Озябший Скорий бегом одолел ступеньки и отворил тяжелую дверь. За порогом он увидел длинный зал с низким потолком, подпертым резными столбами. Пол был посыпан резаной соломой, за длинными столами сидели местные выпивохи, держась подальше от парочки загулявших легионеров, громко гогочущих, пьющих вино и догрызающих жареного гуся. И куда в них только помещается.

Повертев головой, Скорий приметил хозяина таверны, курчавого горбоносого эллина с хищным взглядом и серьгой в ухе.

— Уважаемый, — обратился к нему жрец, — мне нужен Бицилис…

— Ага! — буркнул кабатчик. — А сам-то ты кто будешь?

— Скорий меня зовут.

Хозяин покосился на римлян, наклонился к уху жреца и сказал:

— По лестнице поднимешься на второй этаж. По коридору налево, последняя дверь.

Скорий мелко закивал и поспешил наверх. За последней дверью по левой стороне он обнаружил небольшую комнатенку с одним окошком, задернутым промасленной тканью. Всей обстановки — стол да стулья. В углу горел камин, испуская волны тепла. В комнате находились двое — коренастые, с лицами цвета седельной кожи. То ли загорели так, то ли примесь сарматской крови осмуглила кожу. Волосы у обоих были длинные, слипшиеся в сальные сосульки, головы — покрыты войлочными колпаками. Пахли коренастые потом, пылью и дымом.

— Я — Бицилис! — сообщил один из них, с рассеченной бровью. Бровь срослась неправильно — одна половинка ее поднималась выше, другая ниже. — Зачем звал?

Скорий боялся обоих, но вскинул голову и отважно заявил:

— Мы хотим помочь Оролесу стать настоящим царем…

— Кто это — «мы»? — перебил его товарищ Бицилиса с перебитым и скривившимся носом. Дышал он с громким сопением, а голос имел гнусавый.

— Это неважно! — отрезал жрец. — Слушайте и передайте Оролесу. Если он хочет править Дакией, то его долг — изгнать римлян. Оролес отважен, но одной смелости мало, нужно золото. Мы знаем, как пройти к горе Когайнон. Там есть святилище Замолксиса. В нем царь Децебал спрятал свои сокровища. Мы поможем Оролесу овладеть ими…

— Ага! — осклабился Бицилис. — Так и передадим! А теперь давай подробнее. Как туда пройти? Где та гора? Как найти схрон?

— Этого я не знаю, — помотал головой Скорий.

— Не знаешь? — ласково спросил Бицилис. — Или не хочешь сказать?

— Да я бы сказал, — вяло запротестовал посланник Сирма, — но…

— А ты и скажешь! — сипло сказал дак с перебитым носом.

Вдвоем с Бицилисом они подхватили Скория и опрокинули его на стол. Жестоко выгнув жрецу руки и ноги, они прикрутили их веревками к точеным ножкам. Бицилис рывком сорвал со Скория химатий и разодрал тунику, обнажая хилое тело.

— Что вы… — задыхаясь, выдавил настоятель храма. — Как… Я же…

— Я же, ты же… — пробурчал Бицилис и шлепнул Скория по бледной коже живота. — Так где, ты говоришь, золото?

— Не… Не знаю я… Я…

— Ролес! — негромко позвал Бицилис, снимая с себя колпак.

Сипя и булькая носом, Ролес подошел к камину и черепком подобрал несколько угольев. Приблизившись к Скорию, он ловко опрокинул угли жрецу на живот и придавил сверху черепком, чтобы те не раскатились.

Несчастный посланник закричал, и Бицилис тут же запихал ему в рот колпак. Жрец извивался, тараща глаза, мыча и покрываясь потом. Потянуло горелым.

Ролес убрал черепок и грубой, мозолистой ладонью смел угольки. Бицилис вытащил колпак у Скория изо рта.

— Так как нам пройти к горе Когайнон? — спокойно спросил он.

— Да не знаю я! — страдающим голосом проныл жрец. Слезы полились у него из глаз, мешаясь с потом.

— Упорный! — весело сказал Ролес.

— Упертый, — поправил его Бицилис и сунул колпак обратно, затыкая Скорию рот. — Давай.

— Левую? — деловито спросил Ролес. — Или правую?

— Да какая разница.

Ролес пересыпал красных углей из камина на бронзовую жаровню, наложил сверху щепочек. Маленький костерок разгорелся, и дак подсунул жаровню под левую руку Скория. Языки пламени лизнули ладонь. Пальцы резко растопырились, жрец замычал, задергал головой, выгнулся дугой. Но даки вязали крепко. А рука горела, чернея на глазах…

Фарнакион сын Неоптолема, хозяин таверны, сидел в предпоследней комнате слева по коридору. От помещения, в котором Бицилис с Ролесом пытали Скория, его отделяла тонкая перегородка, плетенная из ивы и обмазанная глиной, — через нее доносился даже шепот.

Фарнакион удобно устроился в кресле. Прислушиваясь, он старательно карябал на папирусе признательные показания Скория. Порою, когда крики жреца срывались в визг, сын Неоптолема морщился и качал головой с неодобрением. Очередной вопль неожиданно оборвался, сменившись хрипом, — и все стихло.

— Сдох, что ли? — донесся разочарованный голос Ролеса.

— Готов, — подтвердил Бицилис.

— Проклятие! Совсем народ выродился, потерпеть уже не может. Только начнешь — и всё уже!

— Старый он, здоровье не то… Ладно, уходим.

— А этого куда?

— Можешь с собой взять…

— Шутишь?

— Пошли, нам еще ехать и ехать…

Хлопнула дверь, тяжелые шаги прозвучали ясно и отдалились, приглохли. Заскрипели ступени лестницы.

Фарнакион дописал послание, свернул папирус, сунул его в деревянный тубус и задул свечу.

Таясь, он выглянул в коридор. Никого. Толкнув дверь в комнату, ставшую пыточной, эллин отшатнулся.

— О Зевес! — пробормотал он. — В головешку превратили. Ну и здоров был старикашка!

Качая головой, Фарнакион спустился вниз.

— Архелай! — кликнул сын Неоптолема вороватого помощника. — Остаешься за меня! Я скоро…

Закутавшись в плащ, эллин вышел на улицу и торопливо пошагал к каструму. На западных декуманских воротах должен дежурить Марк Лициний Итал, ему выходить с четвертой дневной на первую ночную стражу.

Фарнакион подошел ближе к караульной башне и позвал:

— Ма-арк! Эй!

Две башни зажимали ворота между собой. На балконе левой башни появился легионер. В правой руке он держал копье-гасту, левая сжимала факел. В вихрящемся свете были видны бронзовые нащечники и высокий налобник. Надменные складки бугрились в уголках губ.

— Это ты, Фарнакион? — прогремел хриплый бас.

— Я, Марк!

— Эй, Ювений, Леллий! Пропустить!

Фарнакион быстренько проскользнул в приоткрывшуюся створку окованных ворот и поднялся на башню. Марк Лициний Итал, примипил[632] Седьмого Клавдиева легиона, обернулся к Фарнакиону и недовольно спросил:

— Принцепса тебе? Фарнакион молча поклонился.

— Сейчас он подойдет.

На лестнице загремели шаги, и в караулку вошел, пригибая голову, принцепс[633] претории Цивика Цереал, крупный мужчина, круглолицый, с широкими покатыми плечами борца.

— Почему не в обычное время? — проворчал он, зыркая на Фарнакиона.

— Важные и срочные новости! — поклонился кабатчик.

— Юпитер и Фортуна! И что надо?

— Срочно отправить письмо!

— Куда? В Сармизегетузу?

— Нет, в Рим!

— Что-о?! Кому?

— Префекту претории лично.

— Ты серьезно, Фарнакион?! Кабатчик поклонился и пробормотал:

— Светлейший просил сообщать обо всем важном немедленно.

Принцепс только головой покачал. Самому префекту.

— Леллий! — рявкнул он.

На пороге нарисовался легионер в сверкавшем панцире.

— Немедленно найти Квинта Помпедия Фалькона! Пусть седлает коня и берет подсменных!

Леллий молча ударил себя кулаком в грудь и вышел.

— Кокцей! Олова, живо!

Не успела кончиться вода в клепсидре, а гонец уже скакал по дороге в Рим.

— Вот так, — хмуро сказал префект претории. — Ни Оролес, ни Тарб пока не знают, где золото, но остается Сирм.

— Всё ясно, — кивнул Сергий. — Значит, наше задание таково: мы прибываем в Дакию и пытаемся найти золото прежде Оролеса. Так?

— Так! — кивнул Марций Турбон. — Не будет золота — не будет и войны! Это главное. Письма к наместнику Дакии я уже накатал, возьмешь у корникулярия.[634] Это — на крайний случай. А вообще, постарайтесь не светиться. И вот еще что. В Египте вам помогали ваши рабы… Их у вас четверо?