– Что-о?!

– Да! Его развалили всякие… эти… перерожденцы из компартии! Сначала партию развалили, а потом и Советский Союз, хотя народ был против! Ну, что вы на меня смотрите, как Ленин на мировую буржуазию? Это не я виноват был в том, что СССР распался!

Ковальков ошеломленно помотал головой.

– Постойте, постойте… – быстро заговорил он. – Так… Вы хотите сказать, что были в будущем? Как этот, у Герберта Уэллса, путешественник во времени?

– Да нет же! Хотя… В общем, я действительно родился в девяностом году, через пятьдесят лет появлюсь на свет. Там, в будущем, я рос, ходил в школу, в институт, а когда мне было двадцать шесть, то есть в две тысячи шестнадцатом году, мы с товарищем обнаружили портал… ну, такой ход во времени. Он и сейчас существует, этот портал!

Сбивчиво, путаясь и поправляясь, Тимофеев изложил все свои приключения.

Ковальков задумчиво смотрел на него.

– Не верите? – криво усмехнулся Виктор. – Я же говорил…

Комиссар покачал головой.

– Я допрашивал не одного немецкого шпиона и диверсанта, – медленно проговорил он. – Да, эти типы отпирались, врали, но их вранье было простым и незатейливым. Вы же рассказываете совершенно невероятные, просто сказочные вещи, которые выпадают из плоскости обыденного. Ни один шпион не станет придерживаться вашей «легенды» – это идет в нарушение всех правил, а первое правило гласит: не выделяться! Так что мой опыт подсказывает мне, что вы не шпион. Но и поверить вашему рассказу мне тоже сложно.

– Да я понимаю… – вздохнул Виктор.

– Послушайте… Если все, что вы мне сказали, правда, то вы знаете о том, что будет?

– Ну, да…

– Враг возьмет Москву? – быстро спросил Ковальков.

– А фиг ему. Бои будут страшными, немцы подберутся близко к столице, но уже в декабре их отбросят – на сто, на двести километров от Москвы.

– А потом?

– Ну-у… Я не помню всего… В мае 42-го будет угрожающая обстановка у Харькова, но Хрущев и Тимошенко доложат Сталину, что все в порядке. В итоге немцы прорвутся на Кавказ и дойдут до самой Волги. В Сталинграде будет просто грандиозная, эпическая битва, и мы там разгромим фашистов. Они начнут отступать. Летом 43-го грянет Курская битва, потом еще что-то случится, а в апреле 45-го мы будем штурмовать Берлин. Германия капитулирует 9 мая.

– Еще четыре года войны?!

Тимофеев развел руками. Ковальков поднялся из-за стола и стал ходить, пригибаясь кое-где под матерчатым тентом.

Остановившись, он оперся руками о стол и негромко спросил:

– А кто будет, когда… ну, после товарища Сталина?

– Хрущев. Они с Маленковым и Булганиным целый заговор составят. Состряпают дело против Берия – типа он с немцами в 42-м договаривался о сдаче, – и наркомом в НКВД посадят ставленника Маленкова и Хрущева. Потом наговорят на Власика, и вождь останется без охраны. Вот тогда-то они и «помогут» Сталину скончаться. Не знаю, как. Отравят, быть может, или не то лекарство дадут. Иосиф Виссарионович умрет в 53-м, не помню, в какой день, и к нему целые сутки никого не будут пускать. Наверное, для того, чтобы отраву нельзя было обнаружить. Потом эта троица передерется, но верх одержит Хрущев. Сталина похоронят в Мавзолее, рядом с Лениным, но Никита прикажет вынести его оттуда – в народе будут думать, что Хрущев это место для себя готовил. Сталина он обосрет по-всякому, и Сталинград переименуют в дурацкий Волгоград, и партия выродится, и закончится все развалом СССР, когда сами же коммунисты вернут капитализм…

Ковальков прерывисто вздохнул.

– Надо что-то делать… – пробормотал он. – Нет, я не могу вам вот так вот взять и поверить. Я чувствую, что вы искренни, но…

– Думаете, я… того? – грустно рассмеялся Тимофеев. – Так это легко проверить.

Неожиданно полог палатки отодвинулся, и внутрь заглянул Жорож.

– Товарищ бригадный комиссар, – сказал он хмуро, переводя взгляд с Ковалькова на Тимофеева, – я не знаю, о чем вы тут говорили, но товарищ лейтенант вас подслушивал.

Ковальков побледнел.

– Ах, ты… Где эта… этот…

– У радистов. Выгнал всех и шпарит шифротелеграмму в Москву.

– Я даже знаю кому, – криво усмехнулся Виктор. – Абакумову! Этот главный особист давно хотел занять место Берия.

Жорож с испугом посмотрел на Тимофеева – такие фамилии и всуе?

– Если Абакумов поверит Данилину, – рассудил Ковальков, – задержат и тебя, и меня. И что тогда произойдет, лучше не думать… За мной! Быстро!

Комиссар выскочил из палатки и послал Доржиева за водителем. Вскоре подъехала полуторка.

– Куда, товарищ бригадный комиссар? – высунулся в окно лопоухий водитель.

– На аэродром, Федя! Только быстро!

Взяв в охапку сданные «шмайссеры», комиссар перекинул их Николаенкову и Тимофееву.

– Если позволите… – хмыкнул Цирендаши, подхватывая «маузер».

– Садитесь в кузов! Поехали!

Тимофеев влез и чуть не упал, когда грузовик тронулся. Палаточный городок отдалился, а вот звуки канонады будто приблизились – на западе завиднелись дымы пожарищ, косо уходившие к небу.

Хлопая бортами, полуторка неслась лесной дорогой, надрывно ревя мотором, и вот вывернула на небольшой полевой аэродром.

Здесь в капонирах прятались «МиГи» и «Яки», а отдельно стоял пассажирский «Сталь-11», рассчитанный всего на пять человек, включая пилота.

Этот-то пилот и подлетел к начальнику политотдела, вытягиваясь во фрунт.

Ковальков, отмахиваясь от церемоний, быстро спросил:

– Самолет готов?

– Да, товарищ бригадный комиссар!

– Заводи! Срочно!

– Есть! А… куда?

– В Москву!

Вскоре мотор «Стали» прокрутился, зачуфыкал – и взревел, набирая обороты.

– Залезайте! – скомандовал Ковальков. – Уже даже не важно, правду ли вы говорили, товарищ Тимофеев, или нет. Нельзя дать Абакумову козыри! Иначе многие головы могут полететь, и это во время немецкого наступления! У нас остается единственный выход – обратиться напрямую к наркому НКВД.

– К Берия? – уточнил Виктор.

Комиссар кивнул.

– Лаврентий Павлович – человек умный и думает быстро. Каюсь, раздумывал над тем, не смешно ли буду выглядеть с изложением вашей… хм… ситуации. Да и черт с ним! Лучше конфуз, чем потери. У Абакумова руки длинные, найдет вас везде, и быстро. Значит, что? Значит, надо оказаться еще быстрее!

Виктор откинулся на сиденье, глянул в прямоугольный иллюминатор. Как все неожиданно осложнилось, круто завернулось…

Про Абакумова он читал. Тот еще был типус. Особист в энной степени. Упрямо шел, лез, полз наверх по карьерной лестнице, обходя соперников под девизом «Цель оправдывает средства».

Ну, Ковальков, судя по всему, в курсе. Они с ним поневоле вляпались в скверную интригу. Знание будущего, пусть даже отрывочное, – это страшное оружие.

Зная то, что свершится, можно стать президентом или сказочно разбогатеть, да что угодно можно сделать, имея под рукой человечка из будущего.

Если Абакумов выиграет этот матч, то пересядет в кресло Берия. Значит, что? Значит, надо свести игру хотя бы к ничьей…

Тимофеев вздохнул. Сейчас он испытывал двойственные ощущения. С одной стороны, очень хорошо и здорово, что уже не плен, не немцы вокруг, а свои. С другой стороны…

Хорошо Марлену! У него все просто, понятно и ясно: там враг, тут наши. Стало быть, надо помочь нашим бить врага! И все.

А вот ему как-то не по себе. Там, в палатке у Ковалькова и позже, он не бодрился, проговаривая имена Абакумова или Берия. Все-таки этот побег из лагеря, этот поход повлиял на него не слабо.

Стал ли он другим человеком? Это вряд ли. Человек так быстро не меняется. Шкуру сменить недолго, а вот сделать иным нутро…

Тимофеев вспомнил, как его потрясла одна простая мысль, чуть ли не главная в «Пикнике на обочине» – человек и сам не знает, чего он хочет. Чего он хочет по-настоящему!

Не «работая на публику», не желая того, что подобает желать, что выгодно, как нужно, а именно исполняя нутряное, истинное хотение, которое есть производное твоего характера, твоего «Я».