Вот и приходится теперь делать эмалированные таблички с названиями улиц. И чего не нравятся новой власти старые названия? Разве плохо звучало — "Улица старых монахинь, которых любил круль Сигизмунд на мосту через Вислу"?

А деньги…, деньги нужны очень. Больше половины того, что удаётся заработать в мастерской у пана Левнера уходит на оплату вида на жительство, с недавних пор обязательного для бывших поляков. Парамоцкий уже не раз задумывался об эмиграции, но куда податься? В Германию, где уже не первый месяц делят власть с применением танков и тяжёлой артиллерии? Опасно, затопчет поток встречных беженцев. В Чехословакию? Бесполезно. Они, на своей границе, поставили по два пулемёта на каждый метр, и расстреливают всех нарушителей. Исключение было сделано только для президента Мосцицкого, попросившего политического убежища. Его личный автомобиль подорвался на мине, а оставшихся в живых пассажиров забросали гранатами.

И куда теперь пойти? А ещё ходят слухи, что князь Деникин собирается взимать арендную плату с бывших крупных землевладельцев. Говорят, бухгалтеры уже высчитывают пеню за четыреста лет. Только не определились, принимать в расчёт период нахождения Польши в составе Российской империи или нет. Но даже если так….

Может евреем себя объявить? Нет, не получится. Они же доказательство своей национальности в любой момент предъявить могут. А если тоже…? Интересно, сколько сейчас стоит операция? Попробовать? Пан Левнер говорит, что им обещана автономия со столицей во Львове. Ещё Ровно и Луцк — приличная, по европейским меркам, территория.

Ну а не получится, всегда можно завербоваться добровольцем в армию. Нет, не в польскую, которая почти вся погибла при полуторачасовой обороне Варшавы, героически пытаясь рубить фамильными саблями деникинские танки. И от четырёх дивизий остался только взвод двоюродного брата жены, Закревского. Да и то случайно — накануне они отравились плохо перегнанной, и ещё хуже очищенной бимберой.

Потом сам Томашек неоднократно утверждал, что наматывали доблестных жолнежей на гусеницы не деникинцы, а самые настоящие большевики. Люди добрые — плюйте на этого пьяницу! Как такое можно утверждать, если Владек сам слышал разговор двух танкистов. Один другого звал к телефону и кричал: — "Господин дивизионный комиссар, Вас господин нарком к аппарату просит" Разве могут коммунисты так обращаться? Понятно, что настоящие белогвардейцы. Вот бы к ним попасть. Только вряд ли удастся. А вот в Красную Армию — пожалуйста!

По всему городу расклеены листовки, приглашающие всех желающих на службу в Закавказском военном округе. И там же, мелким шрифтом, шло напоминание о неисчислимых обидах, нанесённых коварными османами Речи Посполитой. В том числе и об ответе на письмо запорожцев, которой, в результате ошибки средневековой почты, был доставлен польскому королю. И вообще — если верить тем плакатам, то шляхетские корни восходят к фараонам. И потому столица обновлённой Польши должна быть в Каире.

— Пан Владек, Вы меня слышите? — голос Марка Левнера настойчиво вмешивался в геополитические размышления.

— Что?

— Опять в мечтаниях? От можа до можа? Бросьте. Лучше скажите, я могу обещать коменданту, что завтра утром заказ можно будет забирать?

— Да, конечно.

— Хорошо. Если буду нужен — меня таки не ищите. И не забудьте про красную краску.

Хозяин мастерской сунул за пазуху пару табличек, видимо для отчётности в комендатуре, и покинул полуподвал по отчаянно скрипящей лестнице. Парамоцкий проводил его грустным взглядом, в котором читалась вековая польская печаль, и принялся копаться в углу, передвигая полупустые банки. Где же она? Матка Бозка, ведь неделю назад сам убирал, вот сюда. Постойте, панове, а не на верхней ли ступеньке лестницы позабыл? Ну да, ещё вчера Марк Исаевич ругался, спотыкаясь об это ведро.

В подтверждение догадки сверху раздался металлический лязг, крик, богохульственное упоминание о Езус-Марии, звонкий стук головы об ступеньки, и, на финальной стадии — влажный шлепок по деревянному полу.

— Владек, что это было? — из расплывающейся красной лужи вынырнула страшная рожа предводителя команчей. — Я разбил себе голову. Это кровь? Владек, я умираю.

По знакомому голосу пан Парамоцкий определил, что перед ним не подлый гурон, вышедший на тропу войны, и не исчадие ада. Хотя, лучше бы это были они. Всяко от чертей убытков меньше, чем от двоюродного братца жены.

— Нет, Томашек, такие сволочи как ты не умирают. Их убивают, чем я сейчас и займусь, — успокоил родственника Владек и вооружился большим деревянным молотком.

— А что я такого сделал? — удивился Закревский, пытаясь вытереть лицо полой чужого пиджака.

— Ты ещё спрашиваешь? Посмотри на эту лужу. Видишь?

— Вижу. Хорошая краска. И не оттирается, курва. А у тебя ещё есть такая?

— Мало? Может задницу нужно покрасить?

Пан Томашек оставил попытки привести себя в порядок и гордо выпрямился:

— Я по важному делу, касающемуся спасения Польши.

— Да ну? А ты не забыл, чем закончилось твоё последнее предложение?

— Владек, мы просто пали жертвой недобросовестной конкуренции. Кто мог предполагать, что Государственный банк работает по демпинговым ценам? Но согласись, наши купюры были больше и гораздо симпатичнее.

— Ага…, а мне пришлось продать имение, чтобы оплатить закрытие уголовного преследования. Всё, Томашек, больше с тобой ни каких дел. И вообще, проваливай отсюда, нужно до вечера закончить работу. Завтра заказ сдавать.

— Ты не понимаешь, Владек. На этот раз дело абсолютно надёжное. И уже не нужно будет беспокоиться за завтрашний день. Он просто не наступит.

— Участие в Армаггедоне не предлагать.

— Ну зачем же так сразу, — пан Закревский заговорщицки понизил голос. — Мы планируем революцию. Мы — это Железная Организация Польской Армии. Я прислан к тебе от её имени.

— Любите вы красивые имена, Томашек, — покачал головой пан Парамоцкий.

— А то! — просиял родственник. — А как тебе название — революция роз?

— Ты дурак? Какие розы в апреле?

— Не дурнее некоторых. Ну и что? Наделаем из бумаги и покрасим в красный цвет. Давай краску, жмот. Или пожалеешь на святое дело?

— А её нет, — развёл руками пан Владек. — Вот она, на полу. Так что проваливай, и покупай краску в магазине.

— Денег нет, — признался Томашек. — Но мы уже заручились поддержкой Лондона и Парижа. Так что с финансами проблем не будет. Может, выручишь парой сотен до победы? Не беспокойся, отдам фунтами. Э-э-э, погоди, зачем сразу за молоток? Нет, так нет. А жёлтая краска есть?

— Зачем?

— Если не получается революция роз, будем делать лимонную. Тоже ничего звучит, а?

— Не дам.

— Жадный ты, Владек. Ну хоть чем-нибудь истинным патриотам поможешь?

Пан Парамоцкий почесал в затылке и предложил:

— Могу тебе яйца в двери прищемить.

— Это же больно!

— Ну и что? Зато сразу станут красными. А к вечеру посинеют. Экономия.

Закревский задумался.

— Владек, ты гений.

— Знаю. В Петербуржской Академии Художеств я был одним из первых. Так петли смазывать? Или со скрипом сойдёт?

— Не в этом дело. Завтра же Пасха! У нас будет революция яиц. Мы выйдем на улицы, выставим пикеты у бывшего Сейма, поставим палатки у дворца Пястов… А вот армии мы не боимся! И коменданта не боимся!

— Это почему же?

— А куда ему деваться под давлением народного волеизъявления? Тем более мы его отравим — коньяком.

— Насмерть?

— Конечно, у нас серьёзная организация.

Утро следующего дня.

Лёгкий завтрак в хорошем ресторане, особенно если не за свой счёт, дело хорошее, полезное и весьма приятное. А можно и не лёгкий, можно чего-нибудь поплотнее съесть, потому что неизвестно, когда придётся пообедать.

Капитан Филиппов заложил салфетку за воротник, сделал знак почтительно молчавшему официанту и принюхался. Да, в воздухе определённо что-то витало. И запахи с кухни тут были не причастны. Пахло надвигающейся грозой и, если так можно выразиться, сгущающимися тучами. Не в атмосферном смысле, разумеется. Просто не душе было как-то погано и неспокойно.