Тимофеев скривил губы. Чё ты выдумываешь, Вика?

Чего выкручиваешься, будто оправданий ищешь? Ну, просто признай, что дураком был с самого начала. Ты зачем сюда пошел? Интересно было? Приключений захотелось?

Ты просто не понимал сути, не разумел тутошнего реала.

Теперь-то тебе, друг ситный, многое открылось. Ты уже не спешишь обратно, потому как врос в здешнюю жизнь, погрузился в нее с головой.

Вот когда ему в последний раз припоминались ночные клубы, «Бентли» и прочие причиндалы «красивой жизни»? А он уже и не помнит!

Недаром его папан больше всяких омаров и фуа-гра ценил обычную картошку – вареную, с селедочкой, с лучком, с черным хлебцем. Или борщ, но не просто так, а майонезом забеленный, да с пампушками, и чтоб с чесночком!

Тимофеев сглотнул. Скоро угостишь свой организм простой и сытной едой – картошкой под грибочки.

Вернувшись к мыслям о Марлене, Виктор с неохотой признал правоту товарища. И дело тут вовсе не в эмоциях, а в том, что для Исаева понятие «долг» было куда значимее, чем для него.

В среде таких, как он, отпрысков богатеньких родителей, считалось хорошим тоном высмеивать все «совковое», включая День Победы. А какими смешными были эти ветераны-фронтовики! Суетливые, шамкают своими беззубыми ртами, трясутся так, что иконостасы медалей звякают…

Чтобы оборвать тот издевательский смех, надо было оказаться здесь, на фронте. Они все тут, будущие «участники ВОВ», еще молодые и здоровые, бьют врага, как могут, не шибко жалея себя. Не все из них распишутся на рейхстаге – неисчислимое количество веселых, бесшабашных парней сгинут, лягут в лесах и полях, чтобы потом их кости находили поисковики. И останутся от них одни лишь пожелтевшие фотографии, да и те будут висеть дома у таких же фронтовиков, кому удалось вернуться с кровавых полей.

Неожиданно Тимофеев вспомнил, какое у Марлена было лицо Девятого мая, когда по Тверской шагал «Бессмертный полк» – тысячи людей шли потоком, а фотографии погибших дедов качались над ними, пестря и пугая числом.

Исаев напрягся тогда. Губы у него сжались, глаза прищурились, и такое ожесточение проступило вдруг на лице…

Так что пусть не врет, будто лишь тут все решил! Он давно уже был готов бить фашистов, и вот – все у него сошлось, совместилось. И у Краюхина. Один он – третий лишний…

…Забрались беглецы в самую глушь, развели небольшой костерчик, зачерпнули водички в ручье, помыли картошку, сварили. Дух пошел…

Перебрасывая с руки на руку горячую картофелину, Тимофеев очистил ее, обжигаясь, и откусил, дыша ртом. Охладил скользким грибочком. Хорошо!

– Водочки ба! – вздохнул Остап.

– Не держим-с, – чопорно ответил Тимофеев. – Скажи спасибо, что хоть хлеб есть.

– Ну, да, вообще-то…

Наевшись, поделили между собой огрызки хлеба и теплые еще картофелины – это на ужин. И пошли на звуки канонады.

Разобрать, где именно бьют пушки, было трудновато. Вроде как с севера или с северо-востока. Или, может, с северо-запада…

– Скройся! – скомандовал Доржиев, и Виктор тут же метнулся за толстый ствол дерева.

Цирендаши быстро всех приучил прятаться по команде. Скажет – и никого.

Стоя за деревом, Тимофеев глянул на бурята. Тот был насторожен. Суженые глаза охотника цепко обшаривали кусты.

– Там кто-то есть, – сказал он тихо, – но это не немцы.

– Действуй тогда, – спокойно велел Николаенков.

– Эй! – крикнул Хан. – Всем выйти!

– Руки за голову! – добавил Виктор, громко клацая затвором.

– Не стреляйте! – послышался дрожащий голос.

Из-за поросли молодых елочек вышли трое парней в форме РККА. Худые, маленькие, обстриженные, тонкошеие… Новобранцы.

– Все вышли? – строго спросил Николаенков.

– Все…

Доржиев в это время пропадал в лесу и вдруг показался за спинами новобранцев.

– Все, – подтвердил он.

Пацаны дернулись, но рук не опустили.

– Как звать? – спросил Жорож, выходя из-за дерева.

– Юра, – представился рыжий вояка. Волосы его были сострижены, но конопушки выдавали «инфракрасную» натуру.

– Гера, – сказал юноша с вытянутым, будто в вечном удивлении лицом.

– Константин, – буркнул самый мелкий.

– Дезертиры?

– Нет, нет! – заволновались армейцы.

– Нашу роту раздолбало из минометов, – сказал Гера, – кто-то ушел со всеми, а мы все ждали приказа покинуть позиции, да так и не дождались.

– Заночевали в стогу, а днем мимо немцы шли, – подхватил Костя. – Отсиделись до вечера и двинулись. Вот…

– Что – вот? – усмехнулся Жорож, закидывая автомат на плечо. – Куда намылились хоть? На фронт или домой?

По тому, как замялись новобранцы, Тимофеев понял, что особо на передовую никто из троицы не стремился.

– Мы… это… – замялся Гера. – Мы на фронт, конечно, просто хотели сперва к своим заглянуть. Мы все из Каменки…

– Заглянули?

Пацаны кивнули, головы повесив.

– Немцы всех побили, – шмыгнул носом Юра. – У меня там мать жила и бабка, а я и не знаю теперь, то ли сожгли их, то ли они уйти смогли…

– А чего ж раньше не ушли?

– Так как же хозяйство-то бросишь? – удивился рыжий. – А у бабки и корова, и куры…

Тимофеев вздохнул только. Съели давно и корову, и кур. Фрицы на обед.

– Ладно, – сказал Жорож, – пошли вместе. Нам по дороге. Оружие есть хоть?

– А как же! Винтовки. Нам всем выдали. И патроны. Немного…

– Молодцы, что не бросили, – подал голос Остап. – А то есть такие… служащие. Винтовку в кусты, чтоб не мешала, и дёру.

– Мы не такие!

– Верю, – кивнул Николаенков. – Пошли.

– А у нас еще одна винтовка есть, – сказал Юра. – Немецкая. Мы случайно набрели на немецкого снайпера. Он убитый лежал.

– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался Цирендаши.

Рыжий сбегал в кусты и вернулся с целой охапкой винтовок. Трехлинейки он передал товарищам, а винтовку «маузер» протянул Доржиеву. Тот принял ее и с улыбкой оглядел.

– Красота! Бьет хорошо, а, главное, спуск плавный и длинный. Лучше я ее возьму.

Бурят стянул с себя «шмайссер» и протянул Тимофееву.

– Держи.

– Ага.

– Ну, все? – нетерпеливо спросил Жорож. – Шагом марш!

К вечеру вышли к месту боя – там, где дорога огибала опушку леса, стояли вразброс подбитые немецкие танки, а подальше, на пригорке, виднелся горелый «КВ».

Вдруг очень чисто и ясно донеслась немецкая речь – все сразу присели, скрываясь в подлеске.

– Кто это? – прошептал Николаенков.

– Не понял, – пожал плечами Виктор. – Кто-то просил ключ на «тридцать два»…

– Ремонтники, наверное. Немцы все свои танки собирают, чинят – и снова в бой. Ну, если есть что чинить.

Тимофеев подобрался поближе и выглянул из кустов. На дороге укрытый тушами танков стоял бронетранспортер «Ганомаг», где скучал пулеметчик, а вокруг «четверки» со свернутой башней суетились немцы в засаленных комбезах, гремя ключами и кувалдами.

– Цепляй трос, Ганс, – переговаривались они, – натянем гусеницу.

– Погоди, надо сначала трак заменить.

– А где я тебе новый найду? Оставим этот. Нам лишь бы дотащить…

– Шмульке же обещал подъехать!

– И где он? Вечер скоро.

– Что правда, то правда…

Осторожно пробравшись к своим, Виктор сказал:

– Это ремонтники, но при них «Ганомаг». Так что обходим их лесом и шуруем дальше.

– Шуруем, – кивнул Жорож.

– Погодите, – нахмурился Доржиев. – Мы что, так и уйдем?

Николаенков сощурился.

– Предлагаешь устроить немцам веселую жизнь?

– А чего бы и нет? Хоть патронами разживемся.

– На «Ганомаге» пулеметчик дежурит, – сказал Тимофеев.

– Сниму, – кивнул Цирендаши.

– Ладно, – согласился Николаенков, – пошумим маленько. Юр, ты со своими заходишь слева, снимаете ремонтников. Как Доржиев стрельнет, так и вы начинайте. А мы, – он обернулся к Виктору, Остапу и Паленому, – зайдем справа. Только не разом с нашими комсомольцами, а то они нас вместе с немчурой перестреляют.