лобанов.

– Конюшни неподалеку от главных ворот, – доложил Тиндарид. – Они не закрываются особо и не охраняются – рядом привратная стража. Каретные сараи – там же. Императорская колесница – это целый поезд… Выход в город на ночь запирают, так что, если уходить с боем, будет нелегко.

– Каким еще боем? – проворчал Лобанов. – С гарнизоном Лояна? Такой перевес даже для Гефестая – перебор… Кстати, где он?

– У Давашфари, – усмехнулся Искандер. – Поразительно… Наш кушан влюбился…

– Втюрился, как мальчик! – авторитетно заявил Эдик. – А ты чего молчишь, босс? Где был, что видел?

– Цыц… Я осмотрел весь берег. Можно уйти на прогулочной барке, но скольких мы сможем посадить на весла? Четверых, от силы.

– Никаких шансов, – согласился Искандер. – Вряд ли консул с ликторами находятся в хорошей физической форме.

– Вот именно… А фарватер извилистый, много островков. Пока вырулишь… В общем, уходить по воде – не лучший вариант.

В этот момент послышались грузные шаги, задрожало пламя бронзовой жаровни в виде горы с двенадцатью вершинами, отделанными золотом и сердоликом.

– Явился, – буркнул Эдик, – не запылился…

В комнату шагнул Гефестай, возбужденный и встрепанный. Следом – Тзана.

– Обсуждаете? – спросил кушан весело. – А я – вот… – он сунул руку за пазуху и вытащил отрез голубого шелка, размашисто исписанный зелеными иероглифами. – Императорская подорожная! С нею нам везде обеспечен сервис по классу «экстра»!

– Отлично, – оценил Лобанов. – Попробуем сегодня перед рассветом. Как твои успехи, Тзанка?

Девушка улыбнулась.

– Меня весь день таскали в паланкине, – сказала она, – и я осмотрела местность. От нас ближе всего городские ворота Кайянмэнь, за ними начинается большая дорога на юг.

– Ясненько… Ну, что? Все готовы?

– Всегда готовы! – отсалютовал Эдик.

– Тогда отбой. Надо выспаться перед дальней дорогой…

Тзана не позволила Сергию заснуть сразу – девушка потребовала любви. Принцип с удовольствием исполнил ее желание, после чего откинулся на подушки, блаженно улыбаясь и унимая дыхание.

– Я сейчас… – шепнула Тзана, выскальзывая из его объятий.

Светильня обрисовала ее тело в желтых и черных тонах. Зашелестел халат, скрывая чудесное виденье, и легкие шажки озвучили уход.

Лобанов закрыл глаза, настраиваясь на сон, но взбудораженный мозг не хотел цепенеть – мысли крутились и вертелись, крючками ассоциаций цепляя образ за образом.

Побег из тюрьмы, побег из дворца, побег из города, побег из страны… Из чужой тюрьмы, чужого дворца, чужого города, чужой, черт ее возьми, страны! Они затеяли почти немыслимое дело. Как уйти от преследования в густонаселенной империи, подчиненной Сыну Неба? Бегство на юг – это ведь целое путешествие, неделю они проведут в дороге. И как – уходя от погони! А император всесилен, Ань-ди может бросить на поиски целую армию. И, как бы они ни спешили, как бы ни летели, пришпоривая коней, весть о них, переданная с башни на башню азбукой огня и флажков, обгонит отряд, разнося грозные приказы. Перегородить дороги! Выставить караулы! Обыскать каждый дом, прочесать каждое поле!