– А начнешь ты с Дельты… – проговорил задумчиво Иосеф, приземляя распалившегося «фараона».

– Да… – приугас Зухос.

– Поведешь на римлян буколов, необученных и необузданных «волопасов»…

– Я вложу в их трусливые сердца храбрость и лишу страха!

– Сколько же крови сольется в Нил…

– Война не бывает бескровной, – пожал плечами Зухос, и нахмурился: – Ты отказываешь мне в оружии?

– Нет, – покачал головой Иосеф. – Не я, так другой… Лучше уж я! Но помни: мне нужно золото. Золото и серебро – на этом стоит моя власть! Ты хочешь Рим завоевать, а я его покупаю по сходной цене!

– Послушай… – вкрадчиво заговорил пришелец. – Когда я овладею Египтом, и жрецы водрузят на мою голову красную и белую короны,[592] я сделаю тебя моим чати. Хочешь? Ты будешь распоряжаться всем добром Египта, и станешь по своему разумению умножать его, не забывая о себе!

Выслушав лестное предложение, Иосеф осведомился:

– Так у тебя нет золота?

Зухос злобно ощерился.

– Нет у меня золота! – крикнул он. – Пока нет! Но я протягиваю тебе руку!

– А я не принимаю пустой руки, – твердо заявил Иосеф.

Опасный гость усилием воли вызвал грозную силу сетэп-са, напрягся, отдавая мысленный приказ повиноваться, но хозяин не отпрянул в страхе. Он мгновенно сосредоточился, и вытянул руку, выгибая ладонь в жесте отталкивания.

– Ана Бэкоах, – зазвучал его голос, рокоча на низких регистрах, – Гдулат Йаминха, Татир Црура! На Гибор, Доршей Йехудха, Кэбэват Шомрэм!

Зухос ощутил неприятное чувство зависания. Словно одна кожа от него осталась, надутая как мехи, и колышется он в прозрачной воде человекообразным пузырем. Он почувствовал, как в нем зарождается страх, и пришел в ярость. Гость вытянул обе руки, широко расставляя пальцы, лоб его покрылся испариной в чудовищном усилии мысли.

– Повинуйся!

Но хозяин дома лишь набычился.

– Бархэ Таарем, Рахамэй Цидкэдха, Тамид Гомлэм! – рокотал его напряженный голос, и вот взревел торжествующе: – Барух шем квод малкуто леолам ваэд!

Зухосу почудилось; будто воздух вокруг него загустел, и пала тьма – черный, тягучий, беспросветный мрак, колючий и холодный на ощупь. Он почувствовал, как тает его сила, отбираемая сгустками тьмы. Сердце дало сбой, и немочь разлилась по жилам.

– Хватит! – прохрипел Зухос. – Довольно!

И тьма растаяла, оставив по себе мурашки и липкий пот.

– Я достану золото…

– Жду, – ответил Иосеф. – Жду до праздника Опет в гавани Суу – это за пустыней, на берегу Эритрейского моря.[593] Туда я приведу два гаула, груженых оружием и доспехами.

– Жди, – буркнул Зухос.

Он заметил бледность на лице иудея, и черные тени под глазами, и взбодрился: победа досталась тому нелегко!

Повернувшись, бывший жрец вышел из дому и захлопнул за собой дверь. Нерастраченная злоба клокотала в нём, требуя выхода. Слуги будто почувствовали его состояние – сжались, оплывая ужасом.

– Господин гневается на нас? – пролепетал нубиец Икеда.

– Нет…

Зухос вышел на Царскую Дорогу и зашагал в сторону гавани. Сомнения, порою всплывавшие в нем, закопошились снова. Превращая людей в слуг, он лишает их воли, подчиняет их души себе. Боевики из таких получатся, но станут ли они воинами? Не-ет, пока он не примет снадобье Тота, победы ему не одержать! А вот когда он откроет последнюю дверь четвертым ключом, узнает рецепт, приготовит средство… Вот тогда не придется бросать тупых буколов на римские мечи. Легионеры сами преклонят колени перед ним! Падут ниц и сочтут за счастье служить фараону Зухосу! Хотя нет – что за имя для царя царей и императора императоров?! Надо будет подобрать нечто более благозвучное…

Погрузившись в приятные размышления, Зухос одолел половину пути и вышел к каналу Хора. Вода утекала на восток, вливаясь в пруд, обсаженный миртовыми и лавровыми деревьями, и продолжала течение по каналу Монта, который вливался в ров вокруг римского военного лагеря. Канал Хора пересекал Царскую Дорогу, и через него был перекинут широкий каменный мост с галереями и портиками. Было шумно от разносчиков и водоносов, вопящих мальчишек и визгливых матрон.

– Покупайте кифи! – гнусаво выкрикивал торговец благовониями. – Есть ладан! Превосходная мирра!

– Ароматный метопий! – вторил ему конкурент. – Лучшее в мире средство для умащиваний и притираний!

– А вот вино! Отличное вино! Выдержанное! Упьешься за обол!

– Водички! Кому водички! Свежа-айшая водичка!

Слуги растолкали толпу продающих и покупающих, и Зухос перешел на ту сторону канала. Из короткой тени, отбрасываемой сфинксом в три человеческих роста, вышел и приблизился к нему человек в белом химатии. Легкая ткань, обычно перекинутая через руку, либо свободно свисавшая, укрывала голову и лицо незнакомца.

– Сальвэ! – сказал он натужно, словно удерживая большой груз.

– А-а! – узнал его Зухос. – Сальвэ, сальвэ… Ну, что скажешь?

– Скажу, что тот, кого ты замуровал в усыпальнице Хуфу, освободился.

– Да ну?! Помогли ему?.. Кто?!

– Он сам.

– Молодец! – восхитился Зухос. – Я сразу почувствовал, какая от Сергия исходит сила! Опасная сила. Все?..

– Нет. Жрецы Себека получили твой знак, перехватили Сергия с друзьями. И те предстали перед эмсехами…

– И? – задрал бровь бывший жрец.

– И освободились. А главного жреца теперь погребут, перекушенного пополам…

– Да-а… Прыткие ребятки, прыткие… Где Сергий сейчас?

– Он здесь. Он идет за тобой… – неожиданно незнакомец взмолился: – Отпусти меня!

– Нет, – отказал Зухос, соображая. – Где их можно найти?

Незнакомец помолчал, и выговорил монотонным голосом:

– В ксеноне «Стиганора»…

– Ты все сказал?

– Они собирались идти к Зешер-Зешеру…

– Уже лучше. Ступай…

Незнакомец развернулся и убрел походкой слепого.

– Зешер-Зешеру… – повторил мужчина, и лицо его просветлело. Он понял, куда слить свой нерастраченный гнев.

Прибавив шагу, Зухос бодро пошагал дальше, к пилонам фараонова дворца, где нынче проживал номарх. Пышные сады дворца примыкали на юге к Ипет-Ресит, а перед пилонами от Царской Дороги отходила Восточная улица. Прямая и затененная старыми каштанами, она вела прямо к римскому военному лагерю. Подходящее место… Зухос внимательно осмотрелся. Главное – верно выбрать жертву… Вот, самое то!

К нему навстречу, окруженный свитой, шагал сам номарх, плотный и потный Квинт Нигидий Хилон. Впереди него печатали шаг четверо легионеров в парадном, позади брела шестерка ликторов, тащивших на плечах вязанки фасций. Два раба шли, почтительно поддерживая тучного римлянина, а третий ступал сзади и нес большой зеленый зонт.

Зухос остановился, делая могучий посыл. Замер и эдил. Ликторы с легионерами сбились в кучу, бестолково топчась. Неожиданно глаза их опустели. Легионеры выхватили мечи и набросились на ликторов.

– Руби их! – азартно восклицал Зухос. – Коли!

Ликторы валились на плиты Царской Дороги, заливая ее кровью из страшных ран. Упала отрубленная рука, покатилась голова… Уничтожив ликторов, легионеры схватились между собой, не защищаясь, а лишь нанося удары. Они убивали друг друга молча и яростно, лишь громкое дыхание вырывалось из их оскаленных ртов. Последний легионер, оставшийся в живых, постоял, тупо глядя на кучу мертвых тел, деловито приставил свой меч к груди, и с размаху упал оземь. Выгнулся, подрагивая мускулистой ногой. Острие гладия вылезло из спины, окрашенное кровью.

Зухос глубоко вздохнул. Зрелище его позабавило – и уняло тягу к убийству. Хлопнув в ладоши, он сказал:

– Номарх, слушай меня!

Квинт Нигидий Хилон вытаращился, внимая слову.

– Я сейчас уйду, – сказал тот, – а ты собери отряд и беги хватать Зухоса! Видишь, что этот гад учинил?! – бывший жрец обвел рукою место побоища. – Запоминай! Зухос отправился к Зешер-Зешеру, его настоящее имя – Сергий! С ним еще трое – Александр, Гефест… или Гефестай, и Эдуардус. И еще четыре раба! Понял?