Стихотворение называлось «Итоги». Жилину малость резало слух это вот «в рук», но он не цеплялся. А больше всего ему нравилась концовка:
Ничего не добился,
Ничего не добыл,
Только дважды влюбился,
Только раз полюбил…
…Иван отстраненно смотрел на Баукова, на Аганина, слушал, как они рассказывали про две шестерки «Мессеров», и кивал.
Он все понимал, и ребятам нечего было перед ним оправдываться. На войне как на войне.
А в голове безостановочно крутились «вирши» Литвинова:
Любой костер когда-нибудь погаснет.
Любовь не может длиться без конца —
Остынет страсти пыл, и призрак счастья
Дымком забвенья вьется у лица…
Видать, посетила влюбчивого Игореху несчастная «лямур», вот и излился. Дымок забвенья…
Неожиданно Жилин будто прозрел – из боя не вернулись два самолета! Он встряхнулся.
– …«Хмара» его сбил, – продолжал бубнить Бауков, – а ведомый почти в упор по кабине, только осколки брызнули. «Жила» так из пике и не вышел – забурился в землю на всей скорости…
– Далеко это случилось? – спросил Иван деревянным голосом.
– Прямо на линии фронта, оба – возле наших позиций. Я видел сверху, как пехота бежала, а толку? От Игорехи головешка осталась, а Ванька… Сам знаешь, командир, как оно бывает, если сверзиться с трех тысяч, да со всей дури об землю.
– Знаю, – выдавил Жилин. – Просто, думаю, как бы ребят схоронить по-человечески.
Хлопнув расстроенного Баукова по плечу, он приказал отдыхать, а сам пошагал к КП.
В голове было пусто.
Никто, наверное, еще не бывал в подобном положении.
Каково это – хоронить самого себя? Пережить собственную смерть? «Жила»… «Хмара»…
Ивану было даже немножечко стыдно – к своему «альтер эго» он относился, в общем-то, равнодушно. Было, конечно, любопытство, немного болезненное, но сближения никакого не было – Жилина отталкивала сама странность подобных отношений, себя с собой.
Даже не так.
Иван никогда не равнял себя с этим русоволосым парнем, они были рядом, но не вместе. А вот Игорь…
Жилин судорожно вздохнул и смежил веки. Была боль, была тоска – погиб его друг. И поднималась из глубин перепутанного естества холодная ярость.
Ах, что он устроит этим летунам со свастиками на килях!
Какую резню в небесах! Внезапно Иван остановился.
Это что же получается? Лейтенант Жилин погиб, а полковник Жилин жив-здоров?
«Дурило! Полковник отдал концы еще в Киеве! Ты – это память, душа, сознание! Бесплотный «дух» из будущего!»
Ощутив вдруг страшную усталость, Иван сгорбился и пошагал дальше, безразлично наблюдая за начальником штаба, что бежал ему навстречу. Толстенький майор Трошкин был немного забавен и совершенно не походил на красного командира.
– Товарищ генерал! – закричал он. – Вас к телефону! Срочно!
Когда Жилин вбежал в КП, то увидел бледную радистку и Николаева, стоявшего по стойке «смирно». В вытянутой руке комполка держал телефонную трубку. Приняв ее, Иван глухо сказал:
– Да?
– Сталин говорит.
Жилин сразу выпрямился.
– Слушаю, товарищ Сталин.
– Сколько вы уже сбили немцев, товарищ Рычагов?
– Шестьдесят пять, товарищ Сталин.
– Очень хорошо. Мы решили, что вам уже тесно в комэсках… Скажите, товарищ Рычагов, полковник Николаев потянет дивизию?
– Потянет, товарищ Сталин. Мы с ним с первого дня войны, все на моих глазах. Не знаю, как насчет стратегии, а тактик он замечательный.
– Мы тоже так решили. Полковник Николаев назначается командующим 11-й смешанной авиационной дивизией, а вы примете у него 122-й полк. 122-й гвардейский истребительный авиаполк.
– Слушаюсь, товарищ Сталин!
– И последнее… Ви, товарищ Рычагов, называли самолет «Ла-5» просто «лавочкой»?
– Не я, «дух»…
– Да-да… Так вот, ви скоро пересядете на эту «лавочку».
В трубке клацнуло. Верховный главнокомандующий отсоединился.
– Поздравляю с новым назначением, – сказал Жилин Николаеву. – Принимайте дивизию.
Полковник побледнел.
– А-а…
– А ваше место здесь займу я.
– Ага… – растерянно молвил комполка, вдруг ставший комдивом.
– Ну, ладно. Будем ждать бумаг сверху, а пока… А пока я у себя.
– Ага…
Жилин незаметно улыбнулся и вышел. «С повышением тебя!»
Однако никакие фибры не отозвались в нем восторгом или даже самой бледной радостью.
Комполка, так комполка…
Правда, известие о «Ла-5» здорово взбодрило, как луч света, прорвавшийся между туч, сеявших холодную морось.
И когда только успели? Или он все неправильно понял? Да где ж неправильно?
– Товарищ Рычагов!
Жилин обернулся. Его опять догонял начштаба.
– Товарищ Рычагов! – отдуваясь, Трошкин остановился, хватаясь за бок. – Совсем из головы вылетело! Там… это… короче говоря, похоронили ваших пилотов. У высоты 87.
– Обоих?
– Да! «Хмару» и… этого… из новеньких… Жилина!
– Пехота? Спасибо им.
– Ну, да… – промямлил начштаба. – Последний долг… – помявшись, он добавил: – Документы прислать к вечеру обещали. Ну, насчет назначения… Назначений, к-хм.
– Подождем, время есть.
Вернувшись в землянку, комэск окунулся в облако табачного дыма.
Летчики бросились было разгонять сизую пелену руками, но Иван махнул рукой.
– Курите!
– Товарищ командир… – неуверенно сказал Алхимов. – Может… по маленькой? Я молодого послал сбегать.
Жилин кивнул.
– Правильно, помянем по-людски. Начштаба передал, что пехота наших похоронила.
– Молодцы какие!
Иван вздохнул и выудил из чемоданчика бутылку трофейного коньяка, «прихватизированного» немцами во Франции.
Сообразив немудреную закуску, пилоты чинно расселись, выставляя фронтовой «сервиз» из граненых стаканов и кружек.
Примчался Носов, замер, увидав командира, но потом, разглядев у того в руках бутылку, расслабился и гордо выставил на стол поллитру.
Разлили. Жилин плеснул себе коньячку.
– Ну, за наших.
Все медленно выцедили «огненную воду», выдохнули, закусили остатками вчерашней трапезы – недоеденными котлетами и подсохшими ломтями хлеба.
Видно было, что «Носу» невтерпеж – все елозил по лавке.
– Товарищ генерал! – выпалил он. – А правда, что вы теперь комполка?
Все замерли.
– Правда, – коротко сказал Жилин. – Наливай.
Хлебнув вторую, он прочувствовал, как изделие французских виноделов пролилось, горяча и грея, отдаваясь в голову.
– Не надейтесь, – усмехнулся он, – в покое вас не оставлю.
– Да нет, – замотал головой Алхимов, – не надо нам покоя. Пока вы за нас не взялись, мы и летать-то толком не умели.
– Злились на меня? – усмехнулся Иван.
– Еще как! – воскликнул Бауков. – А только… хм… быстро стало доходить, что просто летать и ворона может, а вот «Мессеров» сбивать – это уметь надо.
Жилин кивнул.
– Мне просто повезло, я, можно сказать, родился летчиком. Пилотировать самолеты – это я умею лучше всего в жизни. И мне это дело нравится. Только ведь без труда не выловишь и рыбку из пруда. Да будь ты хоть трижды гением, все равно не сможешь вот просто так сесть в кабину – и на взлет! Пока не налетаешь сотни три-четыре часов и не поймешь толком, летчик ты или кто. Как Ленин говаривал? «Учиться, учиться и учиться!» Завет любому, кто хочет хоть чего-нибудь добиться.
– Ну вам-то уже и не надо, – вставил Носов.
– Ошибаешься. Человек живет, пока учится. Бросил учиться, решил, что и без того все знаешь и умеешь, – считай, тебе конец. Ты все равно что умер! А помереть меня пока не тянет, я еще с фашистами за Игорька не рассчитался. Да и не один он такой, за кого надо эту дрянь летучую с неба ссаживать. Наливай!
Повертев в пальцах стакан, куда плеснул грамм сто коньяка, Иван медленно проговорил:
