Оглядываясь, Эльвий заскользил к ограде. «Помогите мне, о, Полленция и Валенция, продолжить начатое дело! — вознес он молитву. — Дай силы, о, Престана, закончить его!»

Перемахнув забор, Змей замер и прислушался. Тишина. Только где-то в доме тренькает кифара, да свежий октябрьский ветерок лохматит жесткую листву.

Крадучись, Луций прошел к дому. Он решил использовать свою старую, не раз опробованную методу — заходить сверху. Откуда ждут воров? Откуда ждут, там и запирают. И стерегут окна, двери, портики. А мы — с крыши!

Выглядывая из-за кустов жасмина, он внимательно осмотрел домус и нашел неплохое место для подъема — там, где от левого крыла отходил портик. Бесшумно ступая, Змей зашел в угол и погладил мраморную статую Геркулеса, стоящую у стены. Вскарабкавшись герою на плечи, гладиатор выпрямился и переступил на карниз. Левую ногу — в круглое вентиляционное отверстие, подтягиваемся. Правую ногу закидываем на парапет соляриума, переваливаемся. Вот мы и дома у префекта!

Обойдя соляриум с расставленными креслами и кушетками, Луций Эльвий выглянул во внутренний дворик-атрий. Посреди дворика, в бассейне-имплювии, плескалась вода, рябая от бьющего фонтана. Двор замыкался крытой галереей, по ее периметру росли цветы, почти все засохшие. В галерею выходили двери внутренних помещений домуса, оттуда доносились неразличимые голоса.

«Та-ак… — подумал Луций. — Торчать на виду не есть хорошо…» Он снова перелез через парапет и ступил на покатую черепичную крышу. Черепица была крепко посажена на раствор и под ногами не брякала. По гребню Змей перебрался на другую сторону, обойдя атрий слева. Голоса вдруг стали явственней, гладиатор мгновенно присел и распластался на крыше.

В атрий вышел Марций Турбон, одетый в тогу-трабею с узкой каймой, за ним показался высокий блондин с холодным твердым лицом. Волосы блондина были подстрижены по римской моде, подбородок был гладко выбрит, но одевался он как варвар — в штаны с галльским наборным поясом. Туника — причем с длинным рукавом![625] — была в эти штаны заправлена, а сверху блондин накинул кожаную куртку с бахромой по шву. И обут как галл или германец! Не в сандалии — калиги или, там, кальцеи,[626] а в мягкие полусапожки, завязанные ремешками.

Луций даже приподнялся на локте от изумления — это был тот самый блондин, виденный им в Большом Цирке! Ну и дела…

— Я рад, Сергий, — сказал префект блондину, — что посылаю именно вас. Вы все люди проверенные, надежные, а мне, знаешь ли, меньше всего хотелось бы провала операции. Дакия — это такой клубок проблем! Там нельзя действовать грубо, напролом. Сколько уже лет прошло, а даки и геты всё равно очень болезненно переживают свое поражение…

— Я не думаю, что они все выступят против Рима, если кто-то развяжет Третью Дакийскую войну, — подал голос Сергий. — Многим куда спокойней спать под охраной легионов и ходить в термы, нежели ночевать у походных костров.

— Вот потому-то и не разгорается пока Третья Дакийская! — подхватил префект и оглянулся. — Гефестай! — позвал он. — Эдуардус! Долго вас ждать?

— Точно… — прошептал Луций. — Они…

— Мы уже идем! — прогудел бас, и в атрий вышел Гефестай — огромный загорелый человек, одетый в манере Сергия, разве что могучие плечи гиганта покрывала не куртка, а плащ из сукна.

Следом за великаном показался крепыш среднего роста, уплетающий ломоть сочной дыни. Он ел с таким аппетитом, с такими хлюпами, что даже глаза прикрыл.

— Если Эдик дорвется до бахчевых культур, всё… — сказал гигант. — И куда только влезает?

— Как говорил мой дед Могамчери, — жизнерадостно ответил Эдик, — когда рядом нет девушки, наслаждайся сладкой дыней!

Не слушая его, Сергий обратился к великану Гефестаю:

— А Искандер где?

— Сказал, что походит вокруг, обнюхается.

— Уже, — послышался спокойный голос, и из тени колонн вышел сухощавый эллин с длинными черными волосами, стянутыми на затылке в «хвост». На Искандере, единственном из четверки, была перевязь. И не один меч, а сразу два: пара длинных рукоятей торчала у него над плечами.

— Начнем! — сказал Марций Турбон с оттенком нетерпения. — Рассаживайтесь.

Сергий занял кресло-биселлу, Гефестай с Эдиком устроились на мраморном краю имплювия, а Искандер садиться не стал — прислонился к колонне и сложил руки на груди.

— Ну, обстановку в Дакии описывать не стану, — начал префект. — Прибудете когда, сами разберетесь. Скажу одно — тревожно в Дакии. Неспокойно. Даки-недобитки сбиваются в банды и шалят по окраине. Купцов грабят, на деревни нападают, у пастухов скотину угоняют. Но Оролес всех переплюнул — уже раза два нападал на наши каструмы![627] Видать, хотел оружием разжиться. Оролес — штучка та еще. Собрал, висельник, большую банду — полторы тысячи клинков, а то и две тысячи. Это серьезная сила…

— Подумаешь! — фыркнул Эдик. — У Децебала было двести тысяч. И ничего, справились как-то…

Марций Турбон усмехнулся.

— У Децебала было много золота, — проговорил он, — за него царь покупал оружие и платил наемникам. Если Оролес разживется золотишком, он поступит так же. И язиги, и роксоланы тут же наплюют на все договоры с нами и пойдут за Оролесом. А конница у этих варваров знатная, не хуже, чем у парфян!

— Так было ли в действительности золото Децебала, или мы пользуемся непроверенной информацией? — прямо спросил Искандер.

— Скорее всего, было, — серьезно кивнул префект. — Хотя почему — было? Есть! Есть золото, до сих пор лежит где-то в северо-восточном углу Венедских гор.[628] Повторю всё, что знаю. В прошлом месяце из Египта вернулся главный жрец дакийского бога Замолксиса по имени Сирм…

…Сирм вышел на крутой берег и огляделся. Данувий.[629] Река несла свои мутные воды к морю, отдаляя земли Дакии на милю. Сколько ила она уже пронесла мимо этих берегов, пока он жарился в далеком чужом Египте! Десять лет он провел с мудрецами Саиса, но каждый день вспоминал о своей холодной родине. Смотрел на Нил, а видел Данувий. Вот и свиделись.

Сирм был одет как любой эллин или фракиец, обитающий в Мезии, — в хитон и теплый плащ-химатий. Голову его прикрывал петас — широкополая шляпа из грубого сукна, а ноги были в обмотках, по обычаю пастухов. Некрасиво? Зато тепло.

Дунул ветер с севера, и жрец глубоко вдохнул. Воздух пах водорослями и чуть-чуть рыбой. Родные, незабвенные ароматы. Но если повернуть голову к западу, глаза колет гигантский римский мост, Понс Траянис, соединивший берега Данувия. Мост стоял нерушимо, твердо, он подавлял своей величиной, заявляя право Рима на левый дакийский берег и выказывая великую мощь империи.

Сирм сжал зубы и зашагал к мосту.

Великолепное творение Аполлодора Дамасского составляли две неравные части — с правого, мезийского берега до маленького островка посреди данувийских вод, где серела камнем крепость Понтис, тянулись шагов на триста деревянные пролеты, а сам Траянов мост начинался у северной крепостной стены. Оттуда Понс Траянис уходил через реку к Дакии — двадцать могучих быков, каждый высотою в сорок локтей, держали настил, вымощенный кирпичом, сходясь сводами, и поднимали еще выше каменные арки на входе и выходе с моста.

Хмурый первосвященник зашагал по предмостью, оглядываясь, и вдруг на душе у него потеплело — деревянный мост был разборным. Значит, не так уж прочно засели в Дакии римские псы! Боятся «петухи», что прихлынут дакийские сотни и пойдут в набег.

— И пойдут!.. — прошептал Сирм, словно клятву дал.

Он быстро одолел Понтис и поравнялся с замостовой площадкой. Дозорный с наблюдательной башни протрубил в рожок. Из караульни вышел легионер и распахнул ворота, окованные медными листами. На Сирма он даже не взглянул.