– Беритесь за дело! – неслось с трибун.

– Режь, бей, жги! – визжали нежные весталки.

– Что стоите?! Замерзли? – кричали сенаторы с почетных четырнадцати рядов.

– А ну, дайте-ка им огонька! – поддерживали их нищеброды с самой высокой террасы.

Мастигофоры защелкали бичами, лорарии затыкали раскаленными железными прутьями, подгоняя бойцов. «Заградотряд». Пропели трубы, и бой начался.

– Бей фракийцев! – взревел Кресцент и первым бросился в атаку.

Прикрываясь тяжелым щитом, Лобанов шагнул навстречу орущему фракийцу, кроившему воздух мечом-серпом. Рубанул обоюдоострым гладием, пробуя оборону противника. Фракиец отскочил, ударив в Сергеев щит, резко присел и махнул клинком, как косой, Лобанову по ногам. Сергий Роксолан резко опустил щит и обрушил меч, целясь фракийцу в шею.

– Дай ему! – гремела толпа. – Врежь хорошенько!

– Бей его!

– Нападай давай!

– Эх, промазал!

Сергей не стал церемониться, ударом ноги вышиб у фракийца щит и тут же сделал молниеносный выпад, протыкая вражине горло мечом.

– Habet! – взревела толпа. – Попал!

– Есть!

– Отлично!

Мельком глянув на убитого – это оказался выходец из Фракии, нареченный Артаком, – Лобанов обрушился на второго из пятерки Приска, одолевшего Орцила. Голова нумидийца почти отделилась от тела, пропитывая песок кровавым ручейком. Сергей махнул мечом, отвлекая внимание, и обрушил на фракийца свой щит. Удар был так силен, что у гладиатора ноги подкосились и выпал меч из рук. Благородничать Сергей не стал, добил фракийца, проколов тому сердце.

– Прикончи эту свинью! – бесновались зрители.

– Есть! Еще раз есть!

– Позор! Почему он так робко бежит на клинок?!

– Давай! Давай!

– Пятьсот сестерциев на Приска!

– Пятьсот на Кресцента!

– Клянусь Геркулесом, тысячу!

– Две тысячи!

Онаций и Гальба, стоя спина к спине, отбивались от двух фракийцев-близнецов, а Кресцент, ухая и хэкая, наседал на Приска. Ну, не будем мешать экстремалам… Лобанов зашел в спину то ли Брезовиру, то ли Элиалу и проткнул ее мечом. Насквозь, так, что мокрое лезвие вылезло из живота на ладонь, дымясь горячей кровушкой. Онаций с Гальбой взревели и мигом уделали оставшегося в живых. Ступай к братцу!

Лобанов обернулся, приглядываясь к десятке Целада и Батона. Нет, уже… раз, два, три… к шестерке. Вон тот, здоровый, это Гефестай. А Искандер? Черта с два разглядишь, дырчатое забрало мешает…

– Крес-цент! Крес-цент! – скандировали зрители.

– Добей его!

– Убей!

– Безмозглый секутор!

– Такой удар пропустить!

Тяжело раненный Кресцент качался, едва удерживая голову, но Приску еще больше досталось. Приск совершенно обескровел. Он упал на колени, последним усилием отбросил щит и меч и опрокинулся на спину. Поднял дрожащую левую руку и вытянул указательный палец. Приск молил о пощаде. Трибуны загудели, трибуны раскололись. Одни поднимали большой палец, махали платками, выкрикивая: «Пусть бежит!» Другие, поставившие на Приска и проигравшие, требовали смерти.

Ацилий Аттиан поднялся со своего места и внимательно оглядел трибуны. Рев толпы стих в ожидании вердикта. Префект вытянул правую руку и указал большим пальцем вниз: pollice verso!

Трибуны зашумели с одобрением, хороня ропот меньшинства.

Кресцент, шатаясь как пьяный, наклонился над Приском и коротким ударом меча перерубил тому шею. Готов!

Распорядитель подошел поближе, осмотрел раны павших и кивнул лорариям: ваша очередь! Те приблизились и прутьями, светящимися тусклой краснотой, коснулись по разу ноги и руки каждого, кто лежал без движения.

Распорядитель выпрямился, прокричав: «Погибли!»

Кресценту и Целаду как победителям вручили по пальмовой ветви. Качаясь, парочка поплелась вокруг арены. Виктория…

Служители в масках зацепили трупы крюками, поднатужились, поволокли их в «Ворота смерти», ведшие в украшенную венками мертвецкую. Последний путь… Негритята, пугливо ворочая белками, загребали граблями песок. Представление окончено.

Лобанов подошел к понурым фракийцам-победителям. Гефестай?!

– Жив, скотинка! – сказал Сергей.

– Обласкал… – выдавил улыбку Портос.

– Чуть лапу не отрубили! – вымученно улыбнулся хромавший Искандер.

Лобанов с нежностью хлопнул обоих по гулким спинам и проводил с арены.

– Роксолан! – стегнул его голос распорядителя. – Ты остаешься!

– С чего это вдруг? – набычился Лобанов.

– А с того! – прикрикнул распорядитель, отдуваясь. – Гилас ногу подвернул, побери его Орк! Ты будешь вместо него! Да не волнуйся, жребий указал на ретиария-новичка! Прибьешь легко! Стой здесь…

Распорядитель игр выбежал на середину арены и громко объявил:

– А сейчас, почтенная публика, перед вами выступят знаменитый и непревзойденный секутор Сергий Роксолан и непобедимый ретиарий Эдуардус, краса и гордость Сарматии!

Лобанов похолодел.

– Мы же договаривались!.. – крикнул он осипшим голосом, но бой барабанов, резкие звуки рожков, визг, свист и трели флейт похоронили его протест.

На арену выбежал ретиарий Эдуардус – в одной набедренной повязке, с трезубцем и сетью в руках. Толпа встретила Чанбу громкими криками. Эдик качнул сетью, встряхивая грузилами – свинцовыми шариками, и запел, хоть и с акцентом, зато громко:

И только тут он заметил, какую «рыбу» собрался ловить. Эдик остановился и опустил трезубец. Широкая улыбка его поблекла и увяла, исчезая с лица. Кровожадная толпа притихла, инстинктом чуя драму.

Лобанов набрал воздуху в грудь и проорал в глаза – распорядителю, квестору, префекту, всей этой швали на трибунах, неважно, в тогах она или без:

– Я не буду драться с Эдикусом! Он мой друг!

Толпа замерла на какой-то миг и буквально взорвалась криком:

– Трус!

– Баба трусливая!

– А ну дерись!

Лобанов отбросил щит и меч и показал «Сенату и народу римскому» неприличный жест. Накося! Префект Ацилий Аттиан, бледный от гнева, приподнялся с кресла и крикнул, отдавая гладиатору-наглецу приказ биться.

Лобанов повторил жест и проорал префекту напутствие, тщательно переведя на латынь одно из отборных русских выражений. Толпа неистовствовала.

Бледный распорядитель подбежал к почетной ложе и выслушал отданное приказание. Лицо его искривила хитренькая усмешечка.

Лобанов ждал. Он был готов ко всему. Наверное, его станут убивать. Придумают что-нибудь этакое… Ну, его не так просто убить. А если и прикончат… Хм. Не хотелось бы, конечно… Лобанов примерился. Если подбежать и сигануть на «элитарную» ложу, можно будет взять префекта в заложники… Знакомы ли римляне с такой практикой, интересно? Ну, если нет, то пусть приучаются…

– Сергий Роксолан не будет расстрелян из луков, – прокричал распорядитель игр, – и его не зарубит стража! Он не желает биться с ретиарием Эдуардусом? Мы уважим его желание! – Он сделал знак, и растерянного Чанбу увели. – Но бой состоится! Только… – Распорядитель подождал, когда стихнет рев трибун, и договорил: – Только биться Сергий Роксолан будет без щита, без меча и без шлема!

Лобанов молча снял шлем и отшвырнул под ноги служителям. Нате, подавитесь…

Глухой ропот взбудораженной толпы повитал над амфитеатром и стих. Нежданное молчание полста тысяч человек ударило Лобанова неслышным громом, а секунду спустя тишину развалил бешеный стук копыт и рокот колес. Британская колесница-эсседа, запряженная парой крепких рысаков, вынеслась на арену и заложила вираж. Колесницей правил возница в короткой тунике, одной рукой он сжимал поводья, в другой держал кнут. За его согнутой спиной корячился гладиатор-эсседарий, вооруженный метательными копьями-савниями с большими наконечниками, – целый пучок охватывала его длиннопалая рука. Рядом, на бортике колесницы висел волосяной аркан, а в кожаном чехле была припасена дубина.