Сихали Браун повернул голову на север. Там, отмечая линию небоската, позаривали зарницы и пошумливали громы – будто валуны прокатывались по каменным плитам.

Тимофей пригладил мокрые после душа волосы и глубоко вдохнул чистый, прохладный воздух. Сумасшедшая выдалась осень… Безумная. Унылая пора так круто развернула течение его жизни, что дух захватывало. Ну, телу тоже досталось… Браун машинально потрогал раненый бок. Рана затянулась, но все же касание отдавалось неприятным стяжением. Ничего, до свадьбы заживет… Вот только до чьей именно? Гулять ли ему на ней или гордо восседать в черной двойке жениха? А невеста кто?

Тимофей поморщился в лёгком раздражении. С Мариной ему уже не быть. Даже если он простит ее… Господи, да какая разница – простит не простит? Близость невозможна, когда между ним и ею – стена. Ему бы обидеться на Марину – смертельно, так, чтобы злость съедала начисто все прочие эмоции. Ан нет – не выходит у него обиды. Зато как он томится по прекрасному, тугому, шелковистому и горячему телу врачини, которая и не врачиня вовсе… А Наташа попрежнему не смотрит на него. Если же и взглянет случайно, то тут же отворачивается. Дескать, и знать таковских не знаем-с, и видеть не хотим-с. Да-с.

Когда их чуть не пожрал подземный пламень, случилось некое сближение, они с Наташей будто потянулись друг к другу, а минул день, и то неявное, что на миг затеплилось в их душах, словно ветром задуло, пеплом подернуло…

В эту минуту на темном берегу Пацифиды-1 заплясали фары. Лучи света качались, словно закрашивая темноту. Видать, вездеход какой. А потом вспыхнул фонарь, недвижимо горевший на решетчатой вышке. Обитаемый остров!

Оборвав размышления на сей мажорной ноте, Сихали отправился на боковую.

Порт-Фенуа поместился в глубине удобнейшей бухты. С востока и запада ее обнимали два скалистых мыса, черных, с серыми наметами пепла, кое-где расцвеченными зеленью, а на севере вставали невысокие – метров триста – горы. Эти горки отливали черным блеском свежеизвергнутого базальта – там, где камень проступал под слоем глобигерина, придававшего гряде вид заснеженных вершин.

Четыре кривоватых улочки Порт-Фенуа сбегали к пристани, вдоль которой расхаживали тяжелые авторазгрузчики, а сбоку выстроились серые здания складов, похожих на полуприкопанные бочки.

Над городом господствовала высокая решетчатая вышка, удерживающая целую обойму синоптических конденсаторов, а еще выше, на тонком шпиле, щеголевато развевался флаг ТОЗО – серебряное созвездие на аквамариновом фоне.

«Онекотан» басисто загудел, подходя к причалу, но население не поспешило навстречу, только портовые киберы приблизились, переваливаясь на лапахтумбах, и сноровисто приняли швартовы, мигом накрутив их на монументальные кнехты.

– Ни музыки, ни цветов… – брюзжал Рыжий, сходя по трапу.

– И не говори! – поддержал его Белый. – Хотя бы делегацию выслали, что ли…

Тимофей усмехнулся и стал огибать здоровенного авторазгрузчика, но тот сам предупредительно отшагнул в сторону, уступая дорогу человеку.

У стены ближайшего пакгауза обнаружился штабель литопластовых блоков, на которых восседали аборигены – пятеро парней в одних джинсах и босиком. Парни печально осмотрели высадившихся на берег китопасов, и тот из них, что сидел посередке, с широким лицом и широчайшими плечами, осведомился скучным голосом:

– Откуда? И куда?

Тугарин-Змей указал на север и лаконично ответил:

– Оттуда. – Ткнув большим пальцем за плечо, добавил: – Туда.

– Понятно, – вздохнул широкий.

– Вы не подскажете, как пройти на верфи? – поинтересовался Браун.

Во взглядах парней отразилось удивление и растущий интерес.

– Верфи? – сузил глаза широкий. – Какие верфи?

– А у вас их много?

– Было целых три, – поведал абориген. – Уполномоченный питерского завода эмбриосистем принимал заказы на корабли надводные, уполномоченный из Екатеринбурга брался за подводные, а того, что из самой Москвы-матушки, уполномочили глубоководные строить.

– Нам нужны батискафы.

– Значит, вам к москвичу. Только нет его.

– А где он?

– Позапозавчера пристрелили. А верфь отобрали.

– Кто? – напрягся Тимофей.

– Вы, я смотрю, китов пасете? – агрессивно спросил сосед широкого, с нечесаными волосами цвета соломы. – Вот и пасите дальше!

Мельком глянув на него, Браун раздельно проговорил:

– Мы здесь не для того, чтобы выслушивать дурацкие советы. Нам нужны батискафы. Платим наличными.

Парни оживились.

– Да мы бы и рады, – сказал широкий с прочувствованностью, – мы тут все эмбриотехники. Пришли бы вы летом, мы бы это дело мигом спроворили! А теперь…

– Так кто москвича шлепнул, я не понял? – вопросил Боровиц.

– Бешеный Айвен, – криво усмехнулся парень, бритый наголо. – Доволен?

– А, так эта сволочь здесь? – обрадовался Тимофей.

– Эта сволочь, – понизил голос широкий, – стреляет быстрее всех, кого я знаю. Даже быстрее Сихали Брауна!

– Это вряд ли, – покачал головой Тимофей. – Ладно, повествуйте по порядку – когда тут возник Айвен, и что он успел натворить.

– Слышь, ты? – с угрозой вымолвил парень с соломенными волосами.

Но тут бритоголовый звонко шлепнул себя по черепу и воскликнул:

– Ты – Сихали Браун!

Аборигены изобразили потрясение – выпучили глаза и приоткрыли рты.

– А ты? – улыбнулся Тимофей.

Бритоголовый быстренько обтер руку об джинсы и протянул ее для приветствия:

– Трейс Джордан.

– Очень приятно, Джордан. Рассказывай.

Трейс нервно оглянулся и повел свой рассказ:

– Неделю назад в порт подгребла большая черная субмарина без опознавательных знаков, – начал он, – и высадила на берег целую банду – человек двадцать мелкой и крупной шпаны. Их вел Айвен Новаго.

Наш городишко и без того тишиной и покоем не славен – народу много, и каждый мнит себя человеком с большой буквы. А тут такое началось… Днем драки и поножовщина, по ночам стрельба, утром на улицах находили по два-три трупа. И как-то так вот, под шумок, Айвен стал хозяином верфи от екатеринбургского «Эмбриотекта». Лит Боуэрс, бывший шериф наш, спросил его, когда же тот успел, а Бешеный затянулся сигарой, выпустил дым в лицо Литу и нагло так усмехается: а я, говорит, купил ту верфь. А почему тогда предыдущего хозяина не видать, интересуется шериф. А уехал он, веселится Новаго.

Эмбриотехников с верфи Бешеный разогнал, а на другой день нам геофизики шепнули: нашли-де уполномоченного. Три дня пролежал на лавовых полях – вся грудь разворочена импульсами. Ну вот… А потом вроде как питерские Айвену верфь продали. И тоже «уехали». Москвича Бешеный застрелил прямо в салуне, при свидетелях. Шериф бросился Новаго арестовывать – и Боуэрса тоже похоронили… Что еще? Все. Два дня назад Длинноволосый Артур нацепил себе на грудь звезду шерифа. Это было утром. Вечером он обходил салуны, и Айвен прострелил ему звезду… Вчера Совет назначил на вакантную должность Димона Башку, назначил под дулом бластера. Ноу комментс.

Тимофей покивал, соображая.

– Покажете, где ваш Совет заседает? – попросил он.

– А вона, вдоль по Второй улице до самой флаерной станции. Совет рядом, в доме с куполом, над ним шпиль. Увидите…

Браун оглянулся на друзей.

– Пошли, – проворчал Боровиц. – Чувствую я, придется нам этот город чистить… Пока мы этого Бешеного не угомоним, не видать нам батискафов!

На Второй улице было слякотно – недавно прошел дождь, и пепел с песком чавкали под ногами. Пластиковые тротуары были покрыты коркой засохшей грязи. Ну хоть засохшей…

В Порт-Фенуа чувствовалось будущее – здесь салуны чередовались с базами-лабораториями и производственными модулями, а посреди маленькой площади высились башни мезоядерной станции. Но доминировало как раз прошлое – мрачные физиономии небритых личностей, подпиравших навесы над входами в салуны, Сихали видел по обе стороны улицы. Личности держались нагло, выставляя бластеры напоказ, хлестали виски из горлышек, перебегали китопасам дорогу, указывали на них грязными пальцами и говорили: «Кх-х!» В общем, нарывались на грубость.