И был Сергей Сергеевич Бунин неправ. Раньше, в советские времена, практически в каждом колхозе имелась собственная кузница, где стоял и успешно работал электрический гидромолот, и с развалом не все из них успели сдать в металлолом. Вот Самарин и подсуетился, объехав хозяйства Владимирской и Нижегородской областей в поисках нужной техники. Результатом стали четыре десятка молотов, купленных по смехотворной цене, более чем устроившей обе стороны сделки. Отремонтировать, собрать в одном месте и обеспечить электричеством не такая уж и проблема — электростанции средины двадцатого века, работающие на торфе и буром угле, завезены ещё пять лет назад. Вот они обошлись дорого, так как изготавливались с ноля по старым чертежам срочным заказом.

Да вот же трубы дымят на месте будущего Манежа, аж шесть штук. Лет через двадцать, если будут мешать, можно будет перенести куда подальше. Грохот, правда, иногда даже в палатах государя-кесаря слышен, но то звук укрепления державы и слуху настоящего воина весьма приятен. Кто недоволен, тот вражеский подсыл и враг народа.

Ехали совсем недолго, хотя и дали кругаля вокруг стен. Но Самарин пояснил, что такой высокой делегации положено заезжать через парадные ворота, а прочие калитки для посольств попроще, вроде франкских или от Папы Римского. Ну, положено так положено, и возражать никто не стал. Да и чуть больше времени, чтобы осмотреться.

Только особо и смотреть не на что — усадьбы в посадах обнесены высокими заборами, и видны лишь черепичные крыши. Между усадьбами проулки метров в шесть шириной, скорее всего для пожарной безопасности. Для этой же цели то здесь то там выкопаны пруды, по берегам которых сидят мальчишки с удочками.

— Карпов в прудах разводите? — спросил Ковров, кивая в сторону ближайшего водоёма.

— Нет, здесь караси, — покачал головой Андрей Михайлович. — Это же не промышленные пруды. Так, мальчишкам развлечение и небольшое дополнение к семейному столу. Пару грошей сэкономят, и уже хорошо.

— Так заботитесь о людях? — не поверил президент.

— Напрасно иронизируете, Сергей Сергеевич! С недавних пор у нас в каждой семье есть топор, а то и два, три железные лопаты, минимум три ножа, чугунная сковородка, две косы, а в деревнях и плуги железные. Сейчас в одном отдельно взятом селе железа больше, чем пять лет назад во всём Тверском или Рязанском княжества. А если и меньше, то не на много.

— У вас железо правит миром?

— Именно так. И наши купцы активно скупают его по всей Европе и Азии, где только могут раздобыть. Военные трофеи, в основном, порубленные и покорёженные, но нам всё равно на переплавку.

Президент кивнул и промолчал, продолжая разглядывать мелькающую за окошком кареты Москву. Улицы, кстати, в самом деле вымощены дубовыми плахами, а по краям деревянные же тротуары. И всё прямое, без привычных кривоколенных переулков, мешающих артиллерии работать картечью. Разумно сделано, очень разумно.

Спасская башня здесь отсутствует, и парадные ворота расположены примерно на месте будущих Боровицких, плюс-минус пятьдесят метров. Проехали по внутренней территории, и остановились на площади перед трёхэтажным теремом с ясно видимыми пулемётными точками на чердаке. Площадь заполнена людьми, ожидающими выхода государя-кесаря к народу, городу и миру.

— Выйдем одновременно с Иваном Васильевичем, — предупредил Самарин.

— Иначе умаление чести?

— Нет, не угадали. День сегодня жаркий, и лучше посидеть в тенёчке, чем жариться пешком на солнышке.

И в самом деле жарко. Сергей Сергеевич покрутил на дверке знакомого вида ручку, явно взятую с ранних моделей Жигулей, и стекло поползло вниз, запуская свежий воздух. Вместе с воздухом в карету ворвался многоголосый гул толпы, из которого удалось вычленить отдельные монологи и диалоги.

— Ну я его за бороду, да и харей в ту пашню. И спрашиваю, почто же он, сучий потрох, пшеницу второй год на одном и том же месте посеял.

— А он?

— А что скажет, если морда в земле? Да и поздно оправдываться, когда уже засеяно.

— А ты?

— Управляющему плетей на конюшне, а всходы перепахали, да этой, как её там, фацелией засеяли. Почти рубль за семена отдал.

— Богато живёшь. Я бы клевером велел засеять, у меня и семена свои.

— Так это ты на сырах да масле денежку куёшь, а у меня четыре сотни пчелиных семей. Фацелия для них куда как хороша.

— Так тебе скажу, Аникита Петрович, прудова рыба, особливо карп, куда как вкуснее и жирней морской, что с северов привозят.

— А палтус с мурманских морей?

— Разве что палтус. Про треску вообще говорить не хочу, и пробовать её не хочу, и покупать её не буду.

— Сёмга вот тоже хороша.

— Да, и сёмга тоже. Как думаешь, Аникита Петрович, можно ли её в прудах разводить, как сейчас карпа разводят?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Но поговаривают, будто с китайских земель везут какого-то толстолобика и белого амура. Что за рыба не ведаю, но плохую с другой стороны мира не повезут.

— А почём малька продавать станут?

— У мурзы Ектибеева поспрошай, он там всем заведует.

— Спаси тебя бог за совет, Аникита Петрович.

— Пустое, Неонил Давыдыч, чай родственники, не чужие же люди.

— И не уговаривай, Лукьян! Пока твой кирпичный заводик окупится, я на валунах да булыжниках верные две сотни рублей заработаю. Их ведь делать не нужно, сами из земли лезут. А чуть за Можай и ближе к Смоленску, так и вообще. Не то с Ладоги камень возить буду, прибыль поменьше, зато спрос завсегда постоянный.

— Будто на кирпич спрос плохой, Фёдор Нилыч.

— Я и не говорю про плохой, друг мой Лукьян. Я говорю, что вложения у тебя будут агромадные. Где деньги возьмёшь?

— Да есть немного денег, и полтораста рублей тесть взаймы даёт. Без лихвы на десять лет.

— Вот за десять лет деньгу и отобьёшь, не раньше.

— Я слышал, Фёдор Нилыч, скоро на Москве деревянные терема строить запретят. Маленькие ещё можно будет, да и то на кирпичной подклети, а большие уже только из кирпича или камня. А камень тот для домов ещё тесать в размер нужно, и выйдет он по деньгам столько, что не всякий укупит.

— И что, деревянные дома ломать заставят? Да им ещё сто лет стоять!

— Зачем ломать? Всё тем де кирпичом обложат, и при черепичной крыше никакой пожар не страшен.

— А ведь и точно, Лукьян… От кого, говоришь, ты это слышал?

— Да мало ли от кого, Фёдор Нилыч. Слухами земля полнится.

— А ведь есть в твоих словах правда, Лукьян. И думается мне, что ежели возьмёшь меня в долю, то и у тестя занимать не придётся. Вдвоём-то мы всяко больше заработаем.

— Как же валуны твои?

— Уже не мои, уже наши будут. Одно другому не мешает, будешь ещё и с камней зарабатывать. По рукам, Лукьян?

Иоанн Васильевич появился на крыльце царского терема как-то незаметно и неожиданно. Вот только что его не было, но вот он ужестоит на верхней ступеньке и машет рукой светлейшему князю Самарину. А кому же ещё может махать первый русский царь?

Вообще-то в глубине души президент Российской Федерации ждал более помпезного появления царя-батюшки. Одежд парчовых с золотой вышивкой ждал, золотых цепей и оплечий ждал, да хотя бы шапку Мономаха с крестиком на макушке… Увы, её тоже нет. Или она позже появилась в качестве непременного атрибута русских самодержцев? Впрочем, какая теперь разница.

Одет Иван Третий просто и со вкусом, хотя и опережает моду лет на четыреста с лишним. Ткани, правда, добротные и дорогущие, это даже издалека видно. На ногах сапоги, но не цветные сафьяновые, а обычные хромовые офицерские с голенищем почти до колен. Между голенищами и кафтаном видны штаны тёмно-синего цвета из тонкой шерсти. Кафтан же… наверное его в будущем назовут венгеркой, а сейчас сами венгры вряд ли догадываются о существовании своей национальной одежды.