Кадмар послушно забубнил в поклоне. Толстый жрец остановился, послушал заунывный напев и приблизился к Уахенебу, шаркая сандалиями из позолоченной кожи.

– Выпрямись, роме! – сказал он ласково.

– Могу ли я? – вопросительно промычал Фиванец.

– Можешь, – по-прежнему ласково молвил жрец, умиляясь богомольности пришельца. – Ибо говоришь с Хориахути, великим начальником мастеров[568] Асар-Хапи.

– О! – только и вымолвил Уахенеб, бухаясь на колени. Кадмар пал рядом.

– Встань, – милостиво сказал Хориахути. – Можешь избегать хорошей речи… Как имя твое?

– Зовут меня Антеф, – соврал египтянин. – Мы с другом прибыли издалека, великий, дабы поклониться «Силе, которая привела Вселенную в прекрасное состояние порядка»![569] Мы бедны и ничтожны, великий, но собрали денег на дорогу и одолели долгий путь…

Кадмар истово закивал, подтверждая слова товарища.

– Похвально, весьма похвально… И когда же вы двинетесь обратно?

– Не знаем, великий, – вздохнул Уахенеб и залучился: – Когда напитаем иссохшие души драгоценной влагой божественного покровительства и… когда подзаработаем денег на проезд…

– Что ж, – сказал Хориахути задумчиво, – я могу помочь тебе и твоему другу… Хоть он и не роме, но Серапис не делает различия между людьми. Я дам вам работу в храме…

– О, великий, сердце и язык бога на земле! – выпучил глаза Уахенеб в пароксизме восторга. – Слушаю и запираю рот свой!

Кадмар глаза закатил.

– Я возьму вас в неокоры,[570] будете следить за чистотой в верхних залах, – проговорил начальник мастеров снисходительно, – а еще вам поручается содержать в чистоте светильники, подрезать сгоравшие фитили и подливать масла. Особенно – в подземельях…

– О-о! Там, где находятся погребальные камеры священных быков Аписов?!

– Да! И тебе будет позволено лицезреть их благословенные мумии!

Уахенеб застонал, выражая полное и окончательное блаженство.

– Явитесь к рехиу[571] Каамесесу завтра, после дневного сна, – велел Хориахути и направил стопы свои под прохладные своды святилища.

На другой день, пошлявшись по Брухейону и поглазев на толпы нарядных александрийцев, выделяя при этом лиц противоположного пола (а личики попадались – просто прелесть!), Уахенеб с Кадмаром вернулись в Серапейон. Мимо, пыхтя и переваливаясь по-утиному, прошествовал жрец – тяжелый лоб, резкий выступ крупного носа, недобрый прищур зорких глаз. Судя по ларцу с письменными принадлежностями, который тот тащил в руках, он принадлежал к херхебам, писцам и чтецам священных текстов. Смиренно поклонившись, Уахенеб сказал:

– Позволь спросить тебя, как нам найти рехиу Каамесеса?

– Зачем тебе рехиу? – поинтересовался херхеб.

– Великий начальник мастеров послал нас к нему.

Жрец удовлетворился ответом и показал дорогу к личным покоям рехиу Каамесеса.

Дорога лежала через бесконечные анфилады комнат, украшенных фризами и орнаментами необычайной красоты – синими зигзагами, белым и лиловым узором, хитросплетениями спиралей, завитков колес с дюжиной спиц.

Уахенеб достиг тяжелой кожаной завесы, запиравшей проход в стене из белого известняка, и громко спросил:

– Позволено ли будет войти неокорам Антефу и… э-э… Нехеб-ка?

– Войдите, – раздался мощный голос, – произнеся слова очищения глаз и сердца!

– Нехеб-ка… Это я, что ли? – прошептал Кадмар.

– Ну, да!

За занавесом обнаружилась небольшая квадратная комната. Стены ее снизу были облицованы зелеными фаянсовыми плитками, а сверху оштукатурены и покрыты фресками, изображавшими сказочные лотосы с красными цветочашами на высоких стеблях. Разглядеть роспись мешали приколоченные полки со свитками папируса и восковыми дощечками-церами. На большом столе из черного дерева стояли две тончайшие вазы древней работы с именем богини Маат, вырезанные из цельных кусков горного хрусталя. Высокое ложе, застеленное шкурой пантеры, скамеечка для ног, изголовье в форме полумесяца довершали убранство личных покоев рехиу.

Хозяин комнаты восседал у задней стены на роскошном кресле с ножками в виде лап льва. Три золотых светильника в форме птиц, наполненные касторовым маслом, давали достаточно света, чтобы разглядеть широкое лицо с горбатым носом и твердым ртом, и острый блеск жестких, спокойных глаз.

– Подойдите ближе! – сказал Каамесес.

Уахенеб с Кадмаром подошли – мягкие львиные шкуры на полу глушили шаги – и упали на колени перед креслом жреца. Рехиу указал им на шкуру.

– Не нужно почестей и слов почтения, дети мои, – величественно сказал он. – Работа ваша будет проста, но потребует усилий не только тела, но и духа. Истинно сказано: «враг для города – это говорящий!» Все, чему вы станете свидетелями в этом храме, вольно или невольно, похороните в сердце своем. Если вы пришли с надеждой на возвышение и посвящение, дождитесь похвалы вашим глазам и ушам, и будете награждены. Если же языки ваши смело заговорят вне этих стен, познаете все величие бога Сераписа на дерзких шеях своих.

Уахенеб дернулся, изображая испуг, и пламенно поклялся:

– Пусть не упокоюсь я в гробнице своей, пусть побьет бог грехи мои кровью моей, если открою рот вне пределов божьего дома!

Кадмар уныло кивал, полностью соглашаясь с товарищем. Неподвижное лицо Каамесеса осветилось благосклонной улыбкой.

– Ступайте и трудитесь, верные служители бога, – изрек рехиу. – А я позабочусь, чтобы гробницы были достойны вас…

Вооружившись метлами, Уахенеб и Кадмар рьяно взялись за работу. Новые служители храма старательно мели и собирали сор на глазах у жрецов, а когда не было за ними пригляда, переходили в следующее помещение храма, напрягая зрение и слух. До захода солнца они обошли весь Серапейон, заглядывая в покои жрецов, в библиотеку, в хранилища священного снаряжения. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Метельщики – это такая мелочь, что ее просто не замечали. Потом друзья разделились: Фиванец остался убирать в гулких криптопортиках, освещаемых чередой прорезей, искусно сделанных под каменными плитами потолков, а доблестный сын Каста отправился в пристройку, обнесенную колоннадой. Посреди маленького квадратного дворика возвышалось еще одно изваяние Сераписа, восседающего на троне, а в галерею выходили двери комнат для высоких гостей. Кадмар сунулся было туда, но дорогу ему заступили два полуобнаженных человека в белых схенти, в пестрых поясах, вооруженные кинжалами и тяжелыми палками.

– Сюда нельзя! – заявили они дуэтом.

– Да я это… – пролепетал метельщик. – Подмести, там, пылюку убрать….

– Нельзя! – отрезали охранники.

Кадмар развернулся и пошел восвояси. Добредя до портиков, где его никто не видел, галл кинулся бежать и примчался к своему другу. Едва отдышавшись, он выложил все подробности происшествия.

– Интересно! – загорелся Уахенеб. – Надо проверить, что они там охраняют так бдительно.

– Скорее, не что, а кого. Там комнаты для приезжих паломников.

– Тем более! Давай так: дуй к пристройке и повертись там, поглядывай, кто входит и кто выходит, а я тебя потом сменю. Установим наблюдение, как Сергий выражается…

В дежурство Кадмара ничего интересного не произошло. Только Хориахути появился разок, кивнул ласково галлу, усердно метущему пол, и дальше проследовал. Повезло Уахенебу. Ко времени его «смены» солнце клонилось к закату, и под сводами храма сгустились тени. Зажигать светильники было еще рановато, но самая пора обойти лампы и подлить в них масла. Прихватив кувшин с касторкой, Фиванец занял пост напротив входа во двор пристройки. Когда из полутьмы портика звонко зашлепали подошвы сандалий, Уахенеб споро подхватил тяжелый кувшин и, высунув язык от усердия, стал подливать масла в двухпламенный лампион, висящий на бронзовой цепи.