После обеда показался Гродно – небо над городом было покрыто черно-белыми облачками разрывов зенитных снарядов. Столбы дымов поднимались от горящих складов. Горели депо и станция, кожевенный и стекольный заводы, здания, костелы, жилые дома. В непроглядном дыму потонула возвышавшаяся над городом Замковая гора. Мощные взрывы раздавались в районе мельничного завода, городской больницы, зоопарка.

856-й окружной склад боеприпасов тоже горел, и оттуда, в сполохах огня и выбросах гари, разлетались снаряды.

– Вот черт, – расстроился Судоплатов, – а я хотел у них толом разжиться!

– А здесь еще есть склады, – утешил командира шофер. – Показать?

– Показать!

Сворачивая на окраину города, «ГАЗ-ААА» резко замедлил скорость, двигаясь «против течения» – навстречу шли толпы беженцев, и в море голов айсбергами да льдинами плыли переполненные автобусы, грузовики, легковушки. Бедные лошади еле вытягивали телеги с шатучими горами мебели и прочих пожитков. «Безлошадные» жители волокли тюки на себе. Сигналя, Владимир осторожно рулил, изредка рекомендуя встречным адреса, по которым тем следовало прибыть незамедлительно, включая всех родственников.

– Поменяйся шляпой с лошадью, очкастый! Вот куда прешь под колеса? Повылазило, что ли?

Представительный мужичонка, круглый, как колобок, еле умостился в кабине полуторки. Побагровев, он ответил писклявым голосом:

– К твоему сведению, я замещаю самого председателя горкома!

– Так чего ж ты драпаешь, зам?

– А это большой любитель природы, Володя, – спокойно заметил Павел. – Видишь, он фикус в кадке спасает? Эвакуация называется.

Холодного взгляда Судоплатова «колобок» не выдержал, откинулся на сиденье и резко приказал шоферу «двигаться пошустрее».

К складам добрались часам к трем – неразбериха и сутолока на улицах были запредельны. Начинался самый настоящий исход, и поляки, остающиеся в городе, злорадно ухмылялись. Наивные, они полагали, что «герман», прогнав русских, уж их-то оставит. Пшеки не знали про план «Ост»…

На одной из узких улиц Старого города полуторку Рудака обстреляли из окна – два «трехсотых», один «двухсотый». Энкавэдэшники терпеть подобное не стали – высадились, мигом оцепили здание и произвели обыск. Полчаса спустя двое бойцов вывели худого молодчика лет тридцати с небольшим.

– Это ты стрелял? – поинтересовался Судоплатов.

– Я! – с вызовом признался молодчик. – Долг каждого настоящего поляка – стрелять в красных собак!

– Я – большая собака, – мягко сказал Павел, – и мой долг – расстреливать немецких холуев вроде тебя и предателей.

Он достал «ТТ» и сделал знак конвоирам. Те отпустили поляка и отшагнули в стороны.

– «Ще Польска не згинела…» – завел молодчик и дал петуха.

Обе пули вошли в сердце пшеку, да так близко, что отверстия можно было прикрыть пятаком.

– Едем.

В этом квартале по ним никто больше не открывал огонь. Зато, когда отряд выехал за город, стрельба пошла с неба – «Дорнье-217», опорожнив где-то бомболюки, решил «поиграться с машинками». Очередью из пулеметов он подорвал полуторку, выезжавшую из ворот – бочки в ее кузове были полными и рванули, как следует. «До-217» с ревом развернулся по-над самыми крышами.

– Сапаров!

– Всегда готов!

Немецкий самолет полетел вдоль улицы, пулеметы его распустились крестоцветными огнями. Фонтанчики забили по пыльной улочке, а Сапаров, пригнувшись, ожидал – и вот заколотилась пушчонка. Очередь с бомбардировщика прошила кузов, щепя доски, снесла кабину, чудом не задев шофера. Грузовик осел на пробитых шинах, но как раз это и помогло наводчику лучше прицелиться. Череда снарядов разнесла остекление кабины и пропорола брюхо «Дорнье». Самолет не вспыхнул, не пустил дым. Он просто не вышел из пике – рухнул, снося плоскостями крыши домов, завертелся юлой, встал на нос и лишь тогда полыхнул громадным факелом.

– Сапаров! Живой?

– Да, вроде…

Оставив подбитый «газон», отряд наконец-то добрался до складов. Движение здесь было весьма оживленное – по рельсовым путям медленно подавали вагоны с боеприпасами и железнодорожные цистерны с горючим – маленький паровозик то и дело сипло свистел. Армейские грузовики непрерывным конвейером заезжали и выезжали. Прибывали порожние, отбывали груженые. На фронт.

Договариваться Судоплатов послал Муху – тот умел пролезть везде. Нужный человек. Ближе к вечеру удалось затариться и толом, и гранатами, и патронами. Полуторку у энкавэдэшников Павел реквизировал – в кузов закатили бочки с бензином. И сразу – черная полоса невезения. Сначала артобстрел, да такими «чемоданами», что с потолка известка сыпалась. А потом налет. Бомбовозы «Ю-88» шли, как на параде – сверкая гранями остекления кабин, мельтеша лопастями, слившимися в круги, а на свежеокрашенных бортах чернели разлапистые свастики и кресты. Бомбы летели на еврейские кварталы и электростанцию.

Захлопали зенитки, «спустили» парочку «Юнкерсов», но земля продолжала вздрагивать под ногами, а «Мессершмитты» – беспредельничать. Очереди их пулеметов оставляли кровавые просеки в толпе беженцев, терзали запряженных лошадей и вскрывали машины, будто консервный нож – банки с тушенкой.

Энкавэдэшная полуторка, куда с таким трудом погрузили добытое топливо, взлетела на воздух. Груз, сложенный в кузове «ГАЗ-ААА», пули не задели, зато капот и все, что под ним, разнесли вдребезги. Бойцы отряда стреляли по самолетам из винтовок, но тем даже щекотно не было. Эскадрилья «И-16» завязала с «Мессерами» бой и сгинула вся, отправив на дно Немана три немецких истребителя.

Павел увел своих под защиту крепких стен склада. Из караулки доносился громкий разговор – полковник в обгорелой гимнастерке докладывал по телефону в штадив о положении в городе, а когда выслушивал последние известия, повторял их для молоденького лейтехи, чтобы тот записывал. Судоплатов слушал, а в душе разгоралась сумасшедшая радость. Перемены! Большие перемены! Знать, не зря ему жизнь вторично дадена! В тот раз… В тот поганый раз на рассвете 23 июня 161-я пехотная дивизия Вермахта, переправившись через Неман севернее Гродно, двинулась на восток по северному берегу реки. С рассветом авангард немецкой 28-й пехотной дивизии занял город. А советские войска оставили Гродно еще в ночь с 22-го на 23-е… Ныне все немного иначе.

Стремительным ударом в северном направлении 11-й мехкорпус отсек 161-ю дивизию Вермахта от реки Неман и ликвидировал плацдарм на восточном берегу, резко ослабив напор на лидском направлении и получив возможность перебросить к Скиделю одну из дивизий 21-го корпуса. Мало того, практически полностью сохранили свою матчасть 123-й и 124-й истребительные авиаполки.

Советские летчики не могли, конечно, долго противостоять 2-му воздушному флоту Люфтваффе – топливо улетучивалось с каждым вылетом, боеприпасы таяли, самолеты гибли. Но и все «черное» воскресенье, и в понедельник ВВС РККА стойко отбивали налеты и удерживали превосходство в воздухе над районом от Гродно до Скиделя – что творилось на прочих участках фронта, или как отбивали наступление группы армий «Юг», Судоплатов не знал. Линии связи были оборваны, а в эфире стоял полнейший хаос.

Немецкие танки на Гродно не наступали, Панцерваффе Гудериана и Гота прорывались севернее – на Алитус – и южнее, в сторону Кобрина. Зато по городу работала тяжелая и сверхтяжелая артиллерия VIII немецкого корпуса – 240-миллиметровые и даже 305-миллиметровые орудия. Бесславно сгинули все три танка «КВ», что числились в 11-м мехкорпусе, зато новенькие «Т-34» показали себя во всей красе, уничтожив батальон немецких САУ «Штурмгешутц».

И еще одна перемена, за которую благодарить стоит Еременко – главные силы фронта отводились из-под угрозы окружения, а не посылались на убой. 10-я армия и 6-й мехкорпус отходили на Слоним, 3-я армия и 11-й мехкорпус отступали к Новогрудку. 4-я армия, сильно потрепанная в боях, отходила в направлении Слуцка вместе с 20-м мехкорпусом и двумя дивизиями 47-го стрелкового корпуса. Но и тут досаду и раздражение вызывала необученность красноармейцев и их командиров грамотно отступать. Немногие комдивы и комбриги смогли уяснить для себя простейшие суворовские истины: даже отступая, можно нанести врагу немалый урон. А потом собраться с силами и перейти в контрнаступление…