— Виктор Петрович, а кто кричал, что не будет больше здесь работать и обещал вернуть аванс?

— Так это…

— Я за язык никого не тянул, ты сам предложил.

— Автобус же… — бригадир от осознания убытков слегка побледнел. — Почти новый… был…

— Ладно, успокойся, я пошутил. Аванс возвращать не нужно, но и работать, сам понимаешь…

— Автобус, Андрей Михайлович! Не по нашей же вине!

— Тут ты прав, — Самарин в задумчивости почесал переносицу. — Тысяч пятьдесят он стоит?

— За двести брал.

— Лет двадцать назад?

— Ну… — засмущался бригадир. — Сейчас такой за сотню можно купить.

— Вот и я про это говорю. И вообще, Петрович, тебе не кажется, что знак свыше был?

— Типа, чтоб со строительством завязывал? А то я не думал… Только мне уже за полтинник, и кроме стройки я ничего больше не умею. Поздно начинать что-то новое.

— Бутик открой.

— Чего-о-о?

— Магазин меховой одежды. Будешь турецкими дублёнками торговать, а твои Джамшуты их шить станут.

— Это как? — не понял бригадир.

— Да как везде. Ты Нижний Новгород хорошо знаешь?

— Я там в строительном институте учился, когда город ещё Горьким был.

— Ну так вот… В этом славном городе итальянскую мебель делают в Щербинках, немецкую на заводе «Керамик», а в Канавино вообще фирменный джинсы шьют. Ты чем хуже?

— А где брать материал?

— У меня. Со временем и до шуб из соболя и бобра вырастешь. Впрочем, я сказал — ты услышал. Думай, Виктор Петрович, время пока терпит.

— Да как-то неожиданно всё…

— И попрошу сарацинов своих отсюда убрать.

— Кого?

— Тьфу, заговорился! Автобус из Гороховца к перекрёстку я вызову и оплачу. Шесть километров и пешком прогуляетесь.

— Темно ещё.

— Утром пойдёте. И всё, Петрович, не отвлекай меня. Если что надумаешь, звони.

— Но автобус, Андрей Михайлович…

— Дался тебе этот автобус! Сотню завтра на карту скину. Всё, я ушёл!

Самарин, когда просил Дионисия подготовить главного бандюка к допросу, никак не предполагал, что эта просьба будет выполнена в строгом соответствии со средневековыми стандартами. Думал, помнёт его боярин Кутузов слегка, морду начистит для разговорчивости и освежения памяти, но чтобы так… Дениска подошёл к поручению добросовестно, основательно и ответственно, устроив в сарае выездной филиал Приказа разбойных дел. Существует уже такой в Москве или нет, Андрей Михайлович не знал, но в Любимовке он был и готовился с приёму первого посетителя.

В старом дырявом ведре жарко светились угли, раскаляя всевозможные железяки самого людоедского вида, а сам бандит сверкал голой задницей, подвешенный за руки через блок к потолочной балке.

— Хлипкий нынче тать пошёл, — пожаловался Дионисий, деловито перебирая железки. — Хотел его на дыбу вздёрнуть, а он сомлел сразу. Пришлось так подвешивать.

— Хоть бы яйца ему прикрыл.

— Зачем? Яйца при допросе первейшая вещь.

Главарь, успешно притворявшийся потерявшим сознание, открыл глаза, заорал, и вырубился уже по-настоящему. Вёдер десять холодной воды ушло на приведение в чувство. Лужи ещё больше расстроили Дионисия:

— Как я теперь здесь спать буду?

— Спать нам с тобой сегодня вряд ли придётся, — Самарин не удержался от искушения нагнать жути в и без того мрачную обстановку. — Сам видишь, добром рассказывать не хочет. Так что пока кожу с живого снимаем, пока расчленяем, пока закапываем…

Дионисий юмора не понял и забеспокоился:

— Тогда на пол постелить чего-нибудь нужно, а то кровищща впитается и вонять будет. Мне же потом тут спать.

— Скажу! Всё скажу! — задёргался бандит. — И протокол подпишу, только полицию вызовите!

— Вот с полицией у нас туго, — вздохнул Андрей Михайлович. — Да и зачем людей напрягать?

— Меня искать начнут! И тех дебилов из интернета!

— Вот как?

— Обязательно станут искать!

Смирнов достал из кармана мобильник и включил диктофон:

— Вот и расскажи… Кто тебя будет искать и почему?

— Витаминыч, сука… это он всё устроил и проплатил.

— Подробнее!

Примерно через час расколовшемуся до донышка Игорю Генриховичу вернули драный костюм с грязными ботинками, и отправили к основной массе пленников. В самом деле, не убивать же человека из-за детской мечты? В армии хана Касима ждут жаждущих красивой жизни героев и предоставляют все условия для того, чтобы начать жизнь с чистого листа. Гладишь, через десять лет в мурзы выбьется, чем не замена почтенному званию благородного дона? Стартовые условия в сравнении с каким-нибудь пастухом даже благоприятнее.

Боялся ли Андрей Михайлович конкурентов на ниве прогрессорства? Пожалуй, что нет. Вот если бы выпускники ПТУ или какие другие технари, то да, но не эти… как их там… баристы, юристы, блогеры, кассиры макдака, и прочие представители высокоинтеллектуальных профессий.

— Свободная юрта, бля! — крикнул Самарин, и вслушался в отозвавшееся с противоположного берега Клязьмы эхо.

Оно совершенно по-немецки ответило:

— Ja,ja!

Следом из темноты появился просмоленный бок речной лодьи, и строгий голос спросил:

— Кто тут по ночам лает, Господа Бога гневит?

Опс… а где, мать их, караульные?

К полудню следующего дня лагерь вокруг фундамента будущего острожка разросся вчетверо, если не по количеству народа, то по территории точно. По воде прибыли ожидаемые стародубцы числом в три десятка человек, да с ними двадцать суздальцев. Вдобавок к этим — полусотня ярославцев, ругавших матерно что Дмитрия Шемяку, что Бориса Тверского. Пешим родом пришла муромская дружина и объединённая коломенско-серпуховская рать.

Полина Дмитриевна, наблюдавшая от ворот за вооружённой толпой, печально вздохнула:

— Если каждый хоть по разу под куст присядет… Андрюша, делай что хочешь, но чтоб ни одного засранца я здесь больше не видела!

— Здесь? — переспросил Самарин. — Здесь и не увидишь. Завтра с ними в Нижний Новгород отплываешь.

— Как это завтра?

— А чего тянуть, Дмитриевна? Сейчас народу Великого Князя Иоанна Васильевича представим, к крестному целованию приведём, и можно отплывать. У тебя точно всё готова к представлению?

— Давно готово.

— Начинаем? Где Дениска с Евлогием? Выпускай!

Полина Дмитриевна кивнула, и закреплённые на воротных столбах колонки грянули мощным басом:

— Тако глаголет Господь: да возвеселится пустыня жаждущая, да возрадуется пустыня и процветет, яко крин, и да прозябнет, и вся возвеселятся. И возрадуются пустынная Иорданова, и слава Ливанова дана бысть ей и честь Кармилова, и людие Мои узрят славу Господню и высоту Божию. Укрепитеся, руки ослабленныя, и, колена разслабленная, утешитеся, и рцыте малодушным мыслию: укрепитеся и не бойтеся, се Бог наш суд воздает, Той приидет и спасет нас. Тогда отверзутся очеса слепых, и ушеса глухих услышат, тогда скочит хромый, яко елень, и ясен будет язык гугнивых, яко проразися в пустыни вода и дебрь в земли жаждущей…

Молитва всё звучала, когда из ворот вышел юный Великий Князь в сияющих золотом доспехах. Отец Евлогий справа сзади нёс бархатную подушку с серебряным обручем. Слухи о том, что это походный венец Святослава Игоревича, был запущен ещё с вечера.

Тщательно проинструктированный князь Изборский низко поклонился и прочитал по бумажке:

— Умудри убо и поставь проходити великое к тебе служение Царя Рускаго, даруй ему разум и премудрость, во еже судити людям твоим во правду, и твое достояние в тишине и без печали сохранити, покажи его врагом победительна, злодеем страшна, добрым милостива и благонадежна, согрей его сердце к призрению нищих, к приятию странных, к заступлению нападствуемых. Подчиненное ему боярство и протчих управляя на путь истины и правды, и от лицеприятия и мздоприимства отражая, и вся от тебе державы его врученныя люди в нелицемерной содержи верности, сотвори его отца о чадах веселящегося, и удивиши милости Твоя от нас… Не отврати лица твоего от нас и не посрами нас от чаяния нашего…