Когда крышка лацпорта задвинулась за «десяткой», плавбаза издала долгий прощальный гудок, и катамаран покинул бухту.

Тихий океан не спеша перекатывал с востока на запад изумрудные валы. Северянину, привыкшему к сдержанной гамме окружающей природы, даже не верилось, что вода способна принять столь насыщенный цвет. Но принимала же…

Сверкающий глянец поверхности радовал глаз и обманывал его, скрывая в мрачных, промерзлых глубинах зловещие тени вражеских субмарин.

Браун вздохнул. Он лежал на койке в своей маленькой каютке. Ветерок с океана залетал в открытый иллюминатор, шевеля занавеску. Отсветы с плещущих волн играли на потолке, сплетаясь в пляшущую сетку. Круиз.

Да уж… Еще час-другой, и «Онекотан» окажется над впадиной Яу. И что? Методом тыка исследовать территорию, равную по величине штату Кентукки? Мило.

В дверь вежливо постучали.

– Ворвитесь, – вежливо ответил Сихали из положения лёжа.

– Можно? – В дверях показался Док Блэйн, толстенький и румяный.

– Конечно, док, – меланхолично ответил Тимофей. – Уэлкам.

Пройдясь от двери до иллюминатора и обратно, Док Блэйн осторожно спросил:

– Скажите, Тим, вы не думали о том, где нам искать «Голубку»?

– Думал ли я? Издеваетесь, док? Да я только тем и занят!

– Не сердитесь, Тим, – замахал руками Блэйн. – Просто я подумал… Хм… В общем…

– Выкладывайте, док, не тяните.

– Я подумал: а что, если применить интрапсихическую технику? Сделаем вам глубокое ментоскопирование и, может быть, узнаем, где вы находились в тот или иной момент. У вас в памяти, Тим, наверняка отложились какие-то показания приборов, случайно или нарочно замеченные. Давайте попробуем?

Браун упруго сел, малость напугав доктора. Идея Блэйна была проста и обещала выигрыш, вот только… Тимофею, как и любому носителю разума, очень не нравилось, когда кто-то копался в его памяти, пусть даже с самыми благими намерениями. Ведь нет ничего интимнее воспоминаний – это то, о чем никому не ведомо. Самые постыдные, самые ужасные тайны покоятся на дне сознания, и порой даже сам обладатель этих тайн хотел бы забыть их. Но, если надо…

– Я согласен, док, – твердо сказал Сихали.

Тяжелый колпак ментоскопа нависал над стендовым креслом, напоминая старинный фен для сушки волос. Аппарат басисто гудел, время от времени звонко щелкая. На контрольных экранах бесновалась карнавальная мешанина из обрывков воспоминаний – женские силуэты, буквы, расплывчатые лица, улыбки, как у Чеширского кота, спирали, фигуры, вспышки, цветовые пятна – все это кружилось и вертелось, складывалось и распадалось, вызывая легкое головокружение. Док Блэйн настраивал аппаратуру, суетливо перебегая от пульта к пульту, – инженера-ментоскописта в экипаже не нашлось, приходилось все делать самому.

– Готовы? – спросил он отрывисто.

– Всегда готов, – криво усмехнулся Тимофей. – Начинайте, док.

– Пуск!

Браун прикрыл глаза, опасаясь некоего внутреннего взрыва, но ничего не почувствовал вообще. Просто колпак надвинулся, опустившись почти до плеч, и на уровне глаз завертелось индикаторное кольцо, взблескивая головками психосканеров.

Сихали успокоился.

– Вспоминайте тот день! – потребовал Блэйн.

Браун послушно погрузился в омут памяти. Вот они с Витьком плывут на старой «Аппалузе»… Подвывают турбины, шелестит кондиционер, потрескивает сетка термоэлементов – за бортом плюс два… Появляется чужой БПГ… Атака… Дрейф…

– Достаточно, – доносится бодрый голос Дока Блэйна.

Сканеры замедляют свое вращение и останавливаются. Разом стихает гул и звон, колпак поднимается вверх.

– Всё, что ли? – удивился Сихали.

– Всё, Тим!

– И как?

– Да есть кое-что, – скромно похвалился врач.

Резко подскакивая к экранам, он показал на них пальцем:

– Смотрите! В момент нападения БПГ вы считывали показания приборов – это механическая привычка любого пилота. Тут всё – и скорость, и пройденное расстояние, и глубина. Даже в те страшные мгновения, когда вас бросало по кабине и буквально ломало, ваши глаза мельком ухватывали цифры на панелях. Ну, не буду вас томить – «Аппалуза» легла на дно приблизительно вот здесь, – док ткнул пальцем в экран-карту, – в южной половине Яу, где перекрещиваются Средний кольцевой разлом и Седьмой Восточный радиальный.

– Приблизительно? Док, да вы точно указали место! Ну-у…

– О, не так уж и точно, – зарделся врач. – По вашим воспоминаниям я установил не точку погружения и всплытия, а вот такой неровный треугольничек – «Аппалуза» могла пройти чуть дальше или чуть ближе, взять к западу или к востоку, но ваше подводное озеро где-то в границах этого треугольника, сие несомненно. Кстати, о БПГ. Мне кажется, что тот батискаф, который преследовал «Аппалузу», не был связан с вашими… с нашими нынешними противниками. Либо просто не успел передать информацию… Хотя это, наверное, уже неважно.

– Док, – сказал Тимофей с чувством, – вы молодец! Вы такой молодец, что у меня просто подходящих эпитетов не находится!

Док не стал отнекиваться и лишь польщенно улыбнулся.

– Всё это здорово, конечно, – протянул Стремберг, разглядывая карту впадины, – и резко ускорит процесс поиска, но я бы не стал расслабляться. Смотрите, – он указал на увеличенный фрагмент карты, где пересекались два разлома, образуя то ли косой плюс, то ли кривоватую букву «Х». – Здесь протянулись десятки каньонов, отходя от Среднего кольцевого и Седьмого Восточного. Они заканчиваются тупиками, перекрещиваются, даже заворачивают обратно. Плюс провалы, отдельные горы, скалы, оползни, трещины, гьяры…

– Нешто мы без понятия? – проокал Всеволод. – Чай, не лаптем планктон хлебаем.

– По-моему, – спокойно сказал Тимофей, – у академика есть идейка. Верно?

Стремберг энергично кивнул.

– Да! – согласился он. – Как вы верно заметили, атомная подлодка «Голубка» – это наш единственный ориентир. А ваша единственная надежда строится на том, что атомарина обитаема. Но! Если там попрежнему работает тяговый реактор или хотя бы автономный энергоблок, то это будет хорошо заметно на инфравизорах, ведь на глубине всегда холодно, а корпус нагреется изрядно.

– Значит, будем искать, где теплее, – заключил Боровиц.

Внезапно раздался чудовищный грохот, и каюткомпанию мотнуло так, словно это был стаканчик для игры в кости. Люди падали и кувыркались, валясь на принайтованные столы и перелетая кресла.

Сквозь стихающее грохотанье пробился резкий сигнал тревоги.

– Торпедная атака! – разнеслось по коридорам.

Сихали Браун с трудом выбрался из кают-компании. Свет в переходе мигал, а пол кренился все сильнее. Оскальзываясь и цепляясь за стену, Тимофей выбрался на палубу. Палубы не было.

Настил разлетелся, оголяя перекореженные бимсы и переборки, откуда валил дым. Но открытого огня не замечалось – шумные потоки воды из огромных пробоин заливали «очаги возгорания». Весь правый корпус катамарана на глазах уходил под воду.

И тут в левую скулу «Онекотана» жестоким хуком врезалась вторая торпеда. Грянул мощнейший взрыв, разнесший выступ носа, столбы дыма и пламени взлетели куда выше мачт, поднимая в воздух якоря на цепях, загибая и скручивая броневые плиты.

Едва не оглохнув, Тимофей бросился обратно к надстройке, крича выбегавшим и выползавшим друзьям:

– Все по батискафам! Бегом! Хватайте всех, кого найдете, и к докам! Быстрее!

Китопасы и их добровольные помощники вняли умному совету и бросились к трапам. Сам Браун понесся к офицерскому сектору, где находилась каюта Наташи Стоун.

Сектор был в дыму, невидимое пламя ревело, пожирая стенные панели из амарантового дерева. Искать девушку не пришлось – перепуганная Наташа сама выбежала ему навстречу. Они столкнулись, и Тимофей схватил владелицу ранчо, стиснув в объятиях.

– Можешь меня ненавидеть, не любить, презирать и так далее! – проорал он. – Я тебя все равно люблю, поняла?! Ну дурак был, дурак, знаю! Я у тебя даже прощения не прошу! Все равно я хочу быть с тобой, понятно?!