И вот, накормленные застоявшиеся кони бодро поскакали к Гиерополю, славному своим храмом, посвященным Астарте. Оттуда до Евфрата рукой подать.

Дорога поднималась в горы, пересекая леса, кои к будущим векам вырубят подчистую, оставив потомкам сухие пыльные склоны, кое-где поросшие колючим кустарником. А пока вокруг шумели пробковые дубы с прямыми стройными стволами, так непохожие на кряжистых северных сородичей. Простирались рощи смоковниц с клубящимися, как зеленые облака, пышными кронами; высились ряды каштанов и орехов в обхват, а ближе к Оронту попадались исполинские платаны и кипарисы по шестидесяти локтей высоты. Светлые и чистые, продуваемые ветрами гор, шумели леса из великанш-сосен и титанов-кедров.

Гиерополь и сам начинался на опушке рощи громадных пихт – стандартный город, выросший на границе Европы и Азии, переживший владычество персов и эллинов, а ныне доставшийся римлянам.

Храм Астарты-Ашторет Всеуносящей, Властительницы Ночей находился рядом с городом, окруженный двойными стенами с кубическими башнями.

Фаллосы из черного гранита по сотне локтей высотой охраняли вход в храм, откуда тянуло аравийскими благовониями.

Тяжелые ворота в стенах стояли распахнутыми, десятки людей в римских туниках, в эллинских хитонах, в сирийских халатах входили и выходили, получая любовные утехи во всех видах. Напряженную половую жизнь вели храмовые проститутки, отдававшиеся любому во славу Астарты. Эти жрицы любви рано старились, цепляя и раздавая Венерины хвори и болячки.

Ударно трудились томные мальчики-аколиты, их бледные лица с подкрашенными глазами и губами пугали, вызывая в памяти страшилки про упырей и вурдалаков. А по двору храма, уворачиваясь от бродящих пятнистых быков, разгуливали архигаллы – фанатики, сами себя оскопившие в честь божества. Изредка они пускались в пляс, кружась волчками и запевая протяжные гимны.

– Правильно сделали, что отчикали себе лишнее, – заявил Эдик. – Теперь, по крайней мере, им ничто не мешает танцевать!

– Согласен с вами, коллега, – поддержал его Искандер, – надо изымать порченые гены из оборота поколений. Никаких шансов!

Они говорили по-русски. Ханьцев очень заинтересовал непонятный язык. Гефестай туманно объяснил троице философов, что это – наречие далеких северных варваров, с которыми «артисты цирка» имеют родство.

– Ладно, варвары, – сказал Лобанов, осматриваясь. – Где ночевать будем?

– А что ты предлагаешь, босс? – вяло поинтересовался Эдик.

– В город соваться неохота, я бы лучше на природе остановился. Вон там хотя бы, на опушке.

– Согласен… – зевнул Чанба.

– Дежурить будем по очереди, – хладнокровно продолжил Сергий. – Ты – первый.

Лицо Эдика вытянулось и перекосилось.

– Имей совесть, босс! – взвыл он. – Пролетарий спать хочет!

– Ночью надо было спать, – парировал Лобанов, – а не девчонкам головы дурить.

– Какие девчонки?! Одна Наннион только!

– Ну, хоть признался, – хмыкнул Гефестай. – Ладно, Сережка, давай я вместо него – все равно ведь заснет на посту! Плавали – знаем…

– Ладно, уговорили.

Пристроив лошадей на поляне, преторианцы разожгли костер и улеглись, замотавшись в кошмы, а вместо мягких подушек используя седла. Философы устроились поближе к огню.

В этот вечер не было слышно обычных споров в отстаивании позиций Будды, Лао-Цзы и Кун Цю. За целый день езды умаялись даже такие суровые личности, как Сергий и Лю Ху. Так что команду «отбой» давать не пришлось – горизонтальное положение приняли все, кроме дежурного Гефестая, бродившего неприкаянной вертикалью вокруг, успокаивавшего коней, подкидывавшего сухостоя в костер.

Далеко за полночь его сменил Лобанов. Умывшись из фляжки, Сергий почти проснулся, и тут, словно продолжение сна, из-за деревьев вышли высокие воины в позолоченных доспехах – храмовая стража.

– Чего надо? – спросил их Сергий без особой приязни.

Храмовники молча оглядели спящих, словно пересчитывая, поклонились и бесшумно покинули поляну.

А рано утром философы и преторианцы продолжили свой путь, выбравшись на гладкую Царскую дорогу, проторенную века назад до самого Ктесифона.

Это случилось на берегу полноводного Евфрата, несущего мутные вешние воды к югу. Путники остановились на обед и разожгли костер из нанесенного рекой плавника. Искандер сочинял что-то вроде густой похлебки или жидкой каши. В любом случае, пахло весьма аппетитно.

Сергий снял сапоги, походил босиком по песку, по молодой травке, пробившейся на пустынных склонах, а потом решил переложить суму. Цирковые принадлежности он сложил еще в Риме, но качка и тряска разворошили укладку. А вдруг горючка пролилась?

Вынув заветную фляжку, Лобанов убедился, что пробка сидит прочно. Тут-то все и произошло.

По узкой сырой промоине на берег проскакал гнедой конь, понукаемый девушкой, чьи растрепанные волосы путались с лошадиной гривой. За нею гнались двое на чалых конях – оба всадника блистали золочеными панцирями и потрясали длинными копьями. Девушка кричала, храмовники молча догоняли. Вдруг один из «золоченых» метнул копье. Мощный бросок стоил жизни гнедому – конь кувыркнулся, закидывая тонкие ноги, а девушка покатилась кубарем. Храмовники вскричали торжествующе, крепкая рука замахнулась копьем, готовясь добить всадницу…

Лобанов среагировал мгновенно. Выдернув пробку, он набрал полный рот горючей смеси и метнулся к костру, выхватывая из огня горящую ветку. Бросившись наперерез храмовникам, он вскинул пылающую ветвь и выдул огонь. Получилось здорово – бурлящий факел полыхнул, до смерти напугав коней. Дико заржав, они вздыбились, но разгон был велик, и оба животных шлепнулись, раскидывая кучи песка. Стражи храма успели спрыгнуть, и тут же вскочили, выхватывая короткие и узкие мечи.

Девушка бросилась к Сергию, тот схватил ее за руку и мотнул, отправляя за спину. Плотно заткнув пробкой кожаный сосуд, он и сам бросился назад – за мечом, но тут на помощь пришли друзья. Искандер с Гефестаем преградили храмовникам путь и приняли навязанный бой.

Подхватив верный акинак, Лобанов кинулся обратно. Следом скакал Эдик, воинственно размахивая гладиусом, но поддержка не понадобилась – оба слуги Астарты хрипели, содрогаясь последний раз в жизни. Хмурый Искандер очищал окровавленный меч, тыкая им в песок. Ожесточенный кушан стоял рядом, высматривая врага, будто мало ему было того, кого уже поверг.

– Ничего себе, заявочки! – выговорил Чанба, опуская меч.

Ханьцы стояли в ряд, бледные и потрясенные, все при оружии.

– Не поспели мы за вами, – вымученно улыбнулся Лю Ху.

Сергий повернулся к девушке, смуглой и черноглазой, одетой в подобие короткого обтягивающего платья, полностью оголявшего грудь – две загорелые чаши, сомкнутые краями. По ложбинке между грудями стекала струйка пота, прочерчивая дорожку в налете пыли.

– Кто ты, – резко спросил Лобанов, – и что все это значит?

– Я – Низа! – Девушка надавила ладонями на груди. – Меня сделали храмовой проституткой помимо моей воли. Дважды я пыталась бежать, третий раз был удачен – ты спас меня…

Ее латынь была ужасна, но понятна, а внешний вид – затасканное платье, заношенные сандалии, – вроде бы подтверждал слова, сказанные беглой жрицей. Да и взгляд, обращенный к Лобанову, был так доверчив, так молил: не брось меня, не отринь!

– Ладно, – нахмурился Сергий, – что ж с тобой делать… И куда ты так гнала? Не в Евфрате же утопнуть!

– О, конечно же, нет! У меня бабушка живет в Эвропе, вот туда я и бежала. Но меня догнали…

Подумав, Лобанов сказал:

– Бросаем всё и уходим. Не хватало нам еще сразиться со всею стражей Астарты!

– А жаркое? – огорчился Искандер.

– А-а, так это была не каша? Ладно, едим по-быстрому! Четверо седлают коней, четверо подкрепляются! Низа, бери себе вон того красавца, – Сергий указал на чалого, спокойно хрупающего травку рядом с трупом стражника.

И пошла суета… Одни ели, обжигаясь и свирепо дуя на кашу-жаркое, другие спешно седлали коней, привязывали к седлам скатки одеял, крепили сумы.